Дерек, в памяти которого еще живо было разочарование от начала его кратких каникул, вынужден был признать, что это не так.
— Вот и отлично. Зато вы остро необходимы мне. Потому что я собираюсь выпить. Крепко выпить. Знаете, я не удивлюсь, если к концу вечера окажусь почти вдребезги пьян, — разумеется, в джентльменских рамках, но определенно где-то на грани.
— Но… — попытался возразить Дерек.
— Знаю, что вы собираетесь сказать. Как пурист, чтобы не сказать идеалист, вы не можете согласиться с тем, что грань может быть неопределенной, и вы, конечно, совершенно правы. Но я сам много раз пытался точно засечь момент, когда человек эту грань переходит, и у меня ничего не вышло. Вот вы уныло и тупо трезвы — а вот уже восхитительно и счастливо пьяны. Но в какой именно миг происходит эта трансформация, я никогда понять не мог. А видит Бог, предпринял немало попыток. Однако, — продолжал Петтигрю, таща за собой Дерека и абсолютно игнорируя все его потуги протестовать, — я не прошу вас составлять мне компанию до самой грани. Во-первых, молодой человек ваших явных достоинств почти наверняка знает, где остановиться, учитывая к тому же, что это слишком дорогое удовольствие. Во-вторых, лицам вашего возраста негоже лицезреть своих старших коллег на грани или — кто знает, что может принести вечер, — даже за ней. Все, о чем я вас прошу, это быть моим спутником на первой стадии «путешествия». Я много раз замечал, — говорил он, заворачивая за угол, поднимаясь на крыльцо и распахивая дверь, — что несколько первых за вечер стаканов не приносят удовлетворения, если их не с кем разделить. Потом можете надевать пальто и шляпу, дальше человек уже сам себе — лучшая компания. Разумеется, это зависит от человека. Я могу говорить лишь за себя, да и то без большой уверенности. Я буду пить двойное виски. А вы что?
Дерек сидел в удобном кресле курительной комнаты заведения, которое, судя по всему, было клубом Петтигрю — обшарпанным местечком, отличавшимся от элегантного заведения, которое он только что покинул, настолько, насколько можно себе представить. В ожидании напитков у него впервые появилась возможность внимательно вблизи рассмотреть лицо своего спутника. Словоизвержение Петтигрю внезапно оборвалось. Он вдруг стал усталым, и на его лице появилось унылое выражение, какого Дерек прежде никогда не замечал. Он сидел, молча уставившись в камин, словно забыл о существовании своего гостя, которому сам навязал приглашение несколько минут назад.
Появление виски вернуло Петтигрю к действительности.
— Ваше здоровье! — провозгласил он и медленно сделал большой глоток. — Ну, как там с идеалами? Они все еще властвуют?
— Во всяком случае, я их пока не утратил, — ответил Дерек.
— И правильно. В вашем возрасте я тоже их имел. Идеалы, амбиции и — ох! — столько всего прочего. Однако все это неизбежно проходит. Между прочим, вы не видели вечернюю газету?
— Нет. Там есть что-то об идеалах?
— Не совсем. Хотя об амбициях есть. Я, разумеется, имею в виду не ваши амбиции — такие подаются на первой полосе под огромными заголовками. А это так, мелочь — всего лишь небольшой абзац где-то в углу. — Он отглотнул еще виски. — Джефферсона назначили окружным судьей.
Дерек постарался сделать вид, что понимает, о чем речь.
— Джефферсона! — презрительно повторил Петтигрю.
— Это была должность, на которую вы… то есть вы ожидали, что… — запнулся Дерек.
— Вы хотели спросить, претендовал ли я на эту должность? Конечно, претендовал. Это моя закоренелая привычка. Если быть точным, это пятый округ, в котором я подавал на соискание должности судьи. Пятый и последний.
Петтигрю поставил пустой стакан на стол.
— Ну что вы, — постарался утешить его Дерек. — Почему же последний? Да, вам до сих пор не везло, но в следующий раз…
— Нет! — раздраженно перебил его Петтигрю. — Мой юный несведущий друг, вы не поняли главного. (Пожалуйста, позвоните в звонок, который рядом с вами.) Я страдаю и пью не из-за того, что должность не досталась мне, а из-за того, что она досталась Джефферсону. Теперь понимаете?
— Не зная Джефферсона, вряд ли.
