– Взрослый ребенок! – улыбнулась Люсетта, когда он исчез за дверью.
Затем, более серьезным тоном, спросила:
– Значит, ваша будущая книга родится там?
– В каком-то смысле я еду туда и за этим. Но сейчас еще рано говорить, что там родится…
– Ну, ну, не скромничайте. Уж я-то знаю, что у вас талант…
Она сосредоточенно посмотрела на него.
– Большой талант, Филипп.
– Вы определенно решили вогнать меня в краску.
Польщенный в своем писательском самолюбии, он возмущался только для вида. Алкоголь сделал свое дело, и он, наконец, расслабился. Полностью овладев собой, он чувствовал, что способен сыграть роль без сучка, без задоринки.
Часы в прихожей пробили шесть раз. Филипп забеспокоился:
– Уже шесть. Пора ей быть здесь.
– Да приедет она, еще не так уж и много времени, – заметил Робер, возвращаясь из соседней комнаты с картонной коробкой в руках, на которой была изображена ракета, пересекающая межзвездные пространства.
– Да что она, в самом деле! Уже совсем стемнело…
– Успокойся, не украдут твою дражайшую половину. Филипп продолжал играть, реплики вылетали сами собой.
– Я, возможно, смешон, но я всегда так волнуюсь, когда она садится за руль.
– О! Любовь – это прекрасно! – вздохнул Робер. Люсетта, передвигая столик, шутливо заметила:
– Не хватает одного человека, и все вокруг – сплошная пустота…
Ее кисло-сладкий тон не ускользнул от Филиппа, внимательно следившего за реакцией своих собеседников.
– Впрочем, все неприятности забываются, когда играешь в «Космонавта», – заявил Робер, выкладывая на столик содержимое коробки.
Суть игры заключалась в том, чтобы продвигать по карте, представлявшей собой ночное, усыпанное созвездиями небо, ракеты, которые либо теряли, либо приобретали ступени, либо попадали, либо нет в зону притяжения небесного тела. Движение осуществлялось в зависимости от того, сколько очков получал играющий, выбрасывая огромную кость, точки на которой были заменены звездами, а также в зависимости от вытаскиваемой карты, ибо к игре прилагалась еще и колода карт, на которых вместо обычных фигур были изображены знаки Зодиака, фазы луны и так далее.
– Захватывающая игра, – повторял Робер. – Вот увидишь, очень захватывающая.
Она была к тому же и очень сложная. Изложение правил игры заняло минут сорок пять, не меньше. В семь часов партия началась…
Половина восьмого! Раймонда должна уже быть в Орли, чтобы улететь самолетом в семь пятьдесят… Через Испанию с посадкой в Мадриде…
– Повнимательнее, старина. Ты путаешь Рака с Козерогом!
Несмотря на все свое желание, Филиппу не удавалось сосредоточиться на игре. Он думал о слишком многих вещах одновременно: о Раймонде, вылетавшей из Орли, о том, что он уже совершил, о том, что ему еще предстояло совершить…
Время от времени он сетовал на опоздание жены, однако партнеры с дружелюбной твердостью возвращали его к игре.
В четверть девятого Филипп взорвался:
– И все же это по меньшей мере странно, вы не находите?
Трудно было утверждать обратное.
– Наверное, у парикмахера было много народу, – предположила Люсетта. – Вы знаете, в какой салон она поехала?
– К своему парикмахеру, как обычно.
– Если знаешь номер, позвони, – посоветовал Робер.
– Так поздно?
– В субботу кого-нибудь, возможно, еще и застанете, – сказала Люсетта. – И если это вас успокоит…
Филипп решил воспользоваться благоприятным случаем и исчез в прихожей, где находился телефон. Брат и сестра больше не улыбались.
– Я делаю все, чтобы его развлечь, – тихо проговорил Робер. – Но это действительно уже становится подозрительным.
Люсетта пожала плечами.
– Ей бы только прихорашиваться… Если уж зашла к парикмахеру, то это надолго. На мужа ей ровным счетом наплевать.
– Не суди так строго. Она могла заблудиться в лесу. В Мулен она приезжала лишь однажды… К тому же сегодня такой туман…
– Тем хуже для нее. Это послужит ей уроком. Робер, в свою очередь, пожал плечами. Появление в дверях гостя избавило его от необходимости отвечать. Вид у того был мрачный.
– Она ушла из салона в пять часов. Я говорил с хозяином.
– Вот видишь. Значит, скоро будет здесь.
– Черт возьми, – возмутился Филипп. – Ты что, издеваешься? Не три же с половиной часа сюда ехать.
– На дорогах пробки…
– Даже с пробками…
– Может, сбилась с дороги… или с машиной что случилось, – робко заметила Люсетта.
