Мистер Читтервик выругался про себя самым ужасным образом. Он поклялся стаканчиком спиртного, который его тетушка всегда принимала на сон грядущий, что больше ни за что не взглянет в сторону рыжеволосого. Он начал лихорадочно декламировать про себя «Гибель „Вечерней звезды“»[1]. Впервые он услышал эту балладу в четырехлетнем возрасте на первом школьном уроке и уже никогда не забывал. Она всегда служила ему нравственной опорой в такие тяжелые минуты, как эта.
«Корабль „Вечерняя звезда“ плыл по морским волнам…» — прошло целых восемнадцать секунд. «И шкипер трубку раскурил, попыхивая ей…» Еще шесть. «Явись, дочурочка, ко мне…»
Постепенно мистер Читтервик замедлил темп декламации. Благозвучные, умиротворяющие слова стали оказывать на него свое обычное воздействие. И мучительное желание непременно пересечь взглядом раскаленное яростью пространство уже не было столь невыносимым.
«…Он превратился в хладный труп. Прикованный к рулю, он стал недвижим, словно лед…»
Мистер Читтервик почти овладел собой. Возбуждение постепенно уступало место чувству скромной гордости своей, закаленной как сталь, волей. Ощутил он и благодарность к покойному мистеру Лонгфелло.«…Жестокий вал, как горсть песка, их с палубы слизал…» С величайшим душевным подъемом, однако постепенно сникавшим к очередной строфе, мистер Читтервик неспешно доплыл до конца баллады, не отрывая взора от символического венца на псевдомраморной колонне и неслышно, молитвенно шевеля губами.«…Такая смерть настигла их в пучине моря бед…» — с поэтическим восторгом произнес мистер Читтервик, а потом решил, что столь упорное и успешное сопротивление соблазну требует вполне законной награды — мимолетного взгляда вперед и чуть направо.
Мистер Лонгфелло одержал еще одну победу. Рыжеволосый мужчина вежливо прислушивался к тому, что говорила его собеседница. И лицо у него было как у невинного младенца: ни следа каких-либо злых чувств. Очевидно, мистера Читтервика не только простили, но и забыли.
Прощенный мистер Читтервик ознаменовал это тем, что продлил свой мимолетный взгляд, и теперь он был почти как раньше, пристальный и неотрывный, ведь если некий человек в течение десяти минут злобно на вас глядел, то самое меньшее, что вы можете предпринять для самоутверждения, так это дать себе некоторую поблажку и Поступить назло. Не то что бы мистер Читтервик именно таким образом объяснил свое упорство, просто его интерес к сидевшей недалеко паре скорее был подстегнут, чем уничтожен, яростным неудовольствием спутника пожилой дамы.
Поэтому мистер Читтервик украдкой продолжал его разглядывать, готовый в любое мгновение с быстротой молнии отвести взгляд, если рыжеволосый хоть слегка повернется в его сторону. Очевидно, решил мистер Читтервик его первое впечатление верно: рыжеволосый должен быть родственником пожилой дамы. И довольно близким, между прочим, потому что ее профиль, орлиный до того, что уже напоминал клюв, был в столь же характерном виде воспроизведен природой на лице ее спутника. «Несомненно — фамильная черта», — решил мистер Читтервик и предположительно заключил из этого, что перед ним тетушка и ее племянник, и это, конечно, жаль, но, увы, должна же она быть чьей-то тетушкой. И вела она себя сейчас так, как оно и полагается тетушке. Пожилая дама не только все время говорила, но говорила сердито, почти гневно. Молодой человек тоже, вместо того чтобы слушать ее как положено почтительному племяннику, имеющему определенные виды на будущее наследство, отвечал ей столь же резко. Явно назревала маленькая, но довольно энергичная семейная ссора.
Но почему они назначили встречу в «Пиккадилли-Палас»? Это действительно очень странно. Ни он, ни она не относятся к типу людей или классу общества, у которых это в обычае. И уж во всяком случае — у таких, как они, не принято ссориться у всех на виду. Мистеру Читтервику не давало покоя именно это интересное обстоятельство, которое он никак не мог постичь. «Господи помилуй, — подумал он, — положение становится очень серьезным. Я совершенно уверен, что рыжеволосый ведет себя непростительно грубо. Бедная старая дама вся побелела от ярости. Что является причиной такого ожесточенного спора? А тем не менее они ухитряются говорить вполголоса… Господи, спаси и сохрани».
