— Если бы они все были похожи на меня, то как мало было бы у людей шансов выжить!
Она прижалась к нему. Он поцеловал ее, сначала смущенно, потом все смелее. Но когда он попытался повалить ее на постель, женщина решительно высвободилась, покачала головой и сделала строгое лицо.
— Нет, дорогой, нет! Джозеф и я, мы очень хорошо к тебе относимся. У тебя было тяжелое время. Джозеф сказал, чтобы я заботилась о тебе. Так что давай, залезай-ка ты в постель, как мирная овечка, снимай пижаму и ложись на живот. А я уж постараюсь, чтобы тебе было хорошо.
— Но…
— Дорогой, не будь занудой. Я не хочу, чтобы наша дружба так быстро закончилась. А ты?
— Ну, если ты просишь…
— Вот-вот! Однажды, может быть ты и станешь моим любовником. Кто знает? А так — разве не интереснее? Будь послушным мальчиком!
Он лег, как ему велели. Карла поднялась и выключила весь свет кроме маленького ночника. Вылив что-то прохладное и ароматное ему на спину, она стала умелыми движениями массировать мышцы спины, плеч и шеи.
— Господи, да у тебя великолепная мускулатура, дорогой!
— Я стараюсь… статическая гимнастика…
— Не слышу, милый!
— Я говорю, каждый может…
— О! Теперь расслабь-ка их. Расслабься весь, милый Кирби. Не думай ни о чем.
— Мм…
— Отдыхай, мой дорогой. Отдыхай.
Ее успокаивающие руки прекрасно снимали напряжение. Кирби был настолько вымотан, что мог бы мгновенно провалиться в теплый сон, как в болото с высоты в десять тысяч футов. Но ее прикосновения, ее нежный дразнящий голос, ароматное и возбуждающее ощущение ее присутствия поддерживали Кирби на грани сна и бодрствования. Она что-то напевала, и мотив казался ему знакомым. Он вроде бы слышал его в каком-то иностранном фильме.
Он попытался мысленно вернуться к тому, что произошло в среду. Пятьдесят семь часов назад? Да, именно тогда известие дошло к нему в отель, в Монтевидео. Старик умер. Умер Омар Креппс. Дядюшка Омар. Кирби был потрясен тем, что смерть все-таки смогла добраться до этого странного, непостижимого маленького старика.
Вспоминая о возвращении сюда, он, под ласковыми руками Карлы, все глубже погружался в пучину сна. Его видения становились все менее четкими. Самолет, носовые обводы которого напоминали женскую грудь, разбегался по бледной шелковистой взлетной полосе, все больше походившей на нежную девичью плоть, в то время как стюардессы, все обнаженные, окружали его, дразня и что-то напевая. Среди этого полусна он смутно почувствовал, как Карла переворачивает его, помогая надеть пижаму. Ее губы нежно коснулись его рта, но когда он попытался открыть веки и прижать женщину к себе, ее уже не было. Ему показалось только, что она сказала:
— Мне так жаль, дорогой…
Он удивился, не понимая, о чем она сожалеет. Погас свет ночника. Щелкнул замок. Он упал с края Вселенной.
Кирби проснулся от того, что его отчаянно трясла за плечо какая-то неизвестная длинноногая девица. Свет в комнате был включен. Он приподнялся на локте. Незнакомка так стремительно перемещалась по комнате, что уследить за ней казалось невозможным. Она кричала на Кирби, но слов тот не понимал. У нее была шапка дико развевающихся волос и жгучие зеленые глаза, полные непонятной ярости, а тонкое темное лицо пылало гневом. Блузка кораллового цвета и полосатые брюки в обтяжку составляли ее наряд; она зло размахивала соломенной сумочкой размером с небольшой барабан.
Прошло несколько ужасно длинных мгновений, прежде чем он сообразил, что девушка кричит на неизвестном ему языке.
Когда она остановилась, чтобы перевести дух, Кирби слабо произнес:
— No comprendo, senorita.[2]
Из нее немедленно извергнулся целый поток испанских слов.
Он говорил по-испански; не так хорошо, чтобы тотчас не потерять нить смысла в этих криках, но вполне достаточно, чтобы оценить образность ее языка, образованность, которая, вероятно, обратила бы в постыдное бегство любого таксиста города Мехико.
— Mas despacio, por favor,[3] попросил он, когда она сделала паузу для вдоха.
Она пристально посмотрела на него и отрывисто предложила:
— Английский подойдет?
— Подойдет для чего? — бестолково спросил он.
— А ну выкладывай, мерзавец, где моя чертова тетка! — вновь набросилась она на Кирби, — И какое она имеет право строить против меня свои гнусные козни! Она значит желает, чтобы меня выкинули за шкирку из первой же приличной телевизионной пьесы, в которой мне наконец-то дали играть? Но все равно она не заставит меня торчать здесь, как какую-то рабыню. Говори-ка, приятель, где она, где Джозеф? И не пытайся их покрывать, прощелыга! Я уже не раз разбиралась с ее лживыми ублюдками и знаю, как это делается. Гони сюда факты, и немедленно!
