— Да нет, — пошутил аббат. — Похож ли я на осужденного на смерть?
— Вы — как и все прочие.
Аббат, поставленный в тупик таким ответом, повернулся ко мне. Я поспешил принять эстафету разговора.
— Вы забываете, что вы все еще с нами, Нерис. Как видите, никто не осуждает a priori. Другие — особый случай. У них были проблемы, которые никто не мог бы разрешить на их месте… Но вы!
— Я… я — отребье.
Марек нахмурил брови.
— Вы мне ничего подобного еще не говорили, — заметил он.
— Но так думают все. Живу, конечно, но как мокрица, всегда по углам, в стороне. И непрерывно страдаю…
Волнение Марека возрастало.
— Не верю! — вскричал он. — Я подверг вас многочисленным наблюдениям…
— Я не говорю, что мне больно, — уточнил Нерис. — Я сказал, что страдаю… И чувствую, когда смерть подбирается к каждому из вас. Я страдал от боли в животе, руке, ногах… а сейчас кричит моя правая рука.
— Он бредит, — шепнул я.
Аббат наклонился вперед, так как Нерис с трудом подыскивал слова.
— Это я так выражаюсь… — продолжал он. — От этого у меня шумит в голове и отдает до самой руки.
— Но в тот вечер… — сказал я. — Что вы почувствовали тогда?
— То же самое. Я знал, что наступил мой черед.
— Как вы это узнали?
Он искал слова — долго, прикрыв глаза.
— Начался шум… — сказал он, — свист… что-то свалилось мне на голову!
Он открыл рот, словно ему не хватало воздуха. Марек пощупал ему лоб, щеки и указал нам на дверь.
— Ладно, ладно, — сказал он Нерису. — Не надо волноваться. Вы здесь в надежном пристанище… Отдохните… Мы вернемся позднее.
Марек догнал нас в коридоре.
— Нерис болтает невесть что… — проворчал он. — Эта история со свистом… что она, по-вашему, означает?
— Гильотину; — объяснил аббат.
Мы стояли словно пригвожденные к месту. Это было так ужасно!
— Но тогда… — начал я. — Значит, он вспоминает?
— Исключается, — твердо заявил Марек. — Исключается, и это подтверждают проведенные нами эксперименты. Я думаю, он интерпретирует то, что испытывает… Драматизирует… У него еще остались небольшие проблемы с циркуляцией крови, происходит онемение конечностей, шумит в ушах… Само по себе это не вызывает опасений. Но меня огорчает то, что он сейчас рассказывает нам какие-то басни.
Мы спустились к Мареку в кабинет покурить и выпить по чашке кофе. Аббат продолжал хранить молчание.
— Надеюсь, — сказал я, — что вы не придаете никакого значения его досужим вымыслам.
— Нет… нет, разумеется.
Профессор пустился в технические объяснения, которые были для нас чересчур сложны. Он старался, как только мог, не выдать своего волнения. Я перебил Марека.
— В конечном счете мы так ничего толком и не узнали. Или, скорее, похоже, Нерис действовал в состоянии своего рода аффекта…
— Это одержимость, — пояснил аббат. — Изгоняющие дьявола осведомлены в этой области больше, нежели врачи. Как известно, некоторым одержимым удавалось безошибочно предсказывать грядущие события и…
— Аббат, — продолжал я, — скажите честно: он напугал вас? Вы и вправду верите в предчувствия?
— Почему бы и нет.
Тут разразился спор. Марек обозвал священника ясновидцем, аббат же упрекнул того в близоруком материализме. Все трое были раздражены, разочарованы словами Нериса и находились в тревожном состоянии, которое усиливалось с каждым часом. После обеда я предложил профессору предпринять вторую попытку. Мы вернулись к Нерису, который дремал.
— Есть один момент, — начал я, — который мы не совсем понимаем. Вы чувствуете боль в голове. Но в тот момент, когда вы приняли решение проглотить веронал, вы сделали это от боли или же уступили своего рода импульсу — более сильному, чем ваша воля?
— Этот вопрос для него слишком сложен, — заметил Марек.
Нерис искал ответа, ощупью пробирался среди загадочных воспоминаний.
— Я хотел спать, — наконец сказал он. — Я чувствую себя хорошо, когда сплю. Я убегаю…
— Значит, вы арестант?
Мне показалось, я увидел, как в его глазах блеснула злая, хитрая насмешка, но нет, это было всего лишь отражение лампы под потолком. Его взгляд не выражал ничего, кроме неизбывной скуки.
— Не знаю, — пробормотал он. — Я перестал думать. Думать так утомительно!
— Была ли у вас причина умереть?.. У других она имелась. А вот у вас? Вам тут нравилось. Вы ни в чем не терпели нужды. За вами прекрасный уход. Так в чем же дело?
