— Все очень просто, друг мой. Этот клочок бумаги, как нетрудно видеть, представляет собой правый верхний угол листа. Хотя он сильно обгорел, все же вы без труда различите прямые края листа. Так как оборотная сторона клочка чиста, можно предположить, что сохранившийся обрывок соответствует не тексту самого письма, а части адреса, который обычно указывают в правом верхнем углу. Следовательно, буквы «ус» скорее всего являются окончанием слова «хаус», в противном случае оно вряд ли могло бы находиться в этом месте. Первая половина названия места кончается на «ви». Не много найдется в английском языке слов, которые заканчивались бы таким образом и могли им входить в название с сочетанием «хаус». Есть ли вас какие-нибудь догадки на этот счет, Ватсон?
— Так сразу ничего путного не вспоминается, — вынужден был признаться я.
— А что вы скажете по поводу «Айви»? «Айви-хаус», звучит неплохо? По буквам подходит. Я предлагаю завтра же отправиться в Гилфорд и там разузнать в почтовом отделении, нет ли поблизости частной лечебницы под таким названием.
— Так вы беретесь за это дело, Холмс?
— Разумеется, мой дорогой друг! В настоящее время я не занят никакими другими расследованиями, а эта история отличается многими необычными особенностями, по крайней мере весьма странным поведением вашего старого армейского друга Гарольда Уорбертона. Я имею в виду не только его последние поступки. Необходимо выяснить кое-что из его прошлого.
— Но зачем?
— А разве вам не кажется странным нежелание полковника вернуться в Англию, а по возвращении на родину — упорное стремление избегать любых контактов с людьми своего круга? Я нахожу это более чем необычным. Вы знали его по Индии. Расскажите о нем немного, Ватсон. Например, не страдал ли он запоями?
— Наоборот, Уорбертон был воплощением трезвого образа жизни.
— Может быть, он играл?
— Очень редко, причем делал только маленькие ставки.
— Может быть, у него была любовница, требовавшая больших расходов?
— Как вы могли о таком подумать! — вскричал я, до глубины души шокированный этим предположением. — Будет вам известно, что Уорбертон был человеком, неукоснительно следовавшим высоким моральным принципам.
— Образцовая жизнь! — пробормотал Холмс. — В таком случае обратимся к миртовой веточке.
— по мнению миссис Уорбертон, веточка символизирует девичью любовь.
Холмс расхохотался.
— Это всего лишь сентиментальный вздор, мой дорогой друг! Удивительно, что при вашей профессиональной подготовке вы забиваете себе голову подобной чепухой! Красная роза — символ страсти! Мирт — символ девичьей любви! А почему другие, более скромные обитатели растительного царства, такие, как морковь или пастернак, не означают, по-вашему, например, что «моя любовь пустила глубокие корни»? Нет, мой старый друг, я полагаю, что, как только мы докопаемся до сути, сразу выяснится, что появление веточки мирта допускает гораздо более прозаическое толкование.
— А чем, по-вашему, объясняется все это странное, происшествие?
Но вытянуть что-нибудь из Холмса было решительно невозможно.
— Разгадка чрезвычайно проста. Поломайте голову над ней. Если вы не сочтете за труд заглянуть ко мне завтра вечером, когда я вернусь из Гилфорда, то думаю, смогу сообщить вам новые сведения об «Айви-хаус» и его обитателях.
Так как моя жена в ту пору уехала на несколько дней навестить свою родственницу, [5] мне было не с кем обсудить, что означает веточка мирта, и когда на следующий день я отправился на Бейкер-стрит, то продвинулся в решении загадки ничуть не больше, чем накануне. Холмса я застал в великолепном настроении.
— Присаживайтесь, Ватсон, — радушно приветствовал он меня, радостно потирая руки. — У меня прекрасные новости!
— Насколько я понимаю, ваша экскурсия в Гилфорд оказалась успешной? — спросил я, располагаясь в кресле напротив моего старого друга.
— Вполне. С помощью почтмейстера из почтового отделения я обнаружил «Айви-хаус» в небольшой деревушке Лонг-Мелчетт, что к северу от Гилфорда. Установив точное местонахождение лечебницы, я отправился в местную таверну «Игроки в крокет», и ее хозяин, необычайно словоохотливый малый, развлекал меня за скромным завтраком из хлеба, сыра и эля подробнейшим отчетом о жизни «Айви-хаус» и всех его обитателей, к которым он испытывает живейший интерес. В «Айви-хаус» сейчас находятся пятнадцать пациентов. Одни из них постоянные, другие — временные. Принадлежит это заведение доктору Россу Кумбзу.
