— Да. Тогда-то я и потерял управление.
— Тот это сделал нарочно, — вмешалась Жильберта.
— Да нет, — ответил полицейский, — не будем ничего преувеличивать. Когда едешь слишком быстро, поверьте мне, не думаешь о том, что можешь столкнуть другого на обочину. Это слишком опасно.
Я наполнил бокалы, чтобы положить конец этому разговору. Жильберта с ее манерой вечно все драматизировать немного раздражала меня. Она не стала пить.
— За ваше здоровье, — сказал полицейский. — Сейчас самое время выпить за ваше здоровье.
Он поставил бокал ил поднос, всем выражением лица свидетельствуя, что это было стоящее шампанское, поднялся и, как полагается, отдал честь.
— Вы найдете его? — спросила Жильберта.
Полицейский бросил на меня сочувственный взгляд, который ясно говорил: «Не очень-то весело живется с вашей хозяйкой!», и заверил, что будет сделано все возможное, чтобы поймать этого типа. Пожал нам руки и удалился. Я позвал Жильберту.
— Послушай, моя дорогая, сперва присядь здесь, рядом со мной… Я не хочу, чтобы ты так расстраивалась из-за этой дурацкой аварии. Он прав, этот полицейский. Если бы я ехал медленнее, если бы я так не торопился рассказать тебе обо всем, ничего бы не случилось. Но сейчас все позади… У меня все в порядке. Может быть, только немного болит голова. Выпью таблетку — и как рукой снимет. Так что доставь мне удовольствие… Нет, это некрасиво с твоей стороны. Она плакала у меня на плече. Она вся исходила слезами, как исходят кровью.
— Жильберта, родная моя…
— Я не хочу больше жить…
— Но уверяю тебя, все это пустяки. У меня уже была «своя» авария. Ничего не поделаешь. Когда ездишь на машине, рано или поздно это должно произойти. Так вот, это уже произошло. Я счастливо отделался. Поговорим о другом…
Бесполезно. Никакие доводы не действовали на нее. Она хотела целиком погрузиться в свое безграничное горе. Она находила в этом удовольствие.
— Жильберта, ты поступаешь нечестно. Ты просто хочешь свалить всю вину на меня.
— Как так?
Она подняла ко мне лицо, на которое страдание наложило свой отпечаток, лицо, где не было и тени притворства, никакой задней мысли. Я продолжал уже не так уверенно:
— Да, ты ухватилась за эту аварию, Жильберта. Сейчас ты пытаешься заставить меня от всего отказаться… От музыки, от гастролей… Не знаю почему, но тебе это неприятно, тебе не хочется, чтобы я пробился, достиг успеха. Ты сама не своя всякий раз, как только я заговариваю о Боше.
— Ты действительно веришь тому, что говоришь? Я опустил голову.
— А что еще мне остается думать?..
Она заставила меня посмотреть ей в глаза, погрузиться в ее светлые глаза, в которых светилась невыносимая нежность.
— Жак, ты до такой степени сомневаешься во мне? Я высвободился, слегка пристыженный, но полный решимости бороться до конца.
— Кто в ком сомневается? — ответил я. — Если уж говорить правду, разве ты не пытаешься всеми средствами помешать мне?
Охваченная внезапной вспышкой гнева, она поджала губы. Потом отстранилась от меня, словно я представлял для нее опасность, угрозу, и с трудом сдержала слова, которые готовы были у нее уже сорваться. Я остро чувствовал, что в ней происходит какая-то борьба, что она никак не может решиться сказать мне что-то очень важное. Была ли то минута истины?
— Ты клянешься мне, — прошептала она, — что это действительно был самый обычный несчастный случай? Я настолько не был готов к такому вопросу, что не смог удержаться от смеха.
— Ну а что, по твоему мнению, это еще могло быть? Конечно же, обычный несчастный случай, и я не попал бы в эту аварию, будь у меня хорошо развиты рефлексы и не крути я руль сначала направо, потом налево. Вот с тобой, к примеру, ничего бы такого не произошло.
— Вот видишь!
— Что?
— Что я должна быть рядом с тобой, всегда. Как только ты остаешься один, ты делаешь глупости. Жак, позволь мне сопровождать тебя повсюду. Нет, я не хочу мешать тебе, любимый, добиться успеха. Но тебе нужно, чтобы кто-нибудь заботился о тебе, чтобы кто-нибудь стоял между тобой и остальными, занимался всякими мелочами, на решение которых у тебя нет времени. Разве это не так?.. Разве у всех великих музыкантов, у всех этих Франческатти, Стернов нет секретарей, которые отвечают вместо них, не подпускают к ним докучливых поклонников, охраняют их от толпы?
Я понял, к чему она клонит, но теперь это меня забавляло, я хотел, чтобы она сама договорила все до конца. Я ошибся. Она не ревновала меня; она просто боялась, что не будет приобщена к моему успеху. Она хотела нечто совершенно естественное — быть не просто моей спутницей, но и помощницей. Если бы я не прожил всю свою жизнь один, я бы это понял гораздо раньше.
