Эллери Куин - Трагедия Игрек. Рассказы

Инспектор остановил такси. Репортер задумчиво смотрел ему вслед.

Со стороны Второй авеню к репортеру подбежал запыхавшийся мужчина:

— Привет, Джек! Есть что-то новенькое о Хэттеpax? Видел старую ведьму?

Собеседник Тамма пожал плечами, провожая взглядом такси инспектора.

— На первый вопрос отвечаю: может быть. На второй — да, но ничего не узнал толком. Как бы то ни было, наклевывается недурная история с продолжением… — Он вздохнул. — Ну, убийство это или нет, могу только поблагодарить Бога за то, что он послал нам этих Безумных Хэттеров.

Безумные Хэттеры…[6] Много лет назад, в период, изобилующий новостями о семействе Хэттер, один не лишенный воображения репортер окрестил их так, вдохновившись «Алисой в Стране чудес». Возможно, это была неудачная гипербола. Они не были и наполовину так безумны, как бессмертный Шляпник, и даже на миллиардную долю так очаровательны. Соседи по Вашингтон-сквер шепотом именовали их «скверной публикой». И хотя Хэттеры были одной из старейших семей на этой площади, они всегда оставались на дюйм в стороне от респектабельности Гринвич-Виллидж.[7]

Тем не менее фамилия укоренилась там, и кто-либо из Хэттеров постоянно фигурировал в новостях. Если это был не блондин Конрад, пытающийся разнести вдребезги бар во время очередной попойки, то Барбара, возглавляющая новый поэтический котильон или устраивающая пышный прием для литературных критиков, либо Джилл, младшая из троих детей Йорка и Эмили, — красивая, извращенная, чующая алчными ноздрями любую сенсацию. Ходили туманные слухи об ее экскурсии в страну опиума, пьяных уик-эндах в Адирондакских горах, а каждые два месяца с удручающей монотонностью появлялись сообщения о помолвке Джилл с сыном супербогатых родителей.

Однако, несмотря на всю их дикость, эксцентричность и непредсказуемость, никто из них не смог превзойти «достижений» их матери. Проведя девические годы более бурно, чем даже ее младшая дочь Джилл, Эмили, повзрослев, стала властной и несокрушимой, как Борджа.[8] Для нее не существовало чересчур «высшего» общества, куда бы она не могла проникнуть, а для ее азартного и проницательного ума — слишком изощренных и рискованных биржевых манипуляций. Несколько раз возникали сплетни, будто Эмили здорово обожгла пальцы в кострах Уолл-стрит, что ее огромное личное состояние, унаследованное от длинной вереницы богатых и бережливых голландских бюргеров, истаивает, как масло, в пламени многочисленных спекуляций. Никто, даже поверенные Эмили, не знали точных размеров этого состояния, но с началом эры таблоидов, ворвавшейся в послевоенный Нью-Йорк, ее именовали то «богатейшей женщиной Америки» (что не соответствовало действительности), то находящейся на грани нищеты (что также было чистым вымыслом).

Благодаря прошлому и настоящему, семье и собственным достижениям, Эмили была одновременно проклятием и находкой для прессы. Газетчики считали ее злобной ведьмой, но любили ее, потому что, как выразился один редактор, «там, где миссис Хэттер, всегда сенсации».

Задолго до того, как Йорк Хэттер угодил в ледяные воды Лоуэр-Бей, неоднократно предсказывалось, что в один прекрасный день он покончит с собой, поскольку человеческая плоть, облекающая столь честную душу, не может терпеть так долго. Почти четыре десятилетия беднягу хлестали, как собаку, и погоняли, как лошадь. Под безжалостной плетью языка своей супруги он съеживался, терял индивидуальность, превращался в жалкую тень, терзаемую сначала страхом, затем отчаянием и, наконец, безнадежностью. Его трагедия заключалась в том, что, будучи нормальным человеческим существом, обладающим разумом и чувствами, он оказался прикованным к алчному, безумному и ядовитому окружению.

Йорк всегда был только «мужем Эмили Хэттер» — по крайней мере, со времени их свадьбы тридцать семь лет назад в Нью-Йорке, когда грифоны считались последним словом в орнаментике, а узорчатая обивка была непременной принадлежностью мебели гостиных. Со дня их возвращения в дом на Вашингтон-сквер — разумеется, принадлежащий Эмили — Йорк Хэттер знал свою судьбу. Но тогда он был молод и, вероятно, боролся против властной и злобной воли своей супруги. Возможно, он напоминал ей, что она скандально развелась с первым мужем, Томом Кэмпионом, при весьма таинственных обстоятельствах, что она обязана ему, своему второму мужу, отказом от диких выходок, шокировавших Нью-Йорк с дней ее юности. Если так, то это решило его участь и погубило многообещающую карьеру, ибо Эмили Хэттер, не терпевшая неповиновения, не могла оставить подобное безнаказанным.

