— Значит, наследство семьи получил четвертый?
— Да, Фредерик. Отец Генри Доусона. Конечно, они пытались узнать, что сталось с Саймоном, но в то время получить информацию из колоний было слишком сложно, а сам он так и не объявился. Поэтому его обошли.
— А что случилось с детьми Саймона? — спросил Паркер. — Собственно, они у него были?
Священник кивнул, и его смуглые щеки залил темный, тягучий румянец.
— Я его внук, — просто сказал он. — Вот почему я и приехал в Англию. Когда Господь призвал меня стать пастырем для моих соотечественников, я был достаточно обеспеченным человеком. От отца я унаследовал плантацию сахарного тростника, женился и был очень счастлив. Но потом пришли тяжелые времена — земля истощилась, а моя паства была слишком немногочисленной и бедной, чтобы поддерживать меня. Кроме того, я стал слишком стар и слаб, чтобы исполнять свои обязанности, да и жена моя заболела; к тому же Господь благословил нас несколькими дочерьми, которых надо было кормить. Мы испытывали сильную нужду. А потом я наткнулся на старые семейные бумаги, принадлежавшие моему деду, Саймону, и узнал, что его фамилия была вовсе не Харкауэй, а Доусон. Вот я и подумал, что, может быть, в Англии у меня есть семья и что Господь услышал мой глас вопиющего в пустыне. Поэтому, когда от нашей страны нужно было послать представителя в штаб-квартиру миссии в Лондон, я испросил разрешения оставить свой приход и приехал в Англию.
— И вам удалось разыскать кого-нибудь?
— Да. Я отправился в Крофтон — это место упоминалось в письмах моего деда — и повидался с местным нотариусом — мистером Пробином из Крофтона. Вы с ним знакомы?
— Я слыхал о нем.
— Ну да. Он оказался весьма приятным человеком и проявил ко мне большой интерес. Мистер Пробин познакомил меня с генеалогией семьи, по которой выходило, что наследником денег и имущества семьи должен был стать мой дед.
— Но к тому времени вся собственность была утеряна?
— Да. И, к несчастью, когда я показал ему свидетельство о браке моих родителей, выяснилось, что оно поддельное. Боюсь, Саймон Доусон был большим грешником. Он взял мою мать в свой дом, как это делали многие плантаторы с цветными женщинами, и показал ей некий документ, который, по его словам, был свидетельством о браке за подписью губернатора. Но когда мистер Пробин навел справки, оказалось, что свидетельство недействительно, ибо губернатора с такой фамилией в наших краях никогда не было. Это ранило мои чувства как христианина, но, поскольку наследовать было нечего, такой поворот событий нас почти не расстроил.
— Надо же, как вам не повезло, — сочувственно сказал Паркер.
— Я просил Господа даровать мне смирение, — сказал пожилой вестиндеец, с достоинством склонив голову. Мистер Пробин снабдил меня рекомендательным письмом к мисс Агате Доусон, единственному оставшемуся в живых члену нашей семьи.
— Да, она жила в Лихемптоне.
— Она приняла меня самым любезным образом, а когда я сообщил ей, кто я такой, но, предварительно заверив, что я никоим образом не посягаю на ее собственность, пожилая леди была так добра, что выделила мне ежегодное пособие в 100 фунтов, которое выплачивала до самой своей смерти.
— И это был единственный раз, когда вы с ней виделись?
— О да! Мне не хотелось казаться навязчивым. Думаю, ей вряд ли понравилось бы, чтобы родственник с таким цветом кожи постоянно крутился возле ее дома, — с изрядной долей самоуничижения произнес отец Аллилуйя. — Но она угостила меня обедом и говорила со мной очень ласково.
— Хм… не сочтите за дерзость, но позвольте узнать: а мисс Мэри Уиттакер продолжает выплачивать вам назначенное пособие?
— Видите ли, нет — и я, конечно, не должен был на это рассчитывать, но оно играло для моей семьи большую роль. К тому же мисс Доусон тогда обнадежила меня, сказала: что бы с ней ни случилось, выплаты будут продолжаться. Еще сказала, что ей почему-то не улыбается идея с завещанием, и добавила: «Но в этом нет никакой необходимости, кузен Аллилуйя, потому что, когда я умру, Мэри унаследует все мои деньги и будет выплачивать вам пособие от моего имени». Может, мисс Уиттакер так и не получила наследства?
— Да нет, получила. Как странно! Могла ли она забыть о вас?