— Росс Кумбз! — воскликнул я, сильно удивленный.
— Вам это имя знакомо?
— Да это же один из самых знаменитых невропатологов Англии! Некогда у него была процветающая практика на Харли-стрит. Я думал, он ушел на пенсию, так как лет ему сейчас должно быть немало. Странно, однако, что Кумбз с его репутацией известного врача открыл маленькую частную лечебницу в Сюррее.
— Вы так считаете, Ватсон? Это очень интересно. Вероятно, в ходе наших расследований мы сумеем ответить и на этот вопрос. Что же касается нашего дела, то я предлагаю действовать далее следующим образом. Я попытаюсь по вашему совету — моего врача — попасть в «Айви-хаус» как пациент, страдающий умственным расстройством. Что вы мне посоветуете, мой дорогой друг? Но прошу вас, моя мнимая болезнь не должна быть серьезной, мне вовсе не нужно быть запертым с буйно помешанными. Какое-нибудь нервное расстройство меня вполне устроит, как вы считаете?
— Такой диагноз подходит, — сухо заметил я, зная о продолжительных периодах уныния Холмса, о которых он, должно быть, позабыл в порыве энтузиазма.
— Тогда садитесь за стол и набросайте черновик письма доктору Россу Кумбзу. Нужно, чтобы он успел получить его с вечерней почтой сегодня же.
Совместными усилиями мы сочинили письмо, в котором я представил Холмса под именем Джеймса Эскотта [6], как одного из моих пациентов, якобы нуждающегося в лечении от меланхолии. Поскольку дело было срочным и не терпело отлагательств, я предложил лично сопроводить мистера Эскотта в «Айви-хаус», о котором мне доводилось слышать только самые лестные отзывы, через двое суток — 14 июля в 12 часов дня.
В заключение письма я осведомлялся, не будет ли доктор Росс Кумбз так любезен подтвердить телеграм-' мой готовность принять моего подопечного.
По совету Холмса я добавил также еще несколько строк, в которых высказывал убеждение, что свежий воздух и физическая нагрузка в разумных пределах будут способствовать улучшению состояния мистера Эскотта.
— Это дополнение очень важно, — пояснил мой друг. — Ведь мне необходимо без особых помех обследовать здание лечебницы и прилегающую к нему территорию. — И, уже прощаясь, добавил: — Превосходно, мой дорогой Ватсон! С нетерпением жду от вас известия о том, что доктор Росс Кумбэ принял ваше предложение.
Я прихватил с собой черновик, переписал дома письмо набело на своей почтовой бумаге со штампом в верхнем правом углу и успел опустить письмо в почтовый ящик задолго до того, как почтальон в последний раз забрал почту.
В полдень рассыльный доставил мне телеграмму, в которой доктор Росс Кумбз извещал, что готов принять моего пациента. Взяв кеб, я отправился на Бейкер-стрит, чтобы сообщить хорошие новости Холмсу. Разрабатывая последние детали нашего плана, я совершенно забыл спросить моего друга о том, что же означает миртовая веточка.
На следующее утро, в пятницу, мы отправились поездом 10.48 с вокзала Ватерлоо. У Холмса в руках был чемоданчик с пожитками, которые могли ему понадобиться во время пребывания в «Айви-хаус». У меня в кармане лежала сочиненная мной накануне вечером история болезни Джеймса Эскотта.
По прибытии в Гилфорд мы наняли станционный экипаж до Лонг-Мелчетт и, проехав мили две, увидели справа высокую кирпичную стену, утыканную сверху осколками стекла.
— Территория «Айви-хаус», — заметил Холмс. — Обратите внимание на железные ворота, мимо которых мы сейчас проедем. Слева, в столбе, примерно на середине высоты вы заметите щель в кирпичной кладке. Я обнаружил ее, когда в первый раз отправился сюда на разведку. Если нам трудно будет связаться, я предлагаю вам подождать три дня, чтобы я успел осмотреться в лечебнице, а потом воспользоваться теми инструкциями, которые я постараюсь оставить в этой щели.
Ворота были высокими, из прочных металлических прутьев, заканчивавшихся вверху острыми пиками. Концы прутьев отогнуты под углом так, чтобы никто не мог перелезть через них. В качестве еще одной предосторожности ворота закрывались на массивный засов и цепь.
Проехав еще немного, мы добрались до главного входа — двойных ворот, которые сторожил привратник. Заслышав стук колес, он вышел из соседнего домика и, удостоверившись, что мы именно те посетители, которых ожидали, впустил нас внутрь.