Тут мистер Читтервик слегка подскочил на стуле. Рыжеволосый повел головой, но не в сторону мистера Читтервика. Уже более дружественно он привлек внимание тетушки к чему-то, что находилось в другом конце зала. И чтобы увидеть то, на что ей показали, пожилой леди пришлось совсем отвернуться от столика, на котором стоял поднос с кофе, заказанным мужчиной сразу же по приходе. В тот момент, когда она отвернулась, мистер Читтервик увидел, как рука мужчины на мгновенье зависла над чашкой дамы, но этот эпизод весьма слабо запечатлелся в его сознании. Затем оба вернулись в исходное положение, но мистер Читтервик снова поймал полный ярости взгляд рыжеволосого, и если раньше этот взгляд был злобный и зловещий, то теперь не нашлось бы слов, чтобы его описать. Рыжеволосый разозлился на мистера Читтервика сверх всякой меры.
Мистер Читтервик испуганно, с виноватой поспешностью отвел глаза прочь и увидел, что к нему приближается официантка.
— Извините, сэр, — сказала она, — но вас просят к телефону.
— О спасибо, спасибо, — ответил благодарный мистер Читтервик и с облегчением поспешил выйти. Лишь когда он покинул Зал, ему вдруг пришло в голову, как это странно, что кто-то узнал о его присутствии в «Пиккадилли-Палас», ведь это решительно невозможно. Его тетушка об этом никак не могла знать, совершенно определенно, однако кроме псе знать было практически некому. С внутренним беспокойством. и трепетом мистер Читтервик направился искать телефон.
Телефонную комнату в «Пиккадилли-Палас» постороннему не так-то легко отыскать. Она прячется в конце короткого коридора, то ли на нулевом, то ли первом, или лучше сказать гибридном, этаже, и коридорчик называется как-то странно. Мистеру Читтервику потребовалось несколько минут, чтобы открыть местонахождение комнаты, но оказалось, что молодой женщине за стойкой совершенно не известно о вызове мистера Читтервика к телефону. Она посоветовала ему осведомиться в вестибюле гостиницы у дежурного портье, но там тоже ответили, что на имя мистера Читтервика телефонных звонков не поступало. Тогда молодая женщина предположила, что это не прямой вызов, а кто-то просил передать, что ему звонило некое третье лицо и надо справиться в столе поручений. Мистер Читтервик обратился в стол поручений, но безрезультатно. Он также попытался воззвать к помощи носильщика и других столь же ничего не знающих служащих, и в тот момент, когда он снова направлялся в Зал, ему попалась навстречу та самая официантка, что позвала его к телефону.
— Ну что, поговорили? — спросила она приветливо, узнав его.
— Но меня никто не вызывал.
— А вы разве не из номера четыреста семьдесят третьего? — осведомилась она равнодушно.
Мистер Читтервик стал уверять официантку, что он номера 473-го не занимает.
— Вот значит как, а я была уверена, что он это вы Похожи на того постояльца как две капли воды.
Мистеру Читтервику вместо подобающего извинения пришлось удовольствоваться этим объяснением, и он двинулся было к гардеробу…
— Извиняюсь, а вы расплатились за свой заказ? — грубовато спросила официантка.
Мистер Читтервик вспыхнул от смущения и спросил, сколько с него следует.
— А мне откуда знать! Спросите у той официантки, которая вас обслуживала!
Сильно сконфуженный, мистер Читтервик скользнул в Зал к своему столику, но конечно, его официантки нигде не было видно.
Мистер Читтервик был очень смущен случившимся и почти не обратил внимания на то, что рыжеволосый мужчина успел за время его отсутствия удалиться из Зала. А его собственное отсутствие — мистер Читтервик взглянул на часы — продолжалось почти пятнадцать минут. К этому времени значительно поубавилось посетителей и за двумя-тремя столиками, что отделяли мистера Читтервика от пожилой дамы, практически никого не осталось. Пожилая дама все еще сидела за столиком, и когда мистер Читтервик вполне осознал факт, что рыжий мужчина испарился, он осмелился посмотреть на нее пристальнее.
Она сидела откинувшись на спинку стула и прислонившись головой к колонне позади нее и, по-видимому, спала. Рот у нее слегка приоткрылся, и вид был такой, что она вот-вот захрапит.
Мистер Читтервик почувствовал и огорчение, и разочарование. Всегда как-то неловко видеть человека, спящего в общественном месте, но уж от этой дамы такой провинности и неуважения к условностям можно было ожидать в последнюю очередь. И она храпела! Несомненно храпела. Через двадцать пять шагов, их отделявших, до мистера Читтервика явственно доносились грубые звуки храпа, и это было в высшей степени неприлично.
