– Морт? Говорит Эд Уэлч. Тут тебя кое-кто дожидается в конторе шерифа. Приезжай и забери его… Нет, ходить он в состоянии… А тебе какое дело, черт побери? Забери его!
Он положил трубку и принялся что-то писать на бланке.
Тем временем я лихорадочно думал, как мне выкрутиться. Лили, конечно, пыталась разыскать Доусона, а Вульф, наверное, старался связаться с Джессапом. Увы, помочь им я был не в силах и мог только надеяться на удачу. Одно я знал наверняка: в воскресенье на завтрак мне не подадут ни грудинку, ни окорок, как, впрочем, и в понедельник. Вопрос стоял иначе: мог ли я вообще хоть что-то предпринять? Например, сказать Уэлчу что-нибудь такое, что испортило бы уик-энд и ему?
Когда открылась дверь и вошел Морт, я так и не успел придумать ничего стоящего. Морт оказался довольно жилистым недомерком с длинным багровым шрамом на левой щеке, в мятых серых форменных брюках, грязной серой рубашке и с револьвером на ремне. Уэлч окинул его мрачным взглядом и спросил:
– Где твоя куртка?
– Там жарко, – пожал плечами Морт. – Забыл надеть.
– Придется подать рапорт, – процедил Уэлч. Он поднялся, подошел ко мне, отомкнул наручники и снял их. – Встаньте, – приказал он, – и выньте все из карманов. Все до последней мелочи.
– Я оставлю себе бумагу, которую подписал Томас Р.Джессап, – сказал я.
– Ничего вы не оставите. Выкладывайте.
Я повиновался. Куча на столе быстро росла. Я порадовался, что не прихватил с собой ничего личного, вроде копии своего письма Вульфу. Когда я закончил, Уэлч обыскал меня, довольно профессионально, а потом поразил меня. Взяв в руки мой бумажник, он извлек из него банкноты и, вместо того чтобы пересчитать их и дать мне расписку, как я ожидал, протянул бумажки мне.
– Можете оставить, – сказал он.
Я с удивлением забрал деньги, а Уэлч тем временем сгреб со стола всю мелочь и тоже отдал мне. Такого со мной не случалось еще ни разу, хотя я давно потерял счет арестам. Что ж, я лишний раз убедился, что монтанцы непредсказуемы. Правда, не исключено, что помощник шерифа просто пускал мне пыль в глаза, рассчитывая, например, на то, что мой сокамерник или тюремщик оберет меня до нитки, а потом поделит добычу пополам.
– Посади его в пятую камеру, – приказал Уэлч Морту, – и будь с ним поосторожней. Грив по-прежнему в двенадцатой?
– Сами знаете, – кивнул Морт.
– Ладно, веди этого в пятую. Отпечатки пальцев Эверс возьмет у него потом. Похоже, что он убийца, так что времени у нас хватит. Не могу сказать тебе, как его зовут, потому что отвечать он отказывается. Можешь называть его…
– Я знаю, – перебил Морт. – Это Гудман.
Он положил руку на кобуру.
– Пойдем, Гудман.
Я повиновался.
В воскресенье в десять минут шестого надзиратель отомкнул ключом дверь моей камеры и возвестил:
– К вам пришли.
Не могу сказать, что я очень обрадовался. Ни Вульф, ни Лили прийти ко мне не могли. Скорее всего, это был Лютер Доусон, поскольку Лили, когда ее припирают к стенке, становится чрезвычайно предприимчивой. Но в любом случае это всего лишь визит вежливости. Я мысленно поставил двадцать против одного, что в августовское воскресенье во всем округе не сыскать ни единого судьи, который мог бы распорядиться выпустить меня под залог. Конечно, гостем мог оказаться и шериф Хейт, но толку от такого посещения было бы – кот наплакал. Он бы пытался заставить меня говорить, а я бы со свойственным мне остроумием препирался, настаивая на том, что нем, как рыба. Словом, меня мало беспокоило, кем в итоге окажется мой посетитель. Я шагнул к двери и столкнулся нос к носу с Эдом Уэлчем. Увидев, что он держит в руке наручники, я удивленно приподнял бровь. Куда мы отправляемся на сей раз?
Уэлч ловко защелкнул наручники у меня на запястьях и сказал:
– Пошли.
Я зашагал по коридору. Проходя мимо камеры номер двенадцать, я мысленно выразил надежду, что Гриву не придет в голову именно в этот миг выглянуть и увидеть меня, поскольку времени на объяснения у меня не было. Уэлч отпер ключом могучую зарешеченную дверь в конце коридора, потом еще одну, и мы очутились в самом конце бокового крыла здания суда. Однако мы и там не остановились, а продолжили путь до главного вестибюля и поднялись по лестнице. Я уже начал думать, что проиграл пари о судьях. Неужто Лили и Доусону вдалось прервать уик-энд одного из них? Однако на втором этаже Уэлч увлек меня направо к двери, в которую мне уже доводилось заходить прежде. Она была нараспашку, и в проеме при нашем приближении показался тот самый человек, имя которого красовалось на прикрепленной к двери табличке – окружной прокурор Томас Р. Джессап. Нас разделяло еще шага четыре, когда он заговорил:
– А зачем наручники, Уэлч?
