— Вы разочарованы, mon vieux, — сказал Фурнье. — У вас была на уме какая-то мысль? Вы подозревали, что эта девушка самозванка! Или, может, подозреваете и сейчас?
Пуаро обескураженно покачал головой.
— Нет, я не думаю, что она самозванка. Доказательства ее личности достаточно правдоподобны... Однако... Странно... У меня такое чувство, словно я где-то ее уже видел... Или она напоминает мне кого-то...
— Похожа на убитую? — с сомнением предположил Фурнье.
— Да нет, не то. Я хотел бы вспомнить. Я уверен, ее лицо напоминает мне кого-то... И, разумеется, — продолжал Пуаро, слегка приподняв брови, изо всех людей, кому так или иначе выгодна или невыгодна смерть Жизели, этой молодой женщине она совершенно очевидно больше всего идет на пользу.
— Верно; но разве это нам что-нибудь дает?
Пуаро минуту-две не отвечал. Он следил за ходом своих мыслей. Наконец сказал:
— Друг мой, к этой девушке переходит огромное богатство. Понимаете, с чего я начал размышлять о степени ее причастности к преступлению? В самолете было три женщины. Одна из них, мисс Венетия Керр, происходит из известной и достославной фамилии. Но две другие? С тех пор, как Элиза Грандье выдвинула версию о том, что отец ребенка мадам Жизели был англичанином, я предполагал, что одна из двух других женщин могла быть ее дочерью. Обе они приблизительно подходят по возрасту. Леди Хорбари — бывшая хористка, чье происхождение неясно, и жила она под сценическим именем. Мисс Джейн Грей, как она мне однажды сказала, была воспитана в приюте для сирот.
— Ах, вот оно что! — сказал Фурнье. — Вот, оказывается, каким путем бежали ваши мысли! Наш друг Джепп сказал бы, что вы слишком бесхитростны!..
— Что вы, он всегда обвиняет меня в том, что я предпочитаю все усложнять. Но это не так; на самом деле я действую самыми простыми методами, какие только можно себе представить. И никогда не отказываюсь от фактов. — Но вы разочарованы? Вы ожидали от Анны Морисо большего?
Они как раз входили в отель, где остановился Пуаро. Предмет, лежащий на столе в вестибюле, напомнил Фурнье о его утреннем разговоре с мсье Пуаро. — О! Я не поблагодарил вас, — воскликнул Фурнье, — за то, что вы обратили мое внимание на ошибку, которую я допустил! Непростительно забыть о флейте доктора Брайанта, хотя я и не подозреваю его всерьез... Он не кажется мне человеком, который...
Фурнье остановился. Мужчина с футляром для флейты в руке, разговаривавший с клерком возле стола в вестибюле, обернулся. Его взгляд упал на Пуаро, а лицо его посветлело. Пуаро шагнул вперед. Фурнье отступил на задний план, так, чтобы Брайант не видел его.
— Доктор Брайант! — сказал, поклонившись Пуаро.
— Мсье Пуаро!
Они пожали друг другу руки. Женщина, стоявшая рядом с Брайантом, отошла к лифту. Пуаро только мимоходом взглянул на нее, затем сказал:
— Ну, мсье le docteur, ваши пациенты ухитряются теперь обходиться без вас?
Доктор Брайант улыбнулся своей привлекательной, так хорошо запоминающейся улыбкой. Он выглядел усталым, но был странно спокоен.
— У меня теперь нет пациентов, — сказал он. Затем, шагнув ближе к столику, спросил: — Стакан хереса, мсье Пуаро, или что-нибудь другое?
Они присели к столику, и доктор сделал заказ. Затем медленно проговорил:
— Нет, теперь у меня нет пациентов. Я оставил должность. Это было вынужденное решение. Я сам отказался от должности, прежде чем меня вычеркнули из официального списка. — Он продолжал мягким и каким-то глубоким голосом. — В жизни каждого рано или поздно наступает критический перелом, мсье Пуаро. Тогда человек стоит на перекрестке и должен выбирать. Моя профессия меня чрезвычайно интересует, и мне очень, очень жаль бросать ее. Но есть и другие цели и требования... Есть, наконец, счастье, человеческое счастье, без которого мы ничто, мсье Пуаро.
Пуаро ничего не сказал. Он ждал.
— Есть одна леди, моя пациентка. Я ее очень люблю. Ее муж причиняет ей только горе и делает ее бесконечно несчастной. Он наркоман. Если бы вы были врачом, вы бы знали, что это такое. У нее нет собственных денег, и она не может оставить его... Некоторое время я колебался, но теперь решился. Она и я уезжаем в Кению, чтобы начать там новую жизнь. Надеюсь, она узнает счастье. Она столько страдала в жизни!..
Он опять замолчал. Затем сказал более резким тоном:
— Я говорю вам обо всем этом, мсье Пуаро, потому, что скоро эта новость станет достоянием гласности, а чем скорее узнаете вы, тем будет лучше.