– Мы же в конце концов не в пустыне, и она знает, что ее ждут. Позвонила бы.
– Если только она не застряла где-нибудь на полпути между Омбревилье и нашим домом. Ты знаешь, какая здесь местность?
Еще бы ему не знать! Разве весь его план не был построен на исключительно удобном месторасположении загородного дома?.. Старая мельница, притаившаяся в ложбине меж двух склонов, покрытых густым кустарником, находилась в отдалении от ближайшей деревни, и чтобы добраться до нее, надо было преодолеть две добрых мили по разбитой лесной дороге. После того, как закрылся кирпичный завод, некогда процветавший благодаря ему Омбревилье теперь медленно приходил в упадок, и дорога была в ухабах.
– Может быть, бедняжка идет сейчас через лес пешком, – продолжал Робер. – Лучше всего поехать ей навстречу.
– Я так и сделаю, – сказал Филипп и направился к двери.
Вдруг он остановился.
– Да, но… А если она все-таки позвонит?
Роберу ничего не оставалось, как предложить свою помощь.
– Я быстро управлюсь.
Он надел пальто и вышел. Послышался шум отъезжавшей машины. Свет от фар с трудом пробивался сквозь густой туман. Шум мотора, пучки света становились все слабее и вскоре совсем исчезли в ночи…
Филипп и Люсетта, проводив его до крыльца, вернулись в гостиную, не зная, что сказать друг другу.
Люсетта первая нарушила молчание.
– Если у вас есть чемодан, – предложила она, – можно отнести его наверх, в вашу комнату.
– Нет у меня ничего… Все должна была привезти жена.
Он заговорил о жене в прошедшем времени, что явилось неожиданностью не только для Люсетты, но и для него самого. Он тут же замолчал и принялся нервно расхаживать взад-вперед по комнате. Люсетта с задумчивым видом бросила в камин полено.
– Ну зачем же предполагать худшее? – спросила она тихо, не оборачиваясь.
– Да потому что… я ничего не могу с собой поделать. И потом, жена не любит ездить ночью… Она плохо видит, а очки носить отказывается.
Пытаясь хоть как-то приободрить его, Люсетта принялась выдвигать всевозможные оптимистические гипотезы. Он ее почти не слушал…
Часы пробили девять раз. Раймонда пролетала над Пиренеями. Филипп думал о ней, кое-как поддерживая разговор, конечная цель которого ему заранее была хорошо известна.
– Я знаю, знаю, – проворчал он, наконец. – Поломка… Поехала не по той дороге… Так всегда говорят в подобных случаях.
– И к счастью, в девяти случаях из десяти так оно и есть.
– Да услышит вас Бог!
Он так вошел в роль, что начинал уже испытывать подлинные чувства.
– Скорее бы пролетели эти несколько часов!
– Какие обидные для меня вещи вы говорите, – заметила она жеманно. И поскольку он, озадаченный, недоуменно смотрел на нее, она, покраснев, добавила: – Неужели мое общество так неприятно вам?
– Простите, Люсетта, я не хотел вас обидеть.
Он совсем не предполагал, что беседа примет такой оборот. Что угодно, только не это.
– Войдите в мое положение. Я обеспокоен, я очень обеспокоен.
– А я уверена, что вы волнуетесь напрасно.
Она напускала на себя вид усердной воспитательницы или медсестры, примешивая к этому притворную веселость, которая неприятно резала слух.
– Вот увидите, завтра мы все вместе посмеемся над вашими тревогами.
Он вежливо улыбнулся. Довольная, что ей удалось его развеселить, и убежденная, что находится на правильном пути, Люсетта включила проигрыватель и поставила пластинку.
– Пригласите же меня на танец, – сказала она, властно взяв Филиппа за руку.
Он подчинился, и под звуки аргентинского танго они поплыли вокруг стола. Он – уносясь мыслями вдаль, обхватив безразличной рукой ее тонкую под мягким пуловером талию; она – чуткая, с полузакрытыми глазами, тесно прижимавшаяся к своему кавалеру. Бледный, то и дело мигавший свет, производимый электрогенным агрегатом, получавшим энергию от лопастного колеса, придавал сцене вид почти двусмысленной интимности.
«Если бы Раймонда видела нас…» – думал Филипп.
Она согласилась пойти на преступление только из любви к нему. Трудно даже представить, что она могла бы сделать из ревности.
Танго закончилось мяуканьем аккордеона. Началось другое. Люсетта не отпускала своего кавалера. Филипп понял, что обречен танцевать до возвращения Робера, и смирился. По крайней мере это имело один плюс: ему не надо было поддерживать беседу.
