— Пакостила и досаждала? Вот, значит, как ты это называешь, Иза, когда из трех моих сыновей двое погибли, а один умирает? И ты, моя мать, еще упрекаешь меня!
— По-видимому, кому-то следует это сделать, ибо ты закрываешь глаза на то, что происходит на самом деле. Выкинь из головы глупую мысль о том, что все это творится по злому умыслу убитой женщины. Рука живого человека держала голову Ипи в воде, пока он не захлебнулся, и та же рука насыпала яд в вино, которое пили Яхмос и Себек. У тебя есть враг, Имхотеп, он здесь, в доме. А доказательством этому то, что с тех пор, как по совету Хори, еду Яхмосу готовит Ренисенб или раб под ее наблюдением, и она сама эту еду ему относит, с тех пор, говорю тебе я, Яхмос с каждым днем обретает здоровье и силу. Перестань быть дураком, Имхотеп, перестань стонать и сетовать, чему в немалой степени поспешествует Хенет…
— О Иза, ты несправедлива ко мне!
— Чему, говорю я, поспешествует Хенет, потому что она либо тоже дура, либо у нее на то есть причина…
— Да простит тебя Ра, Иза, за твою жестокость к бедной одинокой женщине!
Но Иза, угрожающе потрясая палкой, продолжала:
— Соберись с силами, Имхотеп, и начни думать, Твоя покойная жена Ашайет, которая была славной и неглупой женщиной, может, и использует свое влияние на том свете, чтобы помочь тебе, но уж едва ли она сумеет за тебя думать. Надо действовать, Имхотеп, ибо если мы этого не сделаем, смерть еще не раз проявит себя.
— Враг? Враг из плоти и крови в моем доме? Ты вправду этому веришь, Иза?
— Конечно, верю, потому что здравый смысл подсказывает мне только это.
— И, значит, нам всем грозит опасность?
— Конечно. Но не от злых духов или колдовства, а от человека, который сыплет яд в вино или крадется вслед за мальчишкой, возвращающимся из селения поздно вечером, и сует его головой в водоем.
— Для этого требуется сила, — задумчиво проронил Имхотеп.
— По-видимому, да, но я не очень в этом убеждена. Ипи напился в селении пива, плохо соображал, зато был самоуверен и бахвалился не в меру. Возможно, он вернулся домой, с трудом держась на ногах, и, когда встретил человека, который заговорил с ним, не испугался и сам наклонился к воде ополоснуть лицо. В таком случае большой силы не требуется.
— Что ты хочешь сказать, Иза? Что это сделала женщина? Нет, не могу поверить. Все, что ты говоришь, невероятно. В нашем доме не может быть врага, иначе мы бы давно о нем знали. По крайней мере, я бы знал!
— Вражда, которая таится в сердце, не всегда написана на лице.
— Ты хочешь сказать, что кто-то из слуг или рабов…
— Не слуга и не раб, Имхотеп!
— Кто-то из нас? Или Хори и Камени? Но Хори давно стал членом нашей семьи и заслуживает всяческого доверия. Камени мы почти не знаем, это правда, но он наш кровный родственник и верной службой доказал свою преданность. Более того, сегодня утром он пришел ко мне с просьбой отдать ему в жены Ренисенб.
— Вот как? — проявила интерес Иза. — И что же ты ответил?
— Что я мог ответить? — раздраженно спросил Имхотеп. — Сейчас для этого неподходящее время. Так я ему и сказал.
— А как он к этому отнесся?
— Он сказал, что, по его мнению, сейчас самое время говорить о замужестве Ренисенб, потому что ей опасно оставаться в этом доме.
— Интересно, — задумалась Иза. — Очень интересно… А мы-то с Хори считали… Но теперь…
— Пристало ли устраивать свадебные и погребальные церемонии одновременно? — возмущенным тоном произнес Имхотеп. — Это неприлично. Вся провинция будет об этом судачить.
— Сейчас можно позабыть о приличиях, — возразила Иза. — Тем более что бальзамировщики, по-видимому, поселились у нас навечно. Боги, видно, благоволят к Ипи и Монту — они прямо разбогатели на нашей беде.
— Повысив свои цены еще на одну десятую, — тотчас подхватил Имхотеп. — Какая наглость! Они говорят, что их услуги подорожали.
— Нам бы они могли сделать скидку — мы так часто пользуемся их услугами, — мрачно усмехнулась Иза собственной шутке.
— Дорогая Иза, — в ужасе глянул на нее Имхотеп, — сейчас не время для веселья.
— Вся жизнь — сплошное веселье, Имхотеп, и смерть смеется последней. Разве не так говорят на пирах? Ешьте, пейте и веселитесь, ибо завтра вас уже не будет в живых. Это будто для нас сказано. Вопрос только: кому суждено умереть завтра?
— Даже слушать тебя страшно. Лучше скажи, что делать?
— Не доверять никому, — ответила Иза. — Это первое и самое главное. — И повторила: — Никому.
Хенет принялась всхлипывать.