— Я позволил себе написать ей несколько слов утешения после кончины ее тетушки. Вероятно, ей это не понравилось. Не хочется верить, что она ожесточила свое сердце против обездоленного. Вне всякого сомнения, ее поступку объяснения нет…
Лорд Уимзи вздохнул:
— Что ж, я весьма признателен вам за ваш рассказ. Мы узнали все, что хотели, о Саймоне и его потомках. Я только хотел бы записать кое-какие имена и даты, если позволите.
— Конечно. Я принесу бумагу, которую мистер Пробин составил для меня, там есть данные обо всех членах семьи. Позвольте мне на минутку отлучиться.
Он вышел за дверь и вскоре вернулся с листом голубой бумаги, которую обычно используют для документов; на нем было изображено генеалогическое древо Доусонов.
Уимзи записал в свой блокнот даты жизни и прочие подробности, касающиеся Саймона Доусона, его сына Босана и его внука Аллилуйи. Внезапно он ткнул пальцем в имя, написанное гораздо ниже.
— Глядите, Чарльз! Вот и наш Пол — тот самый плохой парень, который подался к папистам и постригся в монахи.
— О, в самом деле! — воскликнул Паркер. — Но, Питер, смотрите, он уже умер — в 1922-м, на два года раньше Агаты Доусон.
— Да. Так что он тоже не годится. Ладно, бывает.
Они закончили делать пометки, распрощались с пресвятым Аллилуйей и вышли на улицу, где Эсмеральда отважно защищала «миссис Мердль» от покушавшихся на нее захватчиков. Лорд Уимзи передал ей монетку и получил машину в целости и сохранности.
— Чем больше я узнаю о Мэри Уиттакер, — признался он, — тем меньше она мне нравится. Могла бы все-таки выделить этому бедолаге хотя бы ту злополучную сотню фунтов в год.
— Похоже, она весьма алчная особа, — согласился Паркер. — Так или иначе, но старина Пол почил в бозе, а кузен Аллилуйя оказался незаконнорожденным. Соответственно, версию о таинственных наследниках из заморских стран мы отметаем.
— Черт побери! — вскричал вдруг Уимзи, бросил руль и обеими руками схватился за голову, чем привел Паркера в полное недоумение. — Я где-то слышал эту фразу. Но где же? Где?
Поступки беспримерные — вот их и надо опасаться.
У. Шекспир. «Генрих VIII»
— Я сегодня ужинаю с Мерблесом, Чарльз, — сообщил Уимзи. — Присоединяйтесь и вы. Я хотел посоветоваться с ним насчет этой истории с семейством Доусон.
— И где будет ужин?
— О, у меня дома. Меня тошнит от ресторанной еды, Бантер приготовит восхитительный ростбиф с кровью, а к нему будет подан зеленый горошек, молодой картофель и молодой зеленый лук. Джеральд специально прислал его из Денвера. В Лондоне такого не купишь. Приходите. Старая добрая английская кухня, бутылочка вина — ирландцы называют его «Хо Бруон». Вы как?
Паркер принял приглашение. Однако он обратил внимание, что, даже говоря о столь животрепещущем предмете, как еда, Уимзи выглядел каким-то рассеянным. Казалось, будто его терзает смутная тревога. Даже когда явился Мерблес, полный сдержанного юмора, Уимзи слушал его, хотя и весьма учтиво, лишь вполуха.
Обед был наполовину съеден, когда, без всяких видимых причин, Уимзи вдруг занес вверх кулак и со всего Размаху опустил его на столешницу красного дерева, отчего рука потрясенного Бантера дрогнула и большая малиновая клякса знаменитого «О-Бриона» пролилась на белую скатерть.
— Вспомнил! — воскликнул Питер.
Бантер сдавленным голосом принес милорду свои извинения.
— Мерблес, — сказал Уимзи, не обращая внимания на слова дворецкого, — новый Акт о праве собственности уже приняли?
— Ну да, приняли, — с некоторым удивлением ответил адвокат. Он как раз дошел до кульминации истории о юном юрисконсульте и еврее ростовщике, когда случился этот досадный инцидент, и был слегка сбит с толку.
— Как я и думал, эта фраза была в газетах — Чарльз, вы должны помнить, — о таинственных наследниках из заморских стран. Пару лет назад были статьи, и они как раз касались нового Акта о праве собственности. Там говорилось, какое разочарование вызовет этот акт у наших писателей романтического жанра. Стало быть, по новому акту дальние родственники не могут вообще претендовать на наследство, не так ли, Мерблес?
— В общем-то, да, — согласился адвокат. — Только не в случае отчужденного или выморочного имущества, там действуют другие законы. Но я так понимаю, что вы имеете в виду обыкновенную частную собственность, верно?
— Да; и что будет с ней, если владелец умрет, не оставив завещания?
— Вообще-то здесь все не так просто… — начал объяснять Мерблес.