Она наклонилась к нему, так что ее маленький носик с яростно раздувшимися ноздрями оказался в нескольких дюймах от его лица. Гневно вопрошающий взгляд впился ему прямо в глаза.
— Ну!? — приказала она.
— Факты?
— Факты, приятель.
У нее был акцент, почти неуловимый, и мерещилось в нем что-то знакомое.
— Я думаю, вы случайно ошиблись дверью, — вежливо пробормотал Кирби.
— Эти уловки я знаю, не беспокойся! Все комнаты, кроме этой, в номере пусты. Поэтому я здесь. Так что кота за хвост лучше не тяни.
— В каком номере?
Она нетерпеливо топнула ногой.
— Да в этом, именно в этом, черт побери! Врубайся быстрей, приятель. Прочисти мозги! Ты в номере отеля «Элайза», на восьмом этаже, Майами Бич, понял? Десять часов вечера, суббота, апрель. Что тебе еще надо, чтобы очухаться? Взгляните на него: даже не знает, в каком он номере! В номере, который снят на имя Карлы Марии Макропуло О'Рурке, пьянчуга ты поганый, моей безбожной тетки, и мне пришлось сунуть двадцатидолларовую взятку только за то, чтобы меня к тебе впустили. И это после того, как я, точно бешеная, примчалась сюда на самолете с побережья.
— Карлы? — повторил Кирби. И понял наконец, где находится и почему акцент девушки, хотя и менее заметный, чем у Карлы, показался ему знакомым. До этого он полагал, что по-прежнему находится в Монтевидео.
— Дядя Омар умер, — вслух вспомнил он.
— Оставь свой дурацкий пароль. Я давным-давно вышла из ее волчьей стаи. Маленькая Филиатра поменяла имя, рожу и привычки, потому что она по горло сыта ее хитрыми и грязными интригами. Теперь я Бетси Олден, ясно, по собственному выбору. Я — честная девушка и приличная актриса, и ей придется быстро восстановить меня в спектакле, или же я вытряхну из нее остатки ее бесстыжих мозгов.
— Если вы немножко отодвинетесь от меня, мне будет легче собраться с мыслями.
Она отошла к дальнему краю кровати и уставилась на него оттуда.
— Где она, быстро!
— Послушайте, похоже, вы думаете, что я работаю на нее.
— Пожалуйста, только не прикидывайся дурачком.
— Клянусь богом, меня зовут Кирби Винтер. И вчера у меня был ужасный день. Я напился. Я впервые в жизни встретил Карлу вчера вечером. Я даже не знаю остальную часть ее имени. Не знаю где она сейчас. Я вообще ни единого слова не понял из того, что вы говорили.
Девушка кусала губы, смотря в сторону и видимо соображая, верить ему или нет. Похоже, она решила поверить. Во всяком случае, он видел, что подозрительность и гнев постепенно исчезают с ее лица. Наконец, она взглянула на него, но на этот раз с холодной презрительной усмешкой.
— Ужасно, ужасно сожалею, мистер Винтер. Я могла бы сразу догадаться, что вы не можете состоять в этой банде. Для этого вы не слишком башковиты. Вам больше подходит роль мальчика для развлечений. Сильный, чистый, честный! Даже не знать ее имени? Ну, дела! Карла, должно быть, совсем в отчаянном положении. Между прочим, не слишком ли она стара для вас?
Презрение куда более уязвляло, чем необъяснимая злоба.
— Но я только…
— Проверьте ящики шкафа перед уходом, мистер Винтер. Я слышала, что она дает очень щедрые чаевые.
Девушка повернулась и выскочила вон из комнаты, напоследок хлопнув дверью. Резкий звук больно ударил Кирби по тяжелой с перепоя голове, в животе что-то мучительно сжалось, и он почувствовал что покрывается холодным потом. Откинувшись назад, Кирби закрыл глаза, борясь с подступающей тошнотой. Нет, чтобы проклятая злючка, вместо своих советов, поимела бы совесть перед уходом выключить свет! Чуть позже, чуть-чуть позже он встанет и сам выключит его…
За ставнями сиял солнечный день. Свет в комнате кто-то выключил. Кирби встал с кровати и направился в ванную. Посмотрев на свои часы с самозаводом, отметил, что они стоят. Во всем теле ощущалась слабость, и ужасно хотелось пить. Он взглянул в зеркало и скривился, увидев в нем помятое, отупевшее лицо, темное от щетины. Сердитая девица, подумал Кирби, просто ему приснилась. И Монтевидео. И похороны. Только в существовании Карлы он не сомневался ни секунды. Он вспомнил о том, что досталось ему в наследство, и вновь его охватила досада. Но не настолько плохо он себя чувствовал, чтобы долго предаваться грустным мыслям.
