Аллейн спросил, применима ли эта теория для всех случаев жизни и верит ли мистер Мэрримен в то, что существует так называемый криминальный тип лица.
— Я, кажется, где-то читал, что полиция это отрицает, — как бы вскользь заметил Аллейн.
— Это единственный случай, когда полиция близка к истине, — не без ехидства заметил мистер Мэрримен. — Если вы спросите у меня, существуют ли лица, носящие на себе отпечатки жестокости или низкого умственного развития, я отвечу вам утвердительно. Но тип человека, о котором тут говорится, — он поднял книгу, — нельзя разгадать по его наружности. То, что этим человеком владеет какой-то свой, особый, дьявол, на его лице не написано.
— Именно этим выражением и в том же контексте пользуется отец Джордан, — заметил Аллейн. — Он полагает, что такой человек находится во власти дьявола.
— Неужели? Ну да, разумеется, таков взгляд церкви на эти вещи. И он что, представляет себе этого дьявола в виде животного с раздвоенными копытами и шпагой?
— Чего не знаю, того не знаю.
— Я верю в то, что в каждом из нас сидит свой дьявол, — сказала бесшумно подошедшая сзади мисс Эббот. — Твердо верю.
Она стояла спиной к заходящему солнцу. Ее лицо было темным и каким-то жалким. Аллейн хотел было предложить ей свое место, но она остановила его резким движением руки и взгромоздилась на крышку люка. Она сидела прямо, как струна, неуклюже свесив свои большие ноги в теннисных тапочках.
— А как еще можно объяснить жестокость? Бог дозволяет дьяволу испытывать нас, преследуя какие-то свои, непонятные нам цели.
— Да ведь мы очутились прямо-таки в самой цитадели ортодоксальности! — как-то уж слишком для него добродушно воскликнул мистер Мэрримен.
— Если не ошибаюсь, вы тоже верующий. Вы слушали мессу. Почему же тогда вы высмеиваете идею о дьяволе? — вопрошала мисс Эббот.
Мистер Мэрримен внимательно изучал ее через свои очки.
— Моя дорогая мисс Эббот, — после долгого молчания сказал он, — если вы сумеете убедить меня в том, что он существует, уверяю вас, я не стану высмеивать его дьявольское величество.
— Я в этом не сильна. Поговорите с отцом Джорданом. Он полон мудрости и знаний и вы с ним будете на равных. Очевидно, вы сочтете неуместным с моей стороны совать нос не в свое дело и приставать со своей верой как с ножом к горлу, но когда… когда я слышу, как смеются над дьяволом, я начинаю чувствовать его в себе. Кто-кто, а я его знаю. — Мисс Эббот неуклюже провела рукой по лицу. — Прошу прощения. Я думаю, что эта жара делает меня столь развязной.
На палубе появился Обин Дейл — эдакая эффектная фигура в белых блестящих шортах, малиновом свитере и экзотических сандалиях, которые он явно приобрел в Лас-Пальмасе. Наряд довершали солнечные очки невероятных размеров.
— Хочу окунуться, — объявил он, эффектно взлохматив волосы. — Перед обедом полезно, а водичка просто прелесть. Мадам, однако, не изъявила подобного желания. Может, мне кто-нибудь составит компанию?
Мистер Мэрримен молча уставился на Дейла, Аллейн сказал, что подумает над его предложением. Мисс Эббот слезла с крышки люка и удалилась. Дейл поглядел ей вслед и покачал головой.
— Бедное создание! У меня за нее душа изнылась. Для некоторых женщин жизнь — сущий ад, верно?
Мистер Мэрримен нарочито уткнулся носом в книгу, Аллейн уклончиво хмыкнул.
— В процессе моей несколько фантастической деятельности мне довелось столкнуться с сотнями таких вот бедняжек, — продолжал Дейл. — Я называю их одиноким легионом. Не вслух, разумеется.
— Понятно что не вслух, — буркнул Аллейн.
— Вы только задумайтесь над тем, что им, вот таким, остается? Религия? Исследование Центральной Африки? Что еще? Ей-богу не знаю, — философствовал Дейл. — Одним словом, что-то вроде этого. — Он вытащил из кармана трубку, покачал головой. — Ну ладно, я пошел, — сказал он и удалился вразвалочку, насвистывая мелодию модной песенки.
Мистер Мэрримен изрек нечто явно непечатное, Аллейн отправился на поиски миссис Диллинтон-Блик.
Она возлегала в своем шезлонге на веранде и обмахивалась роскошным веером — целая гора пышных форм, однако очень даже привлекательная. Она настойчиво пригласила Аллейна присесть рядом. Все ее движения говорили о том, что она буквально разомлела от зноя, хотя Аллейну бросилось в глаза, что ее белое платье, из-за декольте которого пикантно высовывается кружевной платочек, не измято, а голова в изумительном порядке.
