— Что ты там высматриваешь, как шпион? — услышал я бурчанье Сени. — Пошли вниз.
— Погоди, — ответил я. — Дыши воздухом.
А сам перевел бинокль на озеро. Где-то на середине его качалась лодка, а возле нее плавали Марков, Ксения и Милена. Судя по всему, им было очень весело втроем. Ладно, купайтесь. Потом я посмотрел на болото, подкрутив настройку. И здесь меня тоже ждало нечто любопытное. «Надо почаще лазить на эту башню, — подумал я. — Чего только не увидишь». Там, на болоте, какой-то человек прыгал по кочкам с ловкостью орангутанга, хотя сам он был довольно пузат. Достигнув отдаленного островка суши, он нагнулся, подобрал что-то с земли и положил в рюкзак. Затем повернулся в мою сторону лицом, и я узнал в нем пекаря Раструбова. Его характерные тараканьи усы топорщились, как стрелки. Эге! Чего это он там выискивает? И ведь не боится по болоту шастать… Видно, тропы знает. Передохнув, пекарь, вновь запрыгал по кочкам, удаляясь все дальше и дальше. Тут Барсуков буквально вырвал у меня из рук бинокль.
— Хватит, — сказал он раздраженно, изменив своему обычно спокойному и доброжелательному состоянию духа. — Куда поведешь нас теперь, Харон? Или тут больше смотреть не на что, кроме как на болотную тину?
— Почему же, — ответил я несколько обиженно, чувствуя себя здесь, в Полынье, как бы уже своим. — Найдем зрелища.
— Это точно, — согласился Мишка-Стрелец. — Зрелищ у вас будет предостаточно… Погоди-ка, — обратился он ко мне, чуть попридержав за рукав. — Ты… эта… ничего лишнего не сболтнул Петьке?
— Какому Петьке?
— Ну, Громыхайлову! Насчет того, что я видел его ночью? Когда они мешок тащили к озеру.
— Нет, — сказал я. И потом добавил, краснея: — Но у нас был с ним разговор. И по-моему, он догадался насчет тебя. Ты извини, Миша. Как-то все так получилось…
— Получилось, получилось! — разозлился он. — То-то я гляжу, он на меня зуб заимел… Сволота ты, Вадим, порядочная. Вот взять бы тебя за это да сбросить с башенки…
Барсуковы прислушивались к нашему разговору, стоя чуть поодаль. А я ощущал свою вину перед Мишкой и не знал, что ему ответить. Он между тем продолжал:
— Ведь они меня за это убьют, точно тебе говорю! Эх-ма… Лютой смертью погубят. Кишки вырежут вместе с сердцем. Такие люди… Что же теперь делать?
И бежать некуда — заперты мы здесь. Ладно! Была не была, лучше уж самому, разом…
И прежде чем я успел понять, что же он хочет сделать, Мишка-Стрелец перекинулся спиной через перила и полетел вниз. Радом вскрикнула Маша, и я, обернувшись, еле успел подхватить ее, падающую в обморок, прежде чем она повторила смертельный полет смотрителя башни.
Мишка-Стрелец висел внизу, не доставая метров двух до земли, раскачивался на упругой резиновой ленте, которая была привязана к его ноге, и дико хохотал… Потом до нас стали доноситься его веселые крики:
— Ну как, хорош трюк?.. Сам придумал! Мне бы в цирке выступать, ребятки!.. Я же обещал вам зрелища? Получите!.. Может, и деньги заплатите? А?.. Не слышу!..
Барсуков стоял красный, словно вареный рак, потрясал перед моим лицом кулаками и орал:
— Сумасшедший! Идиот! Все вы тут психи! Все до одного! И мы с Машкой скоро станем такими же!
Его супруга уже пришла в себя и сидела на площадке. Глаза ее как-то странно блуждали, будто она никак не могла сосредоточиться. Наконец она с трудом поднялась и произнесла:
— Пошли вниз, Сеня.
Мы спустились с этой проклятой башни, я спрыгнул на землю последним. Мишка продолжал раскачиваться, как обезьяна. Лицо его выражало высшую степень удовольствия.
— Пойдем искупаемся? — предложил я. — Охолодимся.
— Нет! — рявкнул Барсуков, пытаясь достать голову удалого Стрельца кулаком. Видя, что это ему никак не удается, он плюнул и снова зарычал на меня: — Дай ключи от дома, псих!
— Я-то тут при чем? А ключи под соломенным ковриком, на крылечке… Ну и уходите!
Я повернулся и пошел в другую сторону, а вслед мне Мишка-Стрелец крикнул:
— А все-таки, Вадим, ты не прав! Зря ты все Громыхайлову рассказал, зря!