— Я знаю, чего тебе не хватает, — продолжала она, — я человек практичный, умею наблюдать. Никто не подступится к тебе без моего разрешения.
— Ох, ох, — пошутил я. — Быть секретарем тебе уже мало. Ты хочешь быть еще и моей телохранительницей.
— Я не смеюсь.
— Ладно, решено… И начнем мы, конечно, немедленно. Имеет ли право хозяин обнять своего телохранителя? А затем принять ванну?
Кризис миновал. Я так страшился мучительных объяснений, что сразу же почувствовал себя совершенно здоровым и пришел в прекрасное расположение духа. Жильберта со своей стороны тоже казалась успокоенной. Незадолго до ужина она спросила:
— Не могла бы я взглянуть на то, что осталось от машины? Мне нужно знать, можно ли ее отбуксировать, или надо будет послать за ней грузовик.
Мысль была весьма разумной, но я уловил, как мне показалось, в том слишком ровном тоне, каким это было сказано, плохо скрытое беспокойство. Я с удивлением обнаружил такую черту ее характера, о которой никогда не подозревал. Жильберта была человеком неуравновешенным. Это, конечно, не облегчит нашу совместную жизнь, и, возможно, я поступил легкомысленно, доверив ей заботу об охране своих интересов. Мы дошли вместе, причем я прихрамывал, до автострады. Несколько любопытных собралось около разбитой машины. Рука Жильберты вцепилась в мое плечо. Исковерканный автомобиль весь словно съежился, не оставляя внутри места для человека. Я должен был бы превратиться в покойника, которого невозможно было бы узнать, если бы меня не выбросило на траву.
— Действительно чудо! — прошептал я.
— Чудеса бывают только раз, — сказала Жильберта дрожащим голосом.
Мы простояли так довольно долго, на почтительном расстоянии, словно загипнотизированные этими обломками.
— У него не было никаких причин сворачивать с дороги, — заметила Жильберта, — раз он ехал по полосе, отведенной для скоростных автомобилей. А не было ли перед ним другой машины?
— Нет. Дорога была свободна. Это я прекрасно помню. Но я должен был ехать правее. Может, прижимая меня, он хотел напомнить мне об этом?
— Полно! — Помолчав, она добавила: — Ты больше не сядешь за руль. Не следовало мне снимать эту квартиру.
— Мы сняли ее вместе.
— Да, но я сделала плохой выбор. Квартира неудачно расположена. Ты вынужден совершать утомительные переезды.
Она, казалось, была искренне сердита на себя, ее удручала серьезность совершенной ошибки.
— Ладно, — проговорил я, — еще немного, и ты обвинишь себя, что направила мою машину прямо на это дерево! Пошли отсюда! Вернемся домой! Не следует все усложнять. Я увлек ее, но она еще несколько раз оглядывалась, все повторяя:
— Мы купим другую. Дело не в этом… Не в этом! Вечер прошел довольно грустно.
… Фон Клаус чуть было не погиб в машине на восточной автостраде. Обычное дорожное происшествие. Он ехал быстро, и его прижал какой-то тип, ехавший еще быстрее, чем он, на машине марки «альфа-ромео». Он потерял управление своей машиной и несколько раз перевернулся. Все обошлось. Что очень жаль. Это происшествие вынуждает нас изменить свои планы. Второе «происшествие» такого же порядка может и в самом деле показаться подозрительным.
30 августа
Жильберта плохо спит. Она внезапно просыпается с криками: «Нет, нет…» Я подхожу к ней, целую. Она не знает, что ее разбудило. Моя авария глубоко ее потрясла, вот в чем дело. Я вижу, что она также потеряла аппетит. Стоят мне спуститься в сад выкурить сигарету, как она тут же бежит следом за мной: «Куда ты?» Меня, естественно, это раздражает. Я не могу отчитываться в каждом своем шаге. Но заставляю себя быть с ней терпеливым. В конце концов Жильберта успокоится. По крайней мере я на это надеюсь. Если же нет, нас ждет невеселая жизнь.
31 августа
Она снова принялась за прежнее. Наша квартира ей уже не нравится… Во-первых, нам нужен телефон. А потом, это слишком далеко. Целых четверть часа до вокзала. Пригородные поезда не слишком удобны. Поставщиков не так-то просто сюда заманить. Она всем недовольна.
— Тебе не хочется перебраться в Париж?
Что касается мена, я согласен на все, лишь бы меня оставили в покое. А вот покоя и нет. Жильберта чудесная женщина, но, если я долго валяюсь в постели, она начинает открывать кран в ванной комнате, звенеть чашками, чтобы напомнить мне, что пора вставать. Она просыпается рано и не выкосит, когда я в пижаме бесцельно слоняюсь по комнатам, как я привык за многие годы. Моя любовь к беспорядочной жизни действует ей на нервы. Если я слишком долго сижу в кресле, закрыв глаза и положив ноги на край стола, она наклоняется ко мне:
