— Как так?
— Записки Фергюсона украла она, — объявил Г. М. — Вытащила их из кресла. Разве вы не заметили?
— Черт! — Сандерс выпрямился. — Нет, я думал о другом. Но…
— Конечно. И я тоже. О том я и говорил. Но вышло все именно так. Вы только немножко пораскиньте мозгами и вспомните, какая началась суматоха. А теперь скажите, что произошло с креслом после того, как с него свалился Фергюсон.
— Сиденье провалилось и сдвинулось вперед.
— Угу. И что сделала девчонка?
— Сначала перегнулась через спинку, пока мы держали Фергюсона… А потом села в… — Доктор замолчал.
Мужчины снова переглянулись.
— С ней надо что-то делать, сынок, — серьезно заявил Г. М.
— Но откуда она знала, что записки находятся там?
— А она и не знала. Должно быть, увидела, как они торчат из-под сиденья. Вот что я называю присутствием духа.
Сандерс на мгновение задумался.
— В настоящий момент больше всего на свете мне хочется выяснить вот что, — сказал он. — Если сэр Деннис Блайстоун преступник, то в чем состоит его преступление? Видите ли, мы немного расчистили вам дорогу. Мы начали догадываться, кто что совершил. Хотя вы со старшим инспектором, кажется, поняли все с самого начала. После нашего с вами приключения и в результате допроса, которому Мастерс подверг в Ярде миссис Синклер, нам стало известно о двух преступлениях. Фергюсон был домушником. Миссис Синклер мошенничаете произведениями искусства. Остаются Бернард Шуман и сэр Деннис Блайстоун.
О Шумане я ничего не знаю. Мастерс решительно утверждает, что он не подделывает египетский антиквариат. Сэр Деннис пошутил, будто Шуман убивает людей и продает их трупы под видом мумий; но, помимо того, что такой способ непрактичен, Шуман вроде бы в лучшем смысле этого слова джентльмен. Каким-то образом в его делишках замешаны детали будильников и увеличительные стекла. Но что бы там он ни натворил, вряд ли его преступления так уж серьезны. Из всех подозреваемых он самый спокойный, самый невозмутимый и больше остальных стремится помочь. А вот сэр Деннис Блайстоун дело другое. Он… Я, кажется, слишком разболтался?
— Что ты, сынок! — откликнулся Г. М., не открывая глаз. — Дуй дальше!
— Повторяю, Блайстоун дело другое. Его родные что-то знают, но ведут себя по-разному. Леди Блайстоун была на грани истерики. Марша обещает, если правда выплывет наружу, покончить с собой или уехать в Буэнос-Айрес. И самому сэру Деннису очень и очень не по себе. За его поведением явно кроется что-то по-настоящему дурное. Если кого называть лицемером, так это его. Атмосфера в его доме гнетущая; она напомнила мне случай из моей юности, когда я однажды заехал за девушкой, чтобы отвезти ее на танцы, а ее папаша был пьян, и… В общем, в каких злодеяниях он виновен?
Сандерс замолчал, увидев, что лицо Г. М. исказилось неправдоподобно веселой гримасой. Г. М. сдавленно фыркал, раскачиваясь взад и вперед, отчего казалось, будто его душит смех.
— Вот именно! — воскликнул он.
— Почему вы говорите «вот именно»?
— Случай интересен сам по себе, — заметил Г. М., справившись со смехом. — Если женщина покрывает по-настоящему серьезного преступника, например убийцу, она молчит. Если поблизости шныряет полицейский, она и словом не обмолвится о том, какие действия предпримет, если правда выплывет наружу. Нет, сынок, серьезного преступника женщина покрывает с помощью гордости и молчания. Но что способно довести пожилую высокомерную леди до истерики? Из-за чего дочь-подросток лезет в бутылку вместо того, чтобы держать язык за зубами?
— Не знаю.
— Из-за чего-то нелепого и смехотворного, — пояснил Г. М. — Они боятся позора. Наш великий хирург, в высшей степени почтенный и уважаемый гражданин, в прошлом был весьма удачливым карманным воришкой!
Сандерсу показалось, будто рушатся стены, рушится весь мир, включая Марилебон-роуд. Он с недоверием воззрился на своего собеседника, но тот, видимо, говорил вполне серьезно. Сандерс даже слабо вскрикнул, но так ничего и не сказал, предпочитая слушать дальше.