— Правильно. В том, что вы не знаете Джефферсона, большое ваше преимущество передо мной. (Официант, еще два двойных виски, пожалуйста.) Я не хочу настраивать вас против него. В конце концов, вы подумываете о юридической карьере, и судьба может свести вас с ним в будущем. Не в гнусной сущности Джефферсона — а он человек гнусный — дело. И не в том, что общественность получила вопиюще плохого судью, хотя могла получить сравнительно хорошего. Дело в том, что никто, никакой лорд-канцлер, будь он и последним забулдыгой, никогда не назначит меня окружным судьей после Джефферсона. Понимаете? Если мы с ним стояли вдвоем в списке кандидатов и выбрали его при всех его профессиональных несовершенствах, в следующий раз я просто не смогу претендовать на должность, при том что он на пять лет младше меня. Хотя бы потому, что, как вы еще будете иметь возможность убедиться, моложе человек не становится. Полагаю, рано или поздно это должно было случиться, но я бы предпочел, чтобы это был не Джефферсон. (Благодарю вас, официант.) Ладно, забудем о нем. — Он поднес к губам новый стакан.
Дереку не часто доводилось выпивать два двойных виски подряд, и он обнаружил, что эффект, по крайней мере в первые минуты, выражался в необычайной ясности мысли. Его мало интересовал Джефферсон, а вот Петтигрю и целый ряд вещей, с ним так или иначе связанных, очень даже интересовали; и сейчас, казалось, представился удобный случай расширить свои познания. Следующие слова Петтигрю дали ему повод, который он искал.
— Ну, — сказал он, — как там ее светлость? Понравилось ли вам жиголовать?
— Ее светлость в полном порядке, — сухо ответил Дерек. — Но очень обеспокоена.
— Охотно верю. Синяк под глазом всегда беспокоит красивую женщину.
— Откуда вы знаете о синяке? — удивился Дерек. По настоятельной просьбе судьи было решено ни в коем случае не делать достоянием публики происшествие в Уимблингэме.
Петтигрю ухмыльнулся.
— Слухи, знаете ли, — сказал он. — Кроме того, я сам был в Уимблингэме.
— Я знаю. — Дерек испытывал некоторую неловкость. — Но леди Барбер, разумеется, беспокоит не только синяк.
— Конечно. Это турне у Папы Уильяма вообще не задалось. Что об этом думает Хильда?
— Она считает, что за всем этим что-то стоит.
— За всем?
— Да — за письмами, конфетами и ее синяком. Она полагает, что все это устроено одним и тем же человеком.
— М-м… — Петтигрю сморщил нос. Стакан с недопитым виски стоял забытым у его локтя. — Такая возможность, конечно, всегда существует. И кто же, по ее мнению, этот человек?
— Первое имя, которое она назвала детективу, — Хеппенстол.
— Детективу? Значит, с вами был кто-то еще? Скотленд-Ярд тоже участвовал?
— Да. Приходил парень по фамилии Моллет.
— Ого! Похоже, кто-то действительно не на шутку обеспокоен. И что сказал Моллет о Хеппенстоле?
— Не много. Он, судя по всему, вообще не слишком верит в эту версию. Но мне трудно было следить за разговором, я ведь ничего не знаю. Вот если бы вы рассказали мне, кто такой этот Хеппенстол. Его имя то и дело всплывает, а я ничего не могу понять.
Петтигрю опорожнил свой стакан и, прислонившись к спинке кресла, вытянул ноги и уставился в огонь.
— Только позвоните еще раз в звонок, — попросил он. — Этого проклятого официанта никогда не бывает на месте, когда он нужен. Благодарю. Хеппенстол? О, он был всего лишь оступившимся поверенным: присвоил некоторую сумму из денег своего клиента, предстал в Олд-Бейли перед Папой Уильямом и получил суровый приговор. Вот и все.
— А-а-а… — разочарованно протянул Дерек.
— Да. А вот и вы наконец, официант. Еще будете? — обратился он к Дереку. — Что ж, наверное, это благоразумно. А мне еще один двойной, пожалуйста. Так о чем мы говорили? Ах да, Хеппенстол. Печальная история, как обычно бывает с такими делами.
Пока не принесли очередное виски, не было произнесено ни слова. Петтигрю долил в стакан чуточку содовой, выпил все залпом, поставил стакан и яростно воскликнул:
— Нет!
Дерек удивленно посмотрел на него и подумал, что «грань», вероятно, достигнута. Но Петтигрю продолжил говорить спокойнее, чем прежде, и речь его, если это возможно, потекла еще более плавно.
— В третьем стакане виски есть нечто, — сказал он, — что совершенно не позволяет солгать, даже в подтексте. Для меня по крайней мере третий стакан — это третья степень. Рушится последний барьер, и я становлюсь чистым — или грязным, это зависит от темы, — но в любом случае правдивым. Я только что блистательно солгал вам.
— О Хеппенстоле?
— Да. Он действительно был поверенным и действительно стибрил деньги клиента. Но это не все — отнюдь не все. Если бы это было так, никто бы из-за него не волновался. Не вижу, почему бы мне вам не рассказать. Если не расскажу я, расскажет кто-нибудь еще, а я могу сделать это гораздо лучше любого другого. И поскольку вы более или менее замешаны в этом деле, я совершенно не уверен, что мой долг не состоит именно в том, чтобы вас просветить.