— Понимаю, — откликнулся Пуаро. Через минуту он добавил: — Вы берете с собой флейту, я вижу.
Доктор Брайант улыбнулся.
— Моя флейта — мой старейший друг, мсье Пуаро... Когда ничто не помогает, остается музыка.
Его рука любовно погладила футляр. Затем Брайант встал и поклонился.
Пуаро тоже встал.
— Мои наилучшие пожелания вам на будущее, мсье, того же самого желаю и мадам, — сказал Пуаро.
Когда Фурнье присоединился к своему другу, Пуаро, сидя у столика, договаривался о вызове по междугородному телефону Квебека.
— Что такое?! — завопил Фурнье. — Вы все еще возитесь с этой наследницей? Решительно, у вас idue fixe!
— Что вы, что вы, — возразил Пуаро. — Но ко всему следует подходить методично и последовательно. Нужно покончить с одним, прежде чем браться за другое. — Он оглянулся. — А вот и мадмуазель Джейн. Полагаю, вы приступите к dujeunner. Я присоединюсь к вам, как только освобожусь.
Фурнье молча, неохотно согласился, и они с Джейн направились в ресторан.
— Ну, — с любопытством спросила Джейн, — какова же она из себя?
— Немного выше среднего роста, смуглая, курчавая, острый подбородок...
— Вы говорите точно так, как пишут в паспортах, — усмехнулась Джейн. — Мой паспорт просто оскорбителен. Весь состоит из слов «средний» и «обычный». Нос — средней длины; рот — обычный; лоб — обычный; подбородок — обычный.
— Но глаза — не обычные, — сказал Фурнье.
— Они серые, это не особенно восхитительный цвет.
— Кто вам сказал, мадмуазель, что это не восхитительный цвет? — лукаво спросил Фурнье. Джейн рассмеялась:
— Вы необыкновенно умело владеете английским! Но расскажите мне еще об Анне Морисо. Она красива?
— Assez bien, осторожно ответил Фурнье. — И она не Анна Морисо. Она Анна Ричардс. Ее муж в Канаде или где-то в Америке. Он рассказал Джейн о жизни Анны. Как раз когда он заканчивал свое повествование, к ним присоединился Пуаро. Выглядел он слегка удрученным.
— Ну что, mon cher? — спросил Фурнье.
— Я разговаривал с начальницей — матушкой Анжеликой. Знаете ли, это романтично — трансатлантический телефон! Поговорить вот так запросто с человеком, находящимся чуть ли не по другую сторону земного шара...
— Фотография, переданная по фототелеграфу, — это тоже романтично. Наука — величайшая из романтик. Но вы сказали?..
— Я разговаривал с матушкой Анжеликой. Она подтвердила в точности все сказанное миссис Ричарде о жизни в «Институте Марии». Она совершенно искренне рассказала о матери, уехавшей из Квебека с французом, заинтересованным в торговле вином. Мать Анжелика была успокоена тем, что Жизель не будет оказывать воздействия на ребенка. По мнению Анжелики, путь, на котором тогда стояла Мари-Жизель, вел вниз. Деньги высылались регулярно, но Жизель никогда не искала встречи.
— Фактически, ваш разговор был повторением всего сказанного сегодня утром.
— С той только разницей, что обо всем говорили более подробно.
Анна Морисо покинула «Институт Марии» шесть лет назад; стала маникюршей; затем работала горничной у какой-то леди и в конце концов уехала с ней из Квебека в Европу. Письма она писала не часто, обычно матушка Анжелика получала от нее известия раза два в год. Когда она прочла в газете сообщение о дознании, то подумала, что Мари Морисо, по всей вероятности, та самая...
— А как насчет мужа? — спросил Фурнье. — Теперь мы знаем, что Жизель была замужем, он мог быть главным...
— Я подумал об этом. Это и было одной из причин моего звонка. Подлец Джордж Леман был убит в первые дни войны.
Пуаро помолчал, затем, запинаясь, проговорил:
— Что же я только что сказал?.. Не последние мои слова... раньше... по-моему, я, сам того не ведая... сказал что-то значительное.
Фурнье, как мог, повторил суть замечаний Пуаро, но коротышка-бельгиец неудовлетворенно качал головой.
— Нет... нет... не то. Ну, ладно, не беда! — Они окончили завтрак, и Пуаро предложил пройти в холл, выпить по чашечке кофе. Джейн протянула руку за сумкой и перчатками, лежавшими на столе. Взяв их, она слегка поморщилась.
— Что случилось, мадмуазель?
— Пустяки, ничего страшного, — улыбнулась Джейн. — Мешает сломанный ноготь. Надо его подпилить.
Пуаро внезапно опустился на стул.
— Nom d'un... nom d'un... — сказал он спокойно Джейн и Фурнье удивленно глядели на него.
— Мсье Пуаро! — воскликнула Джейн. — В чем дело?!