Г. М. передвинул сигару в угол рта и продолжил важным тоном:
— Понимаешь, сынок, большинство людей считают, будто карманник — жалкий, давно не мывшийся субъект в грязном воротничке. Они заблуждаются. Ничего подобного! Обычно карманник достойный с виду и прилично одетый господин в автобусе или вагоне метро. По-иному он выглядеть просто не может. Внешность — часть его профессии. Если в толпе приличного человека случайно притиснет к другому такому же приличному человеку, он не заподозрит ничего дурного. А вот от жуликоватого типа он тут же отпрянет, инстинктивно. Точно так же приличный человек никогда не оглянется второй раз на приличного незнакомца, который сидит рядом в вагоне и читает газету. Приличный человек скорее усядется рядом именно с таким субъектом, чем с неряшливым и подозрительным с виду. Возможно, это отрыжка классового сознания, но так оно и есть. Разве не всем известно, что Блайстоун никогда не берет такси, если может поехать в автобусе или на метро?
Любой опытный полицейский с первого взгляда вычислит карманника. Мастерс, разумеется, сразу понял, какое маленькое хобби имеется у Блайстоуна, едва увидел его руки…
Сандерс очнулся от своих раздумий:
— Руки? Но у него очень красивые руки!
— Конечно, в своем роде. Сынок, о человеческих руках болтают много чуши. Например, ты наверняка слышал, как люди говорят о нежных, чувствительных пальцах музыканта, имея в виду, что у музыкантов длинные, изящные и гибкие пальцы. Однако у большинства музыкантов широкие, сильные кисти и плоские подушечки пальцев. Как и у хирургов.
В энциклопедии преступлений Ганса Гросса говорится, что у самых лучших карманников большой и указательный пальцы на рабочей руке почти одной длины. Как у Блайстоуна! Почему? Видишь ли, карманник не роется в кармане у жертвы всей пятерней. Иначе его сразу поймали бы. Нет, он орудует как будто лезвиями ножниц: складывает большой палец с указательным, средний с безымянным — они сходятся и расходятся. Вот так. — Г. М. наглядно изобразил действия карманника. Это было похоже на игру теней на стене: «Так говорит ослик, а так…»
— Господи! — воскликнул Сандерс. — До конца следствия вы заставите меня подозревать всех и вся в самых диких преступлениях. Сначала затемненные окна. Потом картины в галереях. А теперь еще прилично одетые пассажиры в общественном транспорте. Если кто-либо когда-нибудь напишет отчет об этом деле, его следует назвать «Пособие для начинающих правонарушителей». Значит, четверо часов — это просто…
Г. М. кивнул:
— Награбленное, сынок. Добыча Блайстоуна после ряда налетов. Феликс Хей каким-то образом раздобыл их. Возможно, он даже узнал, у кого и когда эти часы были украдены. Часы как раз самое простое из всего. Все так очевидно, что объяснение никому не пришло в голову. Что же касается руки манекена, то я сразу догадался, что она принадлежит Блайстоуну…
— Зачем она ему, сэр?
Г. М. поморщился:
— Необходимый реквизит. Гросс упоминает о типе, который неплохо зарабатывал с помощью третьей, так сказать накладной, руки. Хорошо одетый господин в салоне автобуса или в вагоне метро читает газету, которую держит двумя руками. Но одна из рук фальшивая. А настоящая рука в это время спокойно орудует в кармане у соседа.
— Неужели старик совсем спятил? — не выдержал молодой доктор. — Зачем ему все это? Он один из известнейших хирургов в Лондоне…
— Угу. Многие считают, что Джек-потрошитель тоже был врачом.
— Да, но…
— Он ничего не может с собой поделать, сынок. У него хорошо известная форма клептомании: отсылаю тебя снова к Гроссу. Деннис Блайстоун обеспеченный человек. Ни часы, ни деньги ему не нужны. Я склонен полагать, что сейчас он уже отошел от такого рода деятельности; он усмирил свою странную склонность и, пожалуй, готов посмеяться над теми штуками, какие откалывал, когда действительно нуждался в деньгах. Как все началось, я знать не знаю, но припоминаю, что он с молодости любил разные фокусы и отличался ловкостью пальцев. Наверное, у него бывали тяжелые времена, когда он нуждался в деньгах. Как и все мы. Вот ты можешь сказать, положа руку на сердце, что с тобой такого ни за что не произойдет?
Ответом было молчание.
— Теперь ты понимаешь, — продолжал Г. М., — почему у него дома все вели себя так, словно он выходит из запоя? И если малышка Марша Блайстоун упрямилась и скрытничала, то теперь ты в состоянии понять, в чем дело. Ты не представляешь, сынок, как я волновался! Если правда выплывет наружу…
— Ему конец.
— Ничего подобного. Провалиться мне на месте, да он расхохочется, и все! Не думаю, что ему угрожает судебное преследование или тюремный срок. Его преступление легче, чем у других. Оно просто смехотворно! Но представь себе, какие чувства испытали он сам и его родные, узнав о том, что Феликс Хей докопался до истины. А теперь попробуй скажи, что его случай не самый серьезный из всех.
