— Могу я поговорить с вами наедине? — спросил я. И с неудовольствием услышал, что голос не повинуется мне. Арка-дин облокотился на спинку кресла, халат его распахнулся, оттуда выглядывала волосатая грудь.
— Я знаю, что вы имеете в виду. Эти люди вас смущают. Но, видите ли, я не могу обойтись без полезных мне, — он указал на секретарей, занятых бумагами, — и тех, кто украшает жизнь, — добавил он, хлопнув по загорелому бедру одну из девиц.
Она взвизгнула, обняла Аркадина за шею и заявила, что хочет покататься на водных лыжах.
Это начинало походить на фарс, и я перестал скрывать свое раздражение. Аркадин отреагировал на ее слова весьма милостиво:
— Замечательный спорт. Я тоже как-нибудь попробую.
Я засмеялся:
— Да, вы будете чудно смотреться на водных лыжах.
Тут вмешался секретарь в очках.
— Мистер Аркадин будет похож на Нептуна.
Это была уже настоящая пародия — серьезность блюдолиза и довольство толстяка, наслаждающегося экзотическими чудесами. Подошел еще один секретарь с кипой бумаг, с очень важным видом. Аркадин лениво принял документы, бегло просмотрел и продиктовал какое-то закодированное распоряжение. Все это входило в состав спектакля. Великий человек, шутя распоряжающийся миллионами, пока ему полируют ноготь большого пальца на левой ноге.
Но все это, однако, затягивалось. И он это понял, наконец, и, стряхнув китайца и девочку — так собака освобождается от блох, — выбрался из кресла. Полотняный халат болтался за его спиной, как тога.
— Купите подарок Чиките, — сказал он очкастому, — «категория 3 А». Нет, лучше «3 Б». Хватит с нее. И возьмите чилийских песо, мы немедленно выезжаем.
Затем он почти дружески взял меня под руку и повел в конец террасы. На мне был халат с короткими рукавами, и голой руке было больно от его объятия. Я сделал шаг в сторону.
— Ну так что там у вас, — произнес он. — Я слушаю.
Двое суток я лелеял свою маленькую повесть, и вот теперь,
когда пришел момент поведать ее, я все скомкал и передал ее так, будто прочитал где-нибудь в газете.
— До 1927 года некая женщина по имени Софи занималась рэкетом. Вы знаете каким.
Он не поддержал меня, мне пришлось говорить все самому.
— Из девяти мужчин, которые были у нее под началом, трое мертвы. Другие трое в Польше — их тоже можно скинуть со счетов. Остаются Оскар, который живет в Мехико за счет Софи, некий Якоб Зук в Западной Германии. И последний…
Он не обратил внимания на многозначительность, которую я придал этому слову.
— Ну так, последний?
Я смотрел ему прямо в лицо.
— Я думал, он собирается кататься на водных лыжах.
Я ожидал любой реакции. Но не равнодушия, с которым он наклонился ко мне посреди всего великолепия этой турецкой бани, украшенной зеленью и водяными фонтанчиками:
— У вас есть доказательства?
Жара не очень меня размягчила; напротив, она меня подстегнула, как сонную муху. Я чувствовал себя оводом, вьющимся над головой быка, которого злит его невозмутимость и толстокожесть.
— В них нет нужды. И так все сходится.
Я назвал ему его имя, место рождения, рассказал, как он попал к Софи, об их романе и о том, как он оказался с двумястами швейцарских франков в кармане.
— Так вот оно как. И все это вам поведал Оскар.
— Почти все. Подробности я восполнил логическим рассуждением. Если бы вы не избегали фоторепортеров, я показал бы Оскару вашу фотографию. Он непременно узнал бы вас, несмотря на бороду.
Он поправил халат, съезжавший с могучих плеч.
— А этот второй парень, который в Германии… Он тоже узнал бы меня?
— Уверен. Но вы вряд ли с ним встретитесь. Он в тюрьме. Пожизненное заключение. За торговлю живым товаром.
Он не обратил внимания на мое уточнение.
— Кстати, — сказал он, — вам забыли сказать, что в холле вас ожидают двое.
Я решил, что это трюк, которым он хочет прервать наш разговор и выиграть время, чтобы собраться с мыслями.
— Пускай подождут.
Но Аркадин добавил, отвернувшись от своей банды:
— Советую быть с ними повежливей. Они из полиции.
Мне не удалось скрыть, что удар пришелся в незащищенное
место; Аркадин отечески прошептал:
— Я немножко добавил к вашему счету на тот случай, если у вас возникнет нужда.
Он опять меня переиграл. Обращался со мной как со служащим на жалованье. Не особенно смышленым, но старательным, заслуживающим поощрения. Я был обескуражен: бросить ему в лицо столько грязи — и напрасно. Так ребенок со всей серьезностью сует пугач в нос прохожему, которого детская игра лишь раздражает или забавляет.
