– Вот как? – Казалось, Холмс поражен. – Позвольте задать вам один вопрос. Вы когда-нибудь слыхали об «Альфредовом сокровище»?[74]
– Кажется, слышал. Видимо, оно имеет какое-то отношение к королю Альфреду.
– Совершенно верно. Как вы думаете, велика ли ценность этого произведения?
– Понятия не имею, однако, исходя из того, что вещь эта широко известная и очень древняя, можно предположить, что она стоит уйму денег.
– Она бесценна, дружище, хотя фактическая ее стоимость невысока, ведь кроме эмали, кусочка горного хрусталя и капельки золота там ничего нет. Истинная ценность этого произведения заключается в его уникальности, древности и историческом значении. Коллекционер вроде Корнелиуса Брэдбери готов отдать за подобную вещь целое состояние.
Наклонившись вперед, он взял кулон в руки и протянул его мне на ладони.
– Разумеется, это всего лишь копия, – продолжал он, – но оригинал, как и «Альфредово сокровище», не имеет цены. – Холмс помолчал, внимательно взглянул на меня, а затем торжественным тоном добавил: – Вещь, на которую вы сейчас смотрите, дорогой Уотсон, – камень Густафсона.
Я не знал, что ответить, и после минутного молчания Холмс заметил:
– Я вижу, вы никогда не слыхали о таком.
– Боюсь, что нет, Холмс, – смиренно ответил я.
– Тогда позвольте просветить вас. Камень Густафсона – это ювелирное изделие, изготовленное в шестом веке и принадлежавшее Густафу Гурфсону – вождю викингов, который почти неизвестен в Англии, однако в Скандинавии почитается как национальный герой. Полагают, что на камне (между прочим, это янтарь) выгравирован его портрет. Видите эти необычные письмена на золотой оправе? Это руны; здесь написано его имя. Но значение камня Густафсона заключается еще кое в чем. Дело в том, что он принадлежит к коронным драгоценностям скандинавского королевского дома.
Холмс, любивший драматические эффекты[75], снова умолк, давая мне возможность достойным образом откликнуться на это ошеломительное заявление, и на этот раз я оказался на высоте.
– Господи, Холмс! – вскричал я. – Значит, граф фон Лингстрад на самом деле Эрик, король Скандинавии!
– Вот именно, Уотсон, – невозмутимо подтвердил Холмс. – Поздравляю, вы сделали правильный вывод. Граф фон Лингстрад действительно скандинавский король Эрик. А теперь, установив настоящее имя нашего клиента, мы должны обратиться к более сложным аспектам этого дела, а именно: как ухитриться заменить оригинал камня Густафсона копией под носом у барона Клейста и его телохранителей? У вас есть какие-нибудь идеи, Уотсон?
– Боюсь, что нет, Холмс.
– У меня тоже. Но они обязательно будут, Уотсон. Обязательно будут.
С этими словами он встал и вышел из комнаты.
Вернувшись через некоторое время, он растянулся на диване и немигающим взором уставился в потолок, словно ища вдохновения на его беленой поверхности.
Узнав знакомые симптомы и догадавшись, что Холмс теперь в мире грез, в который он проник на кончике иглы[76], я тоже встал, тихо вышел из дома, нанял кэб и отправился в свой клуб, чтобы найти утешение в игре на бильярде.
II
Когда я вернулся домой, Холмс уже пришел в себя. Он пребывал в приподнятом настроении и с нетерпением ждал моего возвращения.
– Где вас носит, Уотсон? – воскликнул он и, не дав мне ответить, возбужденно продолжал: – В ваше отсутствие у меня родился блестящий план! Идемте же скорее, нельзя терять ни минуты!
– Но куда, Холмс? – спросил я, поспешно сбегая вслед за ним по лестнице.
– Чтобы провести разведку на местности, конечно! – пренебрежительно бросил он через плечо, словно это разумелось само собой.
Когда он назвал кучеру адрес, выяснилось, что мы направляемся в отель «Империал», где остановился барон Клейст. Мне очень хотелось спросить у Холмса, уверен ли он, что мы поступаем правильно, но, зная, в каком он сейчас настроении, я рассудил, что лучше будет придержать язык и молча следовать за ним, куда бы он ни пошел.
Отель «Империал» – большое белое здание, украшенное портиком, полуколоннами и сложными, изысканными карнизами, – располагался на Пикадилли и окнами выходил на Грин-парк. Швейцар в ливрее распахнул перед нами двери, словно перед особами королевской крови, и мы вошли в великолепный вестибюль, сплошь увешанный зеркалами и уставленный пальмами в латунных кадках. На верхние этажи вела широкая лестница. Однако мы свернули налево и очутились в просторной комнате отдыха, уставленной низкими столиками, крытыми коврами диванами и креслами.
