– Благодарю вас. Я начинаю?
– Да-да, пожалуйста.
– Видите ли, иногда у меня бывает неприятный ощущение в области желудок.
– Ай-ай-ай!
– Меня мутит, как выражается мисс Салли, но в действительности меня не совсем мутит. Я хочу сказать, у меня нет рвота.
Инспектор Шарп с трудом сдерживался, выслушивая эти медицинские подробности.
– Да-да, – сказал он. – Очень вам сочувствую. Но вы собирались рассказать…
– Может, это от непривычная пища. У меня здесь, – Акибомбо точно указал где, – очень наполнено. И еще я думаю, меня мутит потому, что нам дают мало мясо и много… как это говорится… углеродов.
– Углеводов, – машинально поправил инспектор. – Но я не понимаю…
– Иногда я пью маленький таблетка, мятный сода, а иногда порошок для желудок. Что именно – неважно, главное – что из меня сразу выходит много воздуха. – Мистер Акибомбо весьма реалистично изобразил отрыжку. – После этого, – он ангельски улыбнулся, – я чувствую себя гораздо лучше, гораздо лучше.
Лицо инспектора густо побагровело.
Миссис Хаббард повелительно сказала:
– Мы все прекрасно понимаем. Ближе к делу!
– Да. Конечно. Как я говорил, это случалось в начале прошлой недели… я точно не помню. Макароны были очень хорошие, и я очень много кушал и потом чувствовал очень плохо. Я пытался работать для моего преподавателя, но думать, когда здесь, – Акибомбо опять продемонстрировал где, – наполнено, очень трудно. Это было после ужин, и в гостиной была только Элизабет. Я говорю: «У тебя есть сода или порошок для желудок? Мой кончился». А она говорит: «Нет. Но, – говорит она, – я видела у Пат в комод, когда возвращала ей носовой платок. Я тебе принесу, – говорит она. – Пат не будет сердиться». И она ходила наверх и приносила мне пузырек. Почти пустой, сода почти нет. Я говорил «спасибо» и шел в ванную, насыпал в воду почти полный чайный ложка, размешивал и пил.
– Чайную ложку? Чайную ложку! Боже мой!
Инспектор ошалело уставился на Акибомбо. Сержант Кобб изумленно подался вперед. Миссис Хаббард невнятно пробормотала:
– Распутин!
– Вы проглотили чайную ложку морфия?
– Да, потому, что я думал: там сода.
– Ах, конечно… Но почему с вами ничего не случилось?
– Я потом был болен, серьезно болен. У меня не просто была изжога. Мой живот очень, очень болел.
– Не понимаю, как вы вообще остались живы!
– Распутин, да и только, – сказала миссис Хаббард. – Того тоже травили ядом и никак не могли отравить!
Мистер Акибомбо продолжал:
– Потом, когда следующий день мне становилось лучше, я брал пузырек, в котором сохранялась маленькая слой порошка, и ходил к аптекарю. Я хотел знать, что такое я принял, от чего мне становилось так плохо?
– И что он сказал?
– Он сказал, чтобы я приходил позже, а когда я приходил, он говорил: «Ничего удивительного! Это не сода. Это бора… бореный кислота. Вы можете класть его в глаза, но если пить чайный ложка этот бореный кислота, вы заболеваете».
– Борная кислота? – остолбенел инспектор. – Но как она попала в этот пузырек? Черт побери, куда делся морфий? – застонал он.
– У меня голова кругом идет.
– Простите, я продолжаю, – сказал Акибомбо. – Я стал думать…
– Ага, – сказал Шарп. – И что же вы надумали?
– Я думал о мисс Селия и о том, как она умерла; о том, как кто-то после ее смерти входил в ее комната и оставлял пустой пузырек с морфий и маленькая записка, говорившая, что она убила себя.
Акибомбо на мгновение умолк, инспектор ободряюще кивнул.
– И я… я говорил: кто мог это сделать? И я думал, что если это девушка, то это легко, а если парень, то нет, потому что он должен спускаться по наша лестница и подниматься другая, и кто-то может просыпаться и видеть или слышать его. И я думал опять и говорил: предположим, это кто-то в наша половина, но в комнате рядом с мисс Селия… ведь только ее комната соседняя с наша половина, да? У него балкон, и у нее балкон, и она спит с открытый окно, потому что это гигиенично. И следовательно, если он большой, сильный и атлетичный, он может прыгнуть в ее балкон.
– Кто из мальчиков жил рядом с Селией? Кто же, дай бог памяти? – сказала миссис Хаббард. – Ах да, Нигель и…
– И Лен Бейтсон, – закончил инспектор, притрагиваясь к бумажному пакетику. – Лен Бейтсон.