— И еще одно, — сказал Аркадин, возвращаясь к своей качалке. — Вы мне поведали… эту невероятную историю…
— Это подлинная история, мистер Аркадин.
— Все равно, пусть так, если вам угодно. Но когда вы встретитесь с Райной, не рассказывайте ей ничего такого. Даете слово?
Опять перемена тактики? То он обращается со мной как с шестеркой, то разговаривает как с другом.
— Мое слово для вас ничего не значит. Вы так однажды сказали.
Он посмотрел на меня с печальным упреком.
— Ван Страттен, — сказал он с тяжким вздохом. — Нормальному человеку вроде вас и представить нельзя, что значит иметь сознание и не иметь памяти. Стыдиться того, чего даже не можешь вспомнить.
Глава 8
Как ни странно, хотя мне и приходилось иметь дело с полицией разных стран, но еще ни разу не передавали меня в ее руки в качестве преступника, которого надлежит выслать.
Ну что ж, новый опыт, подумал я.
Но вообще-то, хотя я и собирался покинуть Мехико через пару дней, мне совсем не улыбалось совершать путешествие в сопровождении фараонов.
К счастью, они предоставили в мое распоряжение два часа до отлета. Сержант, невысокий сухопарый желтолицый парень, велел мне явиться в аэропорт с часовым запасом. И распорядился немедленно отправиться в дом сеньоры Хесус Мартинес, которая пожелала меня видеть. У меня не было причин отказываться.
В такси, которое везло меня вдоль широких авеню к холмам Чапультепека, я пытался подготовиться к беседе, о которой так долго мечтал и которая теперь, когда я оставил всякую надежду, была мне дарована — даже навязана.
Я не сомневался, что изгнанием из страны я был обязан жене могущественного генерала.
Сначала я заподозрил в этом Аркадина, который таким маневром мог бы обезопасить себя от моей встречи с его бывшей любовницей. Любовницей и хозяйкой. Но манера поведения полицейского, уважение, с которым он произносил имя Софи, свидетельствовали о том, что свои инструкции он получил именно от нее.
Стоял дивный изумрудный вечер, хотя и душный. Женщины жарили тортилью и сушили на огне арбузные семечки. Всякий раз, когда машина останавливалась на красный свет, оборванные ребятишки, похожие на заморенных цыплят, окружали нас, протягивая грязные ладошки, потом мчались прочь. По пути я разглядывал сверкающие купола храмов, покрытия которых напоминали кожу ящерицы, и гигантские яркие фрески. Это как-то занимало мои мысли — голова моя была пуста. Я, верно, здорово устал. Быстрая смена высот очень утомительна с непривычки. Вот так и моя жизнь неожиданно и резко швыряла меня от надежды к разочарованию, от страстного ожидания — к отвращению.
Но мы приближались к цели.
По обеим сторонам дороги тянулись богатые виллы; лужайки сменялись небольшими зарослями и перелесками. Цветы здесь были пурпурными или красными, стены чересчур белыми или желтыми. Меня охватила тоска по неброским и спокойным краскам.
Машина развернулась между двумя высокими стенами, у железных ворот, возле которых стояли два стража в щегольской униформе. У обоих к поясу были пристегнуты пистолеты.
Место было райское. Два громадных кедра бросали густую тень на лужайку, в центре которой дремал персидский кот. За воротами виднелось патио с фонтаном, над которым раскинул цветущие ветви американский луконос. Шторы в доме были опущены, и в холле, куда меня впустили, даже не спросив имени, было темно, как в пещере. Стены были сплошь увешаны яркой фаянсовой посудой, пол устлан ветками ароматических растений; у огромных дверей, обитых гвоздями, как в каком-нибудь испанском монастыре, тоже дежурили два вооруженных молодца.
Кот осторожно последовал за мной и вместе со мной же прошел через охраняемый вход. Мы очутились в просторной комнате, еще более затененной, чем холл. Я разглядел группу людей, сидевших вокруг стола, освещенного двумя канделябрами.
— Входите, — сказал женский голос. — Ваш самолет улетает через два часа. Не будем терять времени.
Толстый ковер покрывал пол. Служанка, с длинными, разделенными на пробор волосами, с голыми плечами, сидела на полу и чистила апельсин.
Софи сидела спиной ко мне, так что я сперва познакомился с ее компанией. Тут были два офицера и здоровенный мужчина, чернее черного, в незастегнутом кителе, открывающем могучий торс. Только он и мог быть тем самым" генералом. Нижняя челюсть, украшенная золотыми коронками, резко выдавалась вперед, увеличивая и без того огромную губу. Лоб над маленькими свиными глазками был такой низкий, что, казалось, волосы. на голове сливались с бровями. В тяжелой руке, увешанной перстнями, он держал карты и так был поглощен игрой, что не обратил на меня никакого внимания. Остальные тоже не удостоили меня взглядом, а сама Софи сперва положила карты на стол и подсчитала выигрыш и только потом обратилась ко мне.