Йорк Хэттер был химиком, молодым и бедным, но его исследованиям предсказывали грандиозный успех. Во время женитьбы он экспериментировал с коллоидами[9] в направлении, о котором и не помышляла поздневикторианская химия. Но коллоиды, карьера, репутация пали под яростными атаками жены. С годами Йорк становился все более мрачным и в итоге удовольствовался жалким подобием лаборатории, которую Эмили позволила оборудовать в его же собственных апартаментах. Он закрывался в ней, как в раковине, полностью зависимый от щедрости богатой супруги (о чем та постоянно ему напоминала), будучи отцом ее порочного потомства, но имеющим над ним не большую власть, чем горничная.

Барбара была старшей из детей Хэттеров и наиболее человечной из них. Старая дева тридцати шести лет, высокая, худая и светловолосая, она была добродушной, что выгодно отличало ее от брата и сестры. Из всех троих только Барбара унаследовала отцовские качества. В то же время она не избежала ненормальности, которая неуклонно следовала по пятам ее матери, но в ее случае эта ненормальность граничила с гениальностью, проявляя себя в поэзии. Барбара считалась одной из лучших современных поэтесс — в литературных кругах ее именовали анархисткой с душой Прометея,[10] интеллектуалкой с божественным даром пения. Автор многочисленных сборников загадочных, если не блистательных стихотворений, она, с ее печальными и мудрыми зелеными глазами, слыла Дельфийским оракулом[11] нью-йоркской интеллигенции.

Младший брат Барбары, Конрад, не обладал артистическим даром, способным компенсировать его ненормальность. Он был копией матери в брюках. Его вышибли из трех университетов за дикие и злобные выходки. Дважды он попадал под суд за нарушение обещания жениться, а однажды, сидя за рулем своего родстера, задавил пешехода и был спасен только благодаря щедрым взяткам адвокатам матери жертвы. Неоднократно Конрад, когда его дурная кровь смешивалась с алкоголем, вымещал плохое настроение на безобидных барменах, заработав в результате сломанный нос (тщательно перемоделированный пластическим хирургом), трещину в ключице и бессчетное количество синяков и шрамов.

Но и ему пришлось столкнуться с несокрушимым барьером материнской воли. Старая леди вытянула его из грязи, принудив заняться бизнесом в партнерстве с добросовестным и вполне достойным молодым человеком по имени Джон Гормли. Впрочем, это не отвратило Конрада от злачных мест — он достаточно часто в них появлялся, полагаясь на твердую руку партнера в сохранении их брокерского предприятия.

В период относительного просветления Конрад познакомился и вступил в брак. Разумеется, женитьба не повлияла на его тягу к безумствам. Вынужденная жить в доме Хэттеров, угнетаемая властной старухой, презираемая и игнорируемая супругом, Марта, кроткая молодая женщина одного возраста с Конрадом, вскоре осознала всю степень своей беды. Ее пикантное личико приобрело постоянное выражение страха. Подобно своему свекру, Йорку Хэттеру, она была потерянной душой в аду.

Двое детей — тринадцатилетний Джеки и четырехлетний Билли — доставляли бедной Марте не слишком много радости. Джеки был шустрым пареньком с диким и буйным нравом, наделенным даром изобретения злобных и изощренных пакостей, который служил источником постоянных огорчений не только для матери, но и для обеих тетушек, дедушки и бабушки. Малыш Билли следовал примеру брата, поэтому и без того жалкое существование Марты превратилось в тяжкую битву за спасение детей от губительной домашней атмосферы.

Что касается двадцатипятилетней Джилл Хэттер, то, как говорила Барбара, «она вечная дебютантка, живущая только ради острых ощущений. Джилл самая порочная женщина, какую я когда-либо знала, — вдвойне порочная, так как не выполняет того, что обещают ее алые губки и соблазнительные позы. Она Калипсо[12] без блеска — абсолютно никчемное создание». Джилл постоянно экспериментировала с мужчинами и с тем, что она именовала «Жизнью с большой буквы». Короче говоря, Джилл Хэттер была достойной младшей копией своей матери.