Дженис продолжала улыбаться.
– Да уж…
– Не сомневаюсь. Забавно все складывается. Ты мне всегда нравилась. Ты была такая необычная девочка, я очень к тебе привязался. Потом я уехал и совсем тебя забыл, а когда мы увиделись на дознании, то как будто я никуда и не уезжал. Трудно объяснить, но стало приятно – необыкновенно приятно. Я… Джен, я правда пытаюсь сказать кое-что важное.
– Да…
– Как будто ты была частью меня – частью того, прежнего, мальчика. Ты никогда не сумеешь полностью оторваться от прошлого – ты действительно его часть. Я понял это, когда вернулся, и теперь то и дело убеждаюсь, что ты попрежнему часть моей души. И корни уходят невероятно глубоко. Если ничего не изменилось за столько лет, не думаешь ли ты, что скорее всего так будет и дальше? Знаешь, когда ты сказала, что не хочешь моих ухаживаний, потому что они несерьезные… я задумался. И вот о чем. У нас ведь было что-то настоящее, оно здесь, и никуда не денется, оно такое же неподдельное, как свадебный пирог, но почему бы не украсить его заодно миндалем и сахарной глазурью?
На сей раз Дженис не ответила, в ярких глазах отразился испуг. Гарт обвил шею девушки, заставив слегка запрокинуть голову.
– Ты меня ненавидишь?
– Не сказать, что до глубины души.
– Уже что-то. Я тебе нравлюсь?
– Иногда.
– Страстное создание! Ты хотя бы немножко меня любишь?
– Нет.
– Уверена?
Испуг покинул глаза Дженис. В них мелькнула искра, и они засветились ярче прежнего.
– А я от тебя еще этого не слышала. Ты любишь меня?
– Да, Джен, очень.
Она серьезно повторила:
– Да, очень.
И тут мисс Софи приоткрыла глаз. Сонному взгляду открылось приятное зрелище двух молодых людей, которые сидели обнявшись. Глаз вновь закрылся. Мисс Софи была не из тех, кто портит удовольствие другим. Только когда нежное бормотание стало достаточно отчетливым, чтобы вселить в нее ощущение, что она подслушивает, тетя Софи с сожалением зашевелилась на подушках, демонстративно зевнула и села. Объятия, увы, прервались. Душка Дженис залилась румянцем, который ей весьма шел. Душка Гарт тоже слегка покраснел. Мисс Софи лучезарно улыбнулась.
– Милые мои, как прекрасно.
У Гарта хватило смелости спросить:
– Что именно, тетя Софи?
Мисс Софи пригладила седые кудряшки.
– Кажется, я немного вздремнула, – сказала она и вновь просияла. – Очень, очень приятно. Мне приснился отличный сон… если это был сон.
Прежде чем она успела выслушать ответ, в комнату вошел главный инспектор Лэм – солидно, но в то же время поспешно.
– Прошу прощения, мисс Фелл. Он закрыл за собой дверь.
– Я думаю, вам известно почти все, что творится в деревне. Не могли бы вы сказать, кто держит дома бренди?
– Бренди? – переспросила мисс Софи с удивлением. – Кажется, у нас есть…
Лэм взглянул на остальных. Дженис быстро сказала:
– У миссис Буш… у ее тети спазмы. Она живет с ними… бедняжка совсем не встает. Они держат бренди на случай, если…
– Кто-то заболел? – с тревогой спросила мисс Софи.
Лэм с сердитым видом фыркнул и раздраженно ответил:
– Не заболел, а помер, – и вышел из комнаты, хлопнув дверью.
– И зачем ему понадобился бренди? – поинтересовалась она.
Фредерик Буш стоял, глядя с высоты своего роста на двух лондонских полицейских, которые вызвали его для разговора. Когда церковному сторожу предложили стул, он сел, держась все так же прямо, с неизменным выражением величавой меланхолии. В руке, лежащей на правом колене, он сжимал снятую кепку.
Лэм внимательно взглянул на него и сказал:
– Спасибо, что пришли, мистер Буш. Мы собираем информацию о событиях вечера вторника, и я подумал: возможно, вы сумеете нам помочь.
Он потянулся с бумагой через стол.
– Вот запись показаний, которые вы дали на дознании. Пожалуйста, просмотрите их и скажите, все ли правильно.
Буш взял бумагу и пристроил на левом колене. Затем положил кепку на пол, извлек из внутреннего кармана кожаный очечник, раскрыл и надел очки – весьма неторопливо. Он неспешно прочел показания и положил обратно на стол.
Лэм наблюдал за ним.
– Все правильно?
Буш снял очки и, убрав очечник в карман, произнес:
– Да.
Сержант Эббот, записав это единственное слово, мысленно отметил, что разговор сильно смахивает на замедленное кино, поэтому стенография в данном случае – пустая трата сил.
– Вы ничего не хотите добавить к своим показаниям? – продолжил Лэм.