— Вы похожи на свежий огурчик, — сказал Аллейн и присел на подножку дейловского шезлонга. — Какое на вас очаровательное платье!
— Нравится? — Она лукаво посмотрела на Аллейна.
— Все ваши платья изумительны. Вы одеваетесь с редким вкусом.
— Как мило, что вы обратили внимание! Спасибо за комплимент.
— Вы даже не представляете, какой он огромный. — Аллейн наклонился в ее сторону. — Я так критически отношусь к женской одежде.
— Ну да! Что же вам, позвольте спросить, особенно нравится в моей манере одеваться?
— Мне нравятся ваши платья тем, что они очень выгодно подчеркивают все прелести их владелицы, — сказал Аллейн, подумав про себя, что все это относится к Трой.
— Ах, какое наблюдение! Отныне я буду одеваться исключительно для вас. Вот так-то! — пообещала миссис Диллинтон-Блик.
— Да что вы говорите? Тогда я подумаю, в чем бы мне особенно хотелось вас увидеть. Сегодня вечером, например. А что, если я попрошу вас надеть то восхитительное испанское платье, которое вы купили в Лас-Пальмасе?
Воцарилось молчание, во время которого миссис Диллинтон-Блик украдкой поглядывала на Аллейна.
— Вам не кажется, что это чересчур? Ведь сегодня воскресенье.
— Ах да, совсем забыл. Тогда завтра, ладно?
— Понимаете, я как-то к этому платью охладела. Может, вы назовете меня дурочкой, но весь тот ужас с очаровательной куклой мистера Макангуса восстановил меня против этого платья. Согласитесь, все было более чем странно.
— Какая жалость! — Аллейн прикинулся огорченным. — Мы так много потеряли!
— Знаю, и все равно ничего не могу с собой поделать. Как только представлю себе Эсмеральду, похожую на тех бедняжек, и мне хочется швырнуть это чудесное платье за борт.
— Не вздумайте этого сделать!
— Нет-нет, не бойтесь! — Миссис Диллинтон-Блик хихикнула.
— Или кому-нибудь отдать его.
— Джемайма в нем утонет, а мисс Эббот и миссис Кадди при всем желании невозможно представить в роли испанок. Верно?
Мимо них прошел Обин Дейл, державший путь в бассейн. В своих шикарных плавках он смахивал на парня с рекламы роскошных лайнеров.
— Эй вы, парочка бездельников! — добродушно окликнул он их и проворно спустился на нижнюю палубу.
— Пойду переоденусь, — сказала миссис Диллинтон-Блик.
— Разумеется, не в это испанское платье?
— К сожалению, нет, хоть мне и очень жаль вас разочаровывать.
Она протянула Аллейну свои маленькие холеные ручки, предлагая ему помочь ей подняться с шезлонга. Что он и сделал.
— Как жаль, что мы больше никогда не увидим вас в нем, — вздохнул он.
— О, подождите горевать. — Она снова хихикнула. — Я могу передумать и снова в него влюбиться.
— И танцевать в нем при лунном свете?
Она на секунду призадумалась, потом одарила его восхитительнейшей улыбкой.
— Об этом знает только всевышний, верно?
Аллейн видел, как она проплыла по палубе и вошла в салон.
Думаю, ты согласишься с тем, — писал Аллейн вечером Трой, — что это обещание меня ни в коей мере не успокоило.
4Двигаясь в южном направлении вдоль западного побережья африканского материка, «Мыс Феревелл» вошел в густое марево, и терпение пассажиров, не привыкших к такой погоде, оказалось на исходе. С материка дул слабый ветерок, несущий в себе едва уловимые запахи суши. Тонкая серая пелена, словно вся сотканная из мельчайших частичек пыли, затмила солнце, но не умерила его пыл. От жгучего прикосновения могущественного светила кожа мистера Мэрримена пылала так, будто у него сильный жар, однако он отказывался принять какие-либо меры. Среди команды вспыхнула дизентерия, которая не пощадила и мистера Кадди. Он то и дело консультировался с Тимом по этому поводу и с омерзительной откровенностью описывал свои страдания всем, кто имел желание его выслушать.
Обин Дейл несколько увеличил дозы своих возлияний, что отразилось на его поведении. То же самое, не без сожаления отметил Аллейн, можно было сказать и о капитане Бэннермане, который не только запил горькую, но еще и стал упрямей осла. Он наотмашь отвергал любую попытку Аллейна обсудить ситуацию и твердил со злобным упрямством, что на борту его судна нет и не может быть никакого убийцы-фанатика. Капитан сделался угрюмым, необщительным и до крайности упрямым.