Аббат наклонился к постели:
— Вам не нравится ваша голова?
— Я сожалею о своей настоящей.
— Но она такая же настоящая, как другая, — запротестовал Марек. — И даже лучше!
— Вы не понимаете, — тихонько сказал Нерис, потом добавил: — Я тоже не совсем понимаю… Но когда я стараюсь понять, у меня в голове шумит…
Он закрыл глаза и устало вздохнул.
— Если вы пожелаете исповедаться, — предложил аббат, — я тут, по соседству. Попросите меня позвать.
— Благодарю, — ответил Нерис.
Когда мы вышли, аббат нас остановил.
— Этот человек нуждается главным образом в моральной поддержке, — заметил он. — Как и все мы! Он здесь просто задыхается. Он живет жизнью подопытного кролика. За решеткой, как собаки Марека.
— Его можно было бы переместить в санаторий.
— Да нет же, не в этом дело. Все время одни белые халаты, запахи операционной, лекарства, наркотики, уколы. Не жизнь, а пародия на жизнь.
— Куда же ему податься в его состоянии? — спросил я.
Пожав плечами, аббат ушел и заперся в своей спальне. Вечером он отказался принять Марека. Наши отношения ухудшались. Аббат сердился и на меня, думаю, за то, что я часто принимал сторону профессора. Марек с трудом скрывал отвращение, внушаемое ему священником.
— Пожалуй, мне лучше покинуть клинику, — сказал мне аббат как-то утром, за завтраком, когда мы ели безо всякого аппетита, сидя напротив друг друга. — Я не нуждаюсь в лечении, которое мне навязывают. Здесь подлинный больной — ваш Марек.
— Мы должны поставить ему большую свечку, «моему» Мареку! Похоже, он спас Нериса.
Подобные стычки меня раздражали. Шушуканье аббата с Нерисом приводило Марека в ярость, потому что с некоторого времени Нерис по нескольку раз на дню требовал аббата к себе. Мареку хотелось бы узнать, что же они там потихоньку рассказывают друг другу. Но аббат не отвечал на его расспросы. Самое большое — он соглашался сказать: «Нерис — несчастный человек… Он всю жизнь страшился одиночества…» Или же: «Я составляю ему компанию… Мы болтаем».
Так долго продолжаться не могло.
Нерису стало намного лучше. Он уже вставал с кровати. У него явно не возникало никакого желания снова попытаться что-либо сделать себе во вред. Со своей стороны аббату больше нечего было делать в клинике, поскольку он отказывался от медицинских осмотров. Все мы начинали забывать про смерть Эрамбля и Мусрона. Я и сам испытывал большое желание вновь обрести свободу. Тем не менее остатки благоразумия еще удерживали нас в клинике… Что случится, когда аббат уйдет из-под наблюдения? Когда Нерис вернется к повседневным занятиям? Я совершенно откровенно поделился со священником своими опасениями.
— А будет то, что угодно Богу, — последовал ответ.
— Согласен. Но вы уверены в себе?
— Настолько, насколько это возможно.
— Вы уверены в Нерисе?
— Да. Неудавшийся опыт не повторяют.
Я обратился с вопросом и к профессору. Он был менее категоричен, решителен в суждениях, однако, как и я, считал, что мы попытались сделать невозможное. Если опасность еще существует, надо ее избежать.
— Если ничего не случится, — сказал я, — мы так никогда и не узнаем, почему умерли остальные.
— Узнаем ли мы об этом больше, если эти двое тоже погибнут? — возразил он мне.
Это было совершенно очевидно. С общего согласия мы наметили наш отъезд на послезавтра, и обстановка, похоже, разрядилась.
Аббат и Марек обменялись несколькими любезностями. Я воспользовался перемирием, чтобы позвонить Режине и назначить ей свидание. Потом я нанес визит Нерису. Он читал, укутавшись в теплый домашний халат, из которого торчала одна голова, и воспринял наше решение без эмоций. Впрочем, он знал, что мы не перестанем часто наезжать в клинику.
— Мне кажется, я выздоровел, — сказал он. — Но все же я хотел бы исповедаться. После этого у меня будет спокойнее на душе.
— Вы чисты, как белый снег, — пошутил я.
— И все же… Ведь я совершил этот поступок! Право, не знаю, что меня на него подвигнуло… Но, видите ли, я едва ли не предпочитаю, чтобы все они умерли… Я уже свыкся с этой мыслью… Удар зафиксирован. Теперь больше ничего не случится.
Он встал меня проводить и пожал мне руку.
— Пошлю к вам аббата, — пообещал я.
Тот оказался у себя и читал свой требник. Когда я ему сообщил о желании Нериса исповедаться, его лицо просветлело. Сколько дней он уже ждал этого приглашения!