— Почему ты смотришь на меня?.. Уж если кто достоин доверия, то прежде всего я. Я доказала это долгими годами усердия. Не слушай ее, Имхотеп.
— Успокойся, дорогая Хенет, естественно, тебе я не могу не доверять. Я хорошо знаю, что у тебя честное, преданное сердце.
— Ничего ты не знаешь, — возразила Иза. — И никто из нас не знает. В этом-то вся опасность.
— Ты обвиняешь меня, — ныла Хенет.
— Никого я не обвиняю. У меня нет ни улик, ни доказательств — одни подозрения.
Имхотеп бросил на нее пристальный взгляд.
— Ты подозреваешь — кого?
— Я уже подозревала раз, потом второй, потом третий, — медленно произнесла Иза. — Я буду откровенна. Сначала я подозревала Ипи, но Ипи умер, значит, я ошиблась. Потом я стала подозревать другого человека, но в тот самый день, когда Ипи умер, мне пришла в голову мысль о третьем…
Она помолчала.
— Хори и Камени в доме? Пошли за ними и вызови Ренисенб из кухни. Мне нужно кое-что сказать, и пусть меня слышат все в доме.
2
Иза оглядела собравшихся. Она увидела грустный добрый взгляд Яхмоса, белозубую улыбку Камени, вопрос в глазах Ренисенб, тупое безразличие Кайт, загадочную непроницаемость на задумчивом лице Хори, раздражение и страх Имхотепа, у которого от волнения дергались губы, и жадное любопытство и.., злорадство во взоре Хенет.
«Их лица ни о чем не говорят, — подумала она. — Они выражают только те чувства, что владеют ими сейчас. Но если моя догадка верна, преступник должен чем-то себя выдать».
А вслух сказала:
— Я должна сообщить кое-что вам всем. Но прежде здесь, в вашем присутствии, я хочу поговорить с Хенет.
Лицо Хенет сразу изменилось: с него словно стерли жадное любопытство и злорадство.
— Ты подозреваешь меня, Иза? — испуганно завизжала она. — Я так и знала! Ты выдвинешь против меня обвинение, и разве я, бедная и обделенная умом женщина, сумею защитить себя? Меня будут судить и приговорят к смерти, не дав раскрыть и рта.
— Раскрыть рот ты успеешь, не сомневаюсь, — усмехнулась Иза и увидела, как Хори улыбнулся.
— Я ничего не сделала… Я не виновна… — вопила Хенет, все больше впадая в истерику. — Имхотеп, дорогой мой господин, спаси меня… — Она распростерлась перед ним на полу, обхватив его колени руками.
Не находя слов от возмущения, Имхотеп гладил ее по голове и лепетал:
— В самом деле, Иза, я не согласен… Какой позор…
— Я ни в чем ее еще не обвинила, — оборвала его Иза. — Я не берусь обвинять, когда у меня нет доказательств. Я прошу только, чтобы Хенет объяснила нам смысл сказанных ею слов.
— Я ничего не говорила…
— Нет, говорила, — заявила Иза. — Сказанное тобою я слышала собственными ушами, а слух у меня, не в пример зрению, пока еще хороший. Ты сказала, что знаешь кое-что про Хори. Так вот я у тебя спрашиваю: что тебе известно про Хори?
— Да, Хенет, — сказал Хори, — что тебе про меня известно? Скажи нам.
Сидя на корточках, Хенет вытирала глаза. Потом мрачно окинула всех вызывающим взглядом.
— Ничего мне не известно, — ответила она. — Да и что я могу знать?
— Именно это нам и хотелось бы услышать от тебя, — сказал Хори.
Хенет пожала плечами.
— Я просто болтала, ничего не имея в виду.
— Я повторю тебе твои слова, — снова вмешалась Иза. — Ты сказала, что мы все тебя презираем, но что тебе известно многое из того, что делается в этом доме, и что ты видишь гораздо дальше, чем те, кто считает себя умниками. И еще ты сказала, что когда вы с Хори встречаетесь, он смотрит куда-то мимо тебя, будто ты вовсе и не существуешь, будто он видит не тебя, а что-то за твоей спиной, а там на самом деле ничего нет.
— Он всегда так смотрит, — угрюмо откликнулась Хенет. — Как на букашку или на пустое место.
— Эта фраза мне запомнилась: «…что-то за твоей спиной, а там на самом деле ничего нет», — медленно произнесла Иза. — И еще Хенет сказала: «Лучше бы, он смотрел на меня». И продолжала говорить о Сатипи да о Сатипи, о том, что она мнила себя умной, а где она сейчас?..
Иза оглядела присутствующих.
— Улавливает ли кто-либо из вас в этом хоть какой-нибудь смысл? — спросила она. — Вспомните Сатипи, Сатипи, которая умерла… И что смотреть нужно на человека, а не на то, чего нет…
На секунду воцарилось мертвое молчание, и затем Хенет вскрикнула. Это был даже не крик, а вопль ужаса.