Я тоже плюнул. Ладно, если он такой выкрутасник, пусть сам выпутывается из этой истории. Как хочет. А я умываю руки. Мне почему-то расхотелось идти к озеру и смущать своим видом веселящуюся троицу, портить им удовольствие. Я свернул к кузнице, поскольку у меня появилась одна интересная идея. Не знаю, правда, как к ней отнесся бы сам Ермольник…
Я не стал заходить внутрь кузницы, а просто стоял в дверях и смотрел, как он и его помощник чешут молотом по наковальне. На мое приветствие они не среагировали. Словно какая-то назойливая муха прожужжала над ухом. Нет, не рады мне здесь, не рады…
— Потап Анатольевич! — позвал я. — Да бросьте вы громыхать… как Громыхайлов. — Получился недурной каламбур. — Вышли бы на минутку, потолковать надо…
Но Ермольник стучал еще минут десять, прежде чем отложил молот, выпил кружку воды и высунул свое темное, матерое лицо из кузницы.
— Чего тебе, парень?
— Сколько охранников и слуг держит на своей вилле Намцевич? — напрямую спросил я, памятуя о том, что с Ермольником лучше не ходить вокруг да около.
— Зачем это тебе?
— Вы же уверены в том, что это они убили деда по приказу Намцевича. И ясно дали мне понять это. У меня есть и другие версии, но я хочу проверить вашу.
— Опять «хочу»…
— Да не цепляйтесь вы к словам! Мы сейчас все здесь оказались в одной западне. Так что нам лучше держаться вместе.
— Я сам по себе, — угрюмо ответил кузнец.
— Ну и зря. С вашим характером и силой… да за вами народ так и попер бы, случись что… Я вам не льщу, а констатирую факт. Ну так сколько?
— Человек десять, — неохотно отозвался Ермольник, но я разглядел на его губах под усами легкую усмешку. — И все вооружены, — добавил он, пыхнув в меня папироской. — Чуешь?
— Чую-чую… Чую и то, что вы там, на наковальне, вроде бы сабельку мастерите? А в углу цельная пика стоит. Что, к Куликовской битве готовитесь?
— Оружие не помешает… время идет лихое. А ты, парень, глазастый. Как Арсений. Ну и что ты надумал?
— Потап Анатольевич, я знаю, что это вы делали ограду и ворота к вилле Намцевича. Сможете мне изготовить еще один ключ к замку? Мне необходимо побывать там ночью. И если получится — кое с кем потолковать. Скажу честно: с Валерией. Мне кажется, что ее там держат вроде заложницы. По крайней мере, она должна многое знать. Очень много.
— Тянет тебя, значит, к ней? Ты, парень, гляжу, совсем как твой дед. Такой же бестолковый. В любви.
— Тянет, — признался я. — А вы, выходит, в этой самой любви целую свору собак слопали? То-то бобылем и живете.
Кузнец крякнул, видно, мои слова пришлись ему по душе.
— Подумай сам, что лучше: когда тебя баба за нос держит и вертит или когда у тебя нос в табаке и ты на нее чихаешь? — ответил он.
— Ладно, оставим этот философский диспут. Так сделаете ключик?
Ермольник долго смотрел на меня, словно оценивая, потом, так ничего и не ответив, ушел в кузницу. «Не вышло», — подумал я. Подождав минуты три, я поднялся и собрался уходить.
Но в это время из дверей снова вышел кузнец.
— Мне не надо ничего мастерить, — угрюмо сказал он. А потом протянул на заскорузлой ладони массивный ключ с двумя бороздками. — Вот дубликат.
— Спасибо, — сказал я и положил ключ в карман.
— Только пойдем вместе, — добавил Ермольник.
Я кивнул головой и пошел по тропинке к поселку.
А оглянувшись через несколько метров, увидел, что кузнец все еще стоит в дверях и каким-то тяжелым взглядом смотрит мне вслед. Затем он круто развернулся и скрылся в кузнице.
В поселке я задержался возле газетного киоска, где поболтал немного с Дрыновым — о том о сем…
Меня интересовал этот высокий и бледный спирит с благородной седой шевелюрой, непонятно каким ветром занесенный в Полынью. Ему бы где-нибудь на парапсихологических симпозиумах выступать, а он в будке сидит. Скрывается от чего-то? Была во всем его облике какая-то тайна, словно он носил маску, а за ней находилось истинное лицо. А за ним — еще одно. И так далее, до бесконечности…
— Скажите, Викентий Львович, а мой дед посещал ваши сеансы? — невзначай спросил я.
— Как же, как же, — кивнул тот головой. — Большим любителем был. Захаживал постоянно.
— И что же он спрашивал… у духов?
— Да разное, — замялся Дрынов, а мне показалось, что его бледность еще больше усилилась, стала почти смертельной. — Я уж и не упомню. Что-то о своих предках. Дальних-дальних. Они ведь, если не ошибаюсь, египетскими жрецами были? Или из Ассирии?
— Впервые слышу, — изумился я. — Это для меня новость.
— Да… мало мы еще знаем о переселении душ, — как-то невпопад произнес Дрынов. И еще более уклоняясь от темы, добавил: — А газет теперь не скоро получим… Когда-то?