– А почему бы и нет? – переспросил Уэлч.
– Снимите их.
– Если это приказ, то ответственность ложится на вас. Он оказал сопротивление при аресте.
– Это приказ. Снимите их и заберите с собой. Я позвоню, когда вы мне понадобитесь.
– Я никуда не ухожу. Мне приказали присутствовать при разговоре.
Джессап шагнул вперед.
– Снимите наручники, либо отдайте ключ мне. Если вы сами не сознаете, кто здесь вправе отдавать приказы, то шерифу Хейту это, без сомнения, известно. Как и мне. Так что отдайте мне ключ и не переступайте порог моего кабинета. Когда вы мне понадобитесь, я позвоню.
После некоторого раздумья Уэлч вынул связку ключей, отцепил от нее нужный ключ и отдал Джессапу. После чего повернулся и загромыхал вниз по лестнице.
Джессап кивком показал, чтобы я заходил, вошел следом и закрыл за собой дверь. Выглядел он таким же молодцеватым и подтянутым, как обычно, но глаза были красные и опухшие, а на щеках появилась щетина. Ни в приемной, куда мы вошли, ни в кабинете, куда мы последовали, кроме нас не было ни души. Кабинет был хорошо освещен светом, проникавшим через три окна. Джессап придирчиво осмотрел меня и сказал:
– Никаких отметин я не вижу.
– За исключением плеча, в которое меня лягнул Уэлч, – сказал я. – Мое сопротивление аресту проявилось в том, что я попытался уклониться от зуботычины.
Я протянул вперед обе руки. Джессап снял с меня наручники и спросил:
– Что вы им рассказали?
– Ничего. Только объяснил Уэлчу, что означает выражение «быть нем, как рыба». И еще попросил разрешения позвонить юристу по имени Джессап. Это было около трех утра. С тех пор разговаривать было не с кем.
– А Хейт?
– Не появлялся.
– Хорошо, сейчас мы поговорим, но сначала… – Он указал на обвязанную бечевкой картонку. – Это от мисс Роуэн. Закуска. Сейчас поедите или сначала поговорим?
Я ответил, что лучше поговорить, а уж потом не торопясь перекусить. Джессап уселся на свой стул за письменным столом. Когда я сел напротив, Джессап извлек из внутреннего кармана пиджака конверт и протянул мне.
– Тут все написано, – сказал он.
Я взял конверт. Он не был запечатан и внутри находился один лист бумаги с шапкой ранчо «Бар Джей-Эр». На листе знакомым мне до боли почерком было написано:
«АГ
Я долго беседовал с мистером Джессапом и рассказал ему обо всем, что имеет отношение к проводимому нами расследованию. Будь с ним также полностью откровенен. Мы втянули его в эту игру, и, мне кажется, он полностью на нашей стороне.
НВ
11 августа 1968 г.».
Я сложил записку, упрятал ее в конверт и вернул его Джессапу.
– Я бы хотел сохранить ее на память, – сказал я, – но Уэлч наверняка обыщет меня по возвращении. Хорошо, я все вам расскажу, но сперва – пара вопросов. Где мистер Вульф?
– В коттедже мисс Роуэн. Я подписал бумагу, где сказано, что он арестован и я слежу за его передвижениями, но трогать его без моей санкции нельзя. Юридическая ценность этой бумажки сомнительна, но пока она нас устроит. Второй вопрос?
– Чем убили Сэма Пикока?
– Камнем размером с ваш кулак. Всего ему нанесли четыре или пять ударов. Камень нашли на земле футах в двадцати от машины. Доктор Хатчинс отправил его в Хелену на экспертизу, но он уверен, что именно этот камень и послужил орудием убийства. Поверхность, по его словам, слишком шершавая, чтобы на ней остались отпечатки пальцев. Взять камень могли где угодно. Сами знаете, местность здесь каменистая.
– Какие-нибудь предположения есть? Улики?
– Ровным счетом ничего. Не считая вас, конечно. Вы там были, так что вы – подозреваемый номер один. Вульф в записке написал, что вы втянули меня в свою игру и что я полностью на вашей стороне. Это и в самом деле так, поэтому молю Бога о том, чтобы мне не пришлось впоследствии сожалеть об этом. Поговорив с Вульфом, я пришел к убеждению, что вы не убивали Сэма Пикока, но толку от этого мало. Вульф считает, что оба убийства взаимосвязаны. Вы, должно быть, придерживаетесь того же мнения.
– Конечно. Предлагаю пари на любую сумму.