– Он очень хороший, очень, – грустно сказал мистер Акибомбо. – И он мне очень нравится, но мы не можем проникать в глубины человеческой психологии. Разве нет? Так утверждает современная теория. Мистер Чандра Лал очень сердился, когда его бореный кислота для глаз исчезался, а когда я спросил, он сказал, что ему говорили, что бореный кислота брал Лен Бейтсон…
– Значит, морфий, который лежал в ящике Нигеля, заменили борной кислотой, а потом Патрисия Лейн заменила содой то, что она считала морфием, но на самом деле в пузырьке была борная кислота… Так-так… Понимаю…
– Но я вам помог, правда? – вежливо спросил мистер Акибомбо.
– Да, конечно, мы вам крайне признательны. Но, пожалуйста, мистер… м-м… не распространяйтесь больше на эту тему.
– Не беспокойтесь, сэр. Я буду очень осторожным.
Мистер Акибомбо церемонно поклонился и вышел из комнаты.
– Лен Бейтсон! – расстроенно сказала миссис Хаббард. – Ах нет! Нет!
Шарп взглянул на нее:
– Вам грустно думать, что Лен – убийца?
– Да, мне нравится этот паренек. Характер у него, конечно, не сахар, но мне казалось, что он очень хороший мальчик.
– Многие преступники с виду хорошие, – возразил Шарп.
Он осторожно развернул пакетик. Миссис Хаббард наклонилась вперед… На белой бумаге лежали два коротких курчавых рыжих волоска.
– Боже мой! – сказала миссис Хаббард.
– Да, – задумчиво откликнулся Шарп. – Я давно убедился, что убийца, как правило, допускает хотя бы одну ошибку.
– Но это же чудесно, друг мой! – восхищенно воскликнул Эркюль Пуаро. – Все так прозрачно… Просто совершенно прозрачно!
– Можно подумать, что вы говорите о супе, – ворчливо произнес инспектор. – Не знаю, может, это для вас действительно прозрачный бульон, но, на мой взгляд, супчик еще мутноват.
– Какое там мутноват! Все уже предельно ясно!
– Даже это?
Так же невозмутимо, как в комнате миссис Хаббард, инспектор продемонстрировал два рыжих волоска.
– А, это! – сказал Пуаро и почти слово в слово повторил выражение Шарпа: – Как у вас принято говорить: убийца допускает роковую ошибку.
Их взгляды встретились.
– Люди всегда переоценивают свои умственные способности, – сказал Эркюль Пуаро.
Инспектора Шарпа так и подмывало спросить: «Даже вы?» Но он сдержался.
– Ну а в остальном, друг мой, все идет по плану?
– Да, бомба взорвется завтра, – произнес Шарп.
– Вы сами поедете?
– Нет. Я должен появиться на Хикори-роуд. А там за старшего будет Кобб.
– Пожелаем ему удачи!
Эркюль Пуаро поднял рюмку с мятным ликером. Инспектор Шарп налил себе виски.
– Будем надеяться, что все пройдет гладко, – сказал он.
– Умеют же жить люди! – сказал сержант Кобб.
Он с завистью и восхищением смотрел на витрину «Сабрины Фер». Там были расставлены самые разнообразные косметические товары в изящных упаковках, а посередине стояла застекленная фотография Сабрины, снятой в одних трусиках. Казалось, девушка купается в волнах зеленоватого стекла. Кроме маленьких дорогих трусиков, на ней было еще несколько диковинных украшений.
Констебль Маккре неодобрительно хмыкнул:
– Богохульство, вот что это такое! Мильтон бы в гробу перевернулся.
– Тоже мне нашел Священное Писание!
– Но ведь «Потерянный рай» как раз об Адаме и Еве, и райских кущах, и всяких дьяволах из преисподней. А это, по-твоему, не религия?
Сержант Кобб не стал спорить на такие скользкие темы. Он храбро двинулся в салон, а за ним по пятам следовал строгий констебль. Сержант и его подчиненный явно не вписывались в изысканный розовый интерьер.
К ним подплыло прелестное создание в оранжево-розовом туалете, оно будто парило в воздухе. Сержант Кобб сказал: «Доброе утро, мадам», – и достал свое удостоверение. Сказочное создание испуганно упорхнуло. Вместо него появилось другое, такое же, но чуть постарше. Оно, в свою очередь, уступило место роскошной, блистательной герцогине с голубыми волосами и гладкими щеками, неподвластными времени. Стальные серые глаза стойко выдержали пристальный взгляд сержанта Кобба.
– Я очень удивлена, – сурово сказала герцогиня. – Пожалуйста, следуйте за мной.
Она провела их через квадратный салон, посреди которого стоял круглый стол, заваленный журналами и газетами. Вдоль стен располагались занавешенные кабинки, в которых жрицы в розовых одеяниях колдовали над возлежащими в креслах дамами.
Герцогиня провела полицейских в маленький кабинет.
– Я – миссис Лукас, хозяйка салона, – сказала она. – Моей компаньонки, мисс Хобхауз, сегодня нет.
