class="p1">Сидящий напротив Алекса мужчина прикрыл на несколько секунд глаза и снова открыл их.
— Вы в этом абсолютно уверены?
— Пожалуй, да.
Снова возникла пауза. Сирил Бедфорд закурил трубку, утрамбовал тампером тлеющий табак и начал медленно выпускать клубы дыма.
— Не могли бы вы рассказать нам, как прошли последние минуты, которые вы провели со своим братом? — Джо с наслаждением втянул в ноздри запах дыма из трубки. «Средний Капстан» — мысленно определил он сорт табака.
— Да, конечно… — Сирил кивнул и отложил трубку. — После ужина мы вместе пошли ловить бабочек. Ассистент моего брата, Роберт Рютт, был занят корректурой машинописи, которую утром должен был отнести издателю, а поскольку ночь была красивой и как раз в это время наступил период усиленной миграции «Мертвых голов», мой брат непременно хотел провести несколько часов у экрана, специально приспособленного для их приманки. Таким образом, мы пошли вместе. Я занимался, как обычно, усыплением насекомых, а Гордон ловил их. Он умел очень ловко делать это. Вся проблема здесь в том, чтобы не повредить крылышки этих нежных созданий, когда они сильно трепещутся, пытаясь вырваться на свободу. Охота, действительно, удалась на славу. Гордон поймал целых четыре «Мертвые головы» и был в превосходном настроении, поскольку их концентрация в этих окрестностях именно в это время года полностью совпадала с его теоретическими расчетами. Мне трудно сказать, с какими именно расчетами, поскольку. — он на секунду умолк, и Алексу показалось, что легкая тень усмешки скользнула по кончикам его губ, — поскольку я сам терпеть не могу бабочек, а особенно «Мертвых голов». Но так или иначе, мы их ловили, пока время не приблизилось к двум ночи. Рютт спустился сверху, поскольку у него к брату был какой-то вопрос, и мы все вместе вернулись в дом. Роберт и я поднялись наверх, а Гордон остался внизу. Сегодня он должен был лететь в Америку и хотел еще поработать над своим докладом. С нами обоими он условился встретиться сначала в семь утра, но затем передвинул время на шесть, поскольку у него оставалось еще немного работы, связанной с книгой, а потом он хотел пару часов поспать и еще до отъезда закончить с Рюттом корректуру доклада.
— Понимаю. И что вы делали, отправившись наверх?
— Я пошел в фотолабораторию, чтобы проверить сохнущие там снимки. Я находился там минут 12–15, когда туда пришел Гордон.
— Ах, так значит, ваш брат был наверху после того, как вы расстались у лестницы?
— Да. — Сирил поднял брови с выражением легкого удивления. — Конечно, был. Он посмотрел снимки, и мы еще с минуту говорили с ним о том, что он хочет взять с собой комплект снимков Atropos в Америку, а потом он вышел.
— Пошел он в свою спальню или вниз в кабинет?
— Полагаю, что скорее вниз. Он ведь не прерывал работы. Перед его уходом я сказал, что закончу около трех и, вероятно, вздремну. Поскольку мой будильник очень громкий, в отличие от будильника Рютта, я попросил брата, чтобы он разбудил меня в половине шестого. Хотелось спокойно поспать часа два, так как я знал, что день будет очень насыщенным, вплоть до самого вечера — до отъезда Гордона в аэропорт.
— А в котором, примерно, часу ваш брат был у вас в фотолаборатории?
— Я могу вам сказать это довольно точно, — спокойно ответил Сирил. — Когда мы разговаривали о бюджете, я взглянул на часы и помню, что тогда было ровно два часа двадцать пять минут.
— Большое спасибо. А что было потом?
— Я работал еще минут двадцать — разложил снимки, с которыми надо было спуститься в шесть, сосчитал их, проверил, все ли отпечатки вышли качественно, и сложил с другими — часть снимков у меня уже были приготовлены раньше. Потом пошел к себе в спальню, разделся, умылся и сразу уснул.
— И который тогда был час, приблизительно?
— Прежде чем потушить свет, я снова взглянул на часы, и кажется, тогда было без пяти три, или пять минут четвертого. Сейчас уже точно не могу вспомнить. Я ведь был уже совсем сонный и не знал, что это когда-нибудь может иметь какое-то значение. А разбудил меня Рютт. Разумеется, сам я не проснулся раньше, и Гордон тоже не пришел меня будить, потому что, как оказалось, был уже мертв.
Он говорил все это спокойным тоном, модулируя голос и не пытаясь создать впечатление человека, подавленного внезапной, невосполнимой утратой.
Алекс глубоко вздохнул и быстро произнес, как бы не задумываясь о том, что говорит:
— Прошу меня извинить, но вы не выглядите, как человек, потрясенный смертью родного брата.
Сирил Бедфорд вынул изо рта трубку, которую как раз туда вложил, и некоторое время смотрел на Алекса молча. Потом, наконец, сказал:
— Бывали минуты, когда я ненавидел его больше, чем кого бы то ни было на свете. Думаю, мы никогда не любили друг друга, даже когда я был ребенком, а он подростком.
— Спасибо за искренность. Хочу обратить ваше внимание на то, что мы примерно знаем причины, вследствие которых вы живете в этом доме и не выселяетесь из него. В архиве Скотленд-Ярда есть подробное описание некоего старого дела. Вы признаете, что являетесь человеком, для которого смерть сэра Гордона была бы крайне выгодной?
— А, так вы знаете о грехах моей молодости. — Сирил улыбнулся. — Да, смерть Гордона, безусловно, не самое печальное событие в моей жизни. Однако я буду вынужден разочаровать вас, если спросите, убил ли я своего брата. Нет, я не убивал его.
— А кто, по вашему мнению, мог его убить?
Сирил Бедфорд быстро поднял голову и некоторое время внимательно вглядывался в глаза сидевших перед ним мужчин, затем потянулся к потухшей трубке и долго разжигал ее, явно размышляя над ответом.
— Не знаю, — сказал он, наконец, непринужденно, быть может, даже слишком непринужденно. — А если бы даже знал, то не сказал бы вам.
— Почему?
— Потому, что мой покойный брат, несмотря на свою пресловутую порядочность, честность и постоянство характера, по моему скромному убеждению, был лишен каких-либо человеческих черт. Он был кошмарным, нетерпимым ипохондриком и дураком, отравляющим жизнь всем вокруг. Кто бы его ни убил, если, конечно, это не самоубийство (а я сильно сомневаюсь, что это самоубийство, ибо тогда это было бы первым человеческим импульсом, который я бы у него увидел), так вот, кто бы его ни убил, тот оказал мне огромную услугу. Надеюсь вы не допускаете мысли о том, что следует доносить на своих доброжелателей? — Он умолк и внезапно стал серьезным. — Вы не считаете, что самоубийство Гордона