– Не хотите ли кофе, дружище? – спросил Холмс, присаживаясь на диван. Пока он делал заказ бесшумному, невесть откуда взявшемуся официанту, я опустился в одно из кресел.
– Зачем мы здесь? – шепотом спросил я у Холмса, надеясь, что он последует моему примеру и будет вести себя более сдержанно, поскольку теперь он с явным интересом оглядывался по сторонам.
– Я уже говорил вам, Уотсон. Мы проводим разведку в тылу противника, словно на войне перед решающей битвой. Вам нет необходимости говорить шепотом, дружище. Так вы только привлечете к себе ненужное внимание. А теперь, – продолжал он, к большому моему облегчению понизив голос, так как рядом вновь возник официант, принесший наш заказ, – я хочу, чтобы вы, будто невзначай, осмотрелись вокруг, пока пьете кофе. Например, если вы посмотрите вправо, то заметите темноволосого мужчину, читающего «Таймс» и, как и мы, исподволь интересующегося тем, что происходит вокруг. Видите его, Уотсон?
– Да, вижу, Холмс, – ответил я восхищенно, ибо, не укажи мне Холмс на него, я бы вовсе его не заметил: в нем не было ровным счетом ничего достойного внимания. В самом деле, и его внешность, и поведение были столь заурядны, что делали его фактически невидимым.
– Полагаю, это не кто иной, как Нильс, один из шпионов нашего клиента, который, по словам последнего, проживает в отеле «Империал». Другой, Оскар, обладает более примечательной внешностью и, скорее всего, без необходимости не появляется на людях. А если вы взглянете в дальний конец холла, то увидите там застекленные двери. Они ведут в главный ресторан отеля, из которого, думаю, можно попасть в знаменитый зимний сад, расположенный в задней части здания. Двери, находящиеся у дальнего конца стойки портье, ведут в курительную, комнату для писания писем, а также дамскую гостиную. У вас озадаченный вид, дружище. В чем дело?
– Не понимаю, зачем нам все это. Вы ведь вряд ли собираетесь пользоваться дамской гостиной?
– Нет, разве только в случае крайней необходимости, – серьезно ответил Холмс и, бросив на меня быстрый взгляд, издал тихий смешок. – Просто я хочу заранее проверить все возможные выходы. Могу заверить вас, мой друг, что дамская гостиная будет последним местом, куда мы бросимся, если придется спешно отступать. – Внезапно он замолчал и, поставив на стол свою чашку с кофе, тихим, слегка возбужденным голосом произнес: – Кажется, что-то начинает происходить, Уотсон. Наш друг Нильс собирается встать из-за стола. Нет, нет! Прошу вас, не оборачивайтесь! Так можно все испортить. Если вы посмотрите налево, то сможете наблюдать за событиями, не привлекая к себе внимания.
И Холмс кивком указал на двойные застекленные двери, которые вели в ресторан. Одна из створок была полуоткрыта, и в ней, как в зеркале, отражалась противоположная стена комнаты отдыха и часть вестибюля. Я, не оборачиваясь, мог видеть, как Нильс, тайный агент графа, складывает газету и прячет ее под мышку, намереваясь встать.
– Почуял добычу, – усмехнулся Холмс, откинувшись на спинку дивана и прикрыв глаза. Любому стороннему наблюдателю показалось бы, что он совершенно не интересуется тем, что происходит у него за спиной, но я-то знал, что он пристально следит за отражением в двери ресторана.
Не успел Холмс произнести последнюю фразу, как картинка изменилась. Нильс уже стоял и изучал пригоршню монет, которую достал из кармана, словно решая, сколько оставить официанту на чай. В это же самое время в центре дверного отражения возникла еще одна фигура.
Это был высокий, отлично сложенный мужчина лет пятидесяти с лишним, судя по всему только что спустившийся по лестнице с верхнего этажа.
– А вот и добыча: барон Клейст собственной персоной, – добавил Холмс. Глаза его по-прежнему были полуприкрыты, а губы едва шевелились.
Я сосредоточил внимание на новом персонаже. Мне было любопытно взглянуть на всемирно известного мошенника и шантажиста, которого Холмс по заданию короля Скандинавии должен был обвести вокруг пальца.
Барон держался с самоуверенностью человека, чьи деньги и статус дают ему право на почтение окружающих. О его богатстве и высоком общественном положении говорил и костюм, явно пошитый лучшими портными (скорее всего, английскими): визитка, плотно облегавшая широкий торс барона, брюки идеально выверенной длины. Довершали наряд отменного качества гетры и ботинки, блестевшие, будто черное стекло. Но хотя в целом он производил впечатление состоятельного джентльмена, некоторые детали его внешнего вида противоречили этому образу. Золотые часы с цепочкой, выставленные на всеобщее обозрение, показались мне чересчур броскими, как и орхидея в петличке, да и тростью с золотым набалдашником он помахивал, чрезмерно рисуясь.