Буш не спеша ответил:
– Нет.
– Вы уверены?
– Да.
– Мистер Буш, вы имеете обыкновение каждый вечер обходить церковь и кладбище, не так ли?
Так же неторопливо, но без особых колебаний, Буш снова сказал:
– Да.
– В котором часу?
Фрэнк Эббот подумал: «Наконец-то я услышу что-то кроме “да”. А то мне уже надоело писать одно и то же».
Ответ прозвучал тем же тоном, что и предыдущие:
– В десять часов.
– Вы обходили церковь во вторник вечером?
– Да.
– Почему вы умолчали об этом на дознании?
– Меня не спрашивали.
– Вам не пришло в голову сделать самостоятельное заявление?
– Нет.
– Вы отвечали, только когда вас спрашивали. То есть, если бы коронер спросил, вы сказали бы, что обходили церковь?
– Да.
Фрэнк горестно подумал: «Снова пусто» и попытался придумать вопросы, на которые нельзя было ответить односложно.
Лэм сказал:
– Тогда вернемся к тому обходу, который вы совершили во вторник вечером. Когда вы вышли из дома?
– Чуть раньше, чем обычно.
– Почему?
– Я не обязан выходить в определенное время. Я делаю как мне удобнее.
– А почему было удобнее выйти вечером во вторник пораньше?
На сей раз Буш помедлил, прежде чем ответить.
– Не знаю, право. Не у каждого поступка есть причина.
– Вы говорите, что вышли раньше обычного. Насколько раньше?
– Не могу в точности сказать. Минут на десять, наверное.
– Вы слышали выстрел?
– Нет.
– Вы вышли раньше обычного времени не потому, что услышали выстрел?
– Нет.
Лэм пристально взглянул на сторожа, который сохранял спокойствие. Буш поднял кепку и положил ее на колено, как прежде, но крепче стиснул пальцы. Костяшки, туго обтянутые кожей, казались бескровными.
Лэм добродушно произнес:
– Итак, вы пошли в привычный обход. А теперь расскажите, куда вы ходили и что делали. И ничего не упускайте – якобы потому, что вас не спрашивают, – я хочу знать все от начала до конца.
Буш сунул левую руку в карман, извлек огромный красный носовой платок и торжественно высморкался. Он никуда не спешил, столь же неторопливо убрал платок и заговорил:
– Я вышел из дома через переднюю дверь, добрался до церковной калитки и зашел во двор.
– Это та самая калитка, которая выходит на главную улицу?
– Да. Потом я пошел по дорожке направо, вокруг церкви, и вышел через ту же калитку.
– Вы кого-нибудь видели?
– Нет.
– И все?
– Я вошел, обогнул церковь и вышел. Я никого не видел.
Лэм резко спросил:
– Вам больше нечего добавить?
– Нет.
Лэм вдруг сделал внезапное движение – подался вперед и хлопнул ладонью по столу.
– Слушайте, Буш, у нас есть свидетели. Вы никого не заметили, но вас видели двое, парень и девушка, которые сидели в тени дерева, под стеной пасторского домика. Ну? Что скажете?
Костяшки на руке, сжимавшей кепку, побелели как снег. Меланхоличное лицо оставалось спокойным. Буш медленно произнес:
– Я не знаю, что они видели. Я совершал обход.
– Они видели, как вы вышли из церкви.
– Они, возможно, видели, как я сошел с паперти.
– Они видели, как вы закрыли за собой дверь и заперли ее.
Долгая пауза. Наконец Буш сказал:
– Я выполнял свою работу.
– Она обязывает всякий раз заходить в церковь?
– Иногда.
– Вы зашли туда во вторник вечером?
– Не стану отрицать.
Лэм убрал руку и откинулся на спинку кресла.
– Слушайте, Буш, выкладывайте лучше начистоту. Если вы побывали в церкви, то знали, что мистер Харш мертв. Вы это видели примерно за два с половиной часа до того, как пришли с мисс Мид и обнаружили труп. Сами видите, возникает вопрос, на который вам придется ответить. Если вы невиновны, то охотно объяснитесь. Если виноваты, имеете право держать язык за зубами. Но я предупреждаю, что все сказанное вами может быть записано и использовано против вас. Итак, вы будете говорить?
Пауза затянулась. Когда прошла целая вечность, Буш произнес тем же тоном, что и до сих пор:
– Лучше я скажу. Лэм кивнул.
– Вот и славно. Итак, вы вошли в церковь…
– Да, вошел, чтобы проверить. Священник вечно оставляет окна открытыми.
– Вы видели труп мистера Харша?
– Да.
– Опишите, что вы делали с того момента, как вошли в церковь. Расскажите всё.
Буш поднял свободную руку и потер подбородок.
– Я вошел, а когда завернул за угол, откуда видно орган, то заметил, что занавеска отдернута, а мистер Харш лежит на полу у табурета.
