– Мне она тогда казалась глубокой старухой. Но теперь я думаю, что ей было не больше сорока. Ну а прислуживала мне и следила за моими туалетами, конечно, Сюзанна.
– Кто еще жил в доме?
– Только слуги.
– Вы уверены, мадам, вполне уверены, что не узнаете никого из пассажиров?
– Нет, мсье, – серьезно ответила она. – Никого.
Глава пятая. Имя княгини Драгомировой
Когда граф и графиня ушли, Пуаро поглядел на своих соратников.
– Видите, – сказал он, – мы добились кое-каких успехов.
– Вы блестяще провели эту сцену, – от всего сердца похвалил его мсье Бук. – Но должен сказать вам, что мне и в голову не пришло бы заподозрить графа и графиню Андрени. Должен признаться, что я считал их совершенно hors de combat. Теперь, я полагаю, нет никаких сомнений в том, что Рэтчетта убила графиня. Весьма прискорбно. Надо надеяться, ее все же не приговорят к смертной казни? Ведь есть смягчающие обстоятельства. Наверное, дело ограничится несколькими годами тюремного заключения.
– Итак, вы совершенно уверены в том, что Рэтчетта убила она?
– Мой друг, какие могут быть сомнения? Я думал, что вы так мягко с ней разговариваете, чтобы не усложнять дела до тех пор, пока нас наконец не откопают и не подоспеет полиция.
– Значит, вы не поверили, когда граф поклялся вам своей честью, что его жена невиновна?
– Друг мой, это же так понятно. Что же ему еще оставалось делать? Он обожает свою жену. Хочет ее спасти. Он весьма убедительно клялся честью, как и подобает настоящему дворянину, но все равно это ложь, иначе и быть не может.
– А знаете ли, у меня есть нелепая идея, что это может оказаться правдой.
– Ну что вы! Вспомните про платок. Все дело в платке.
– Я не совсем уверен относительно платка. Помните, я вам всегда говорил, что у платка могут быть две владелицы.
– И все равно…
Мсье Бук умолк на полуслове. Дверь в дальнем конце вагона отворилась, и в ресторан вошла княгиня Драгомирова. Она направилась прямо к их столу, и все трое поднялись. Не обращая внимания на остальных, княгиня обратилась к Пуаро.
– Я полагаю, мсье, – сказала она, – что у вас находится мой платок.
Пуаро бросил торжествующий взгляд на своих собеседников.
– Вот этот, мадам? – и он протянул ей клочок батиста.
– Да, этот. Тут в углу моя монограмма.
– Но, княгиня, ведь тут вышита буква Н, – сказал мсье Бук, – а вас зовут Natalia.
Княгиня смерила его холодным взглядом:
– Правильно, мсье. Но мои платки всегда помечают русскими буквами. По-русски буква читается как N.
Мсье Бук несколько опешил. При этой суровой старухе он испытывал неловкость и смущение.
– Однако утром вы скрыли от нас, что этот платок принадлежит вам.
– Вы не спрашивали меня об этом, – отрезала княгиня.
– Прошу вас, садитесь, мадам, – сказал Пуаро.
Она вздохнула.
– Что ж, почему бы и не сесть.
Она села.
– Пожалуй, не стоит затягивать этого дела, господа. Я знаю, теперь вы спросите: как мой платок оказался в купе убитого? Отвечу: не знаю.
– Вы действительно не знаете этого?
– Действительно.
– Извините меня, мадам, но насколько мы можем вам верить? – Пуаро говорил очень мягко.
Княгиня Драгомирова презрительно ответила:
– Вы говорите так, потому что я скрыла от вас, что Хелена Андрени – сестра миссис Армстронг?
– Да, вы намеренно ввели нас в заблуждение.
– Безусловно. И не задумываясь, сделала бы это снова. Я дружила с матерью Хелены. А я, господа, верю в преданность своим друзьям, своей семье и своему сословию.
– И не верите, что необходимо всячески способствовать торжеству справедливости?
– Я считаю, что в данном случае справедливость, подлинная справедливость, восторжествовала.
Пуаро доверительно склонился к княгине:
– Вы должны войти в мое положение. Могу ли я вам верить, даже в случае с платком? А может быть, вы выгораживаете дочь вашей подруги?
– Я поняла вас, – княгиня невесело улыбалась. – Что ж, господа, в случае с платком истину легко установить. Я дам вам адрес мастерской в же, где я всегда заказываю платки. Покажите им этот платок, и они тут же скажут, что он был изготовлен по моему заказу больше года назад. Это мой платок, господа. – Она встала: У вас есть еще вопросы ко мне?
– Знала ли ваша горничная, мадам, что это ваш платок, когда мы показали его ей сегодня утром?
– Должно быть. Она его видела и ничего не сказала? Ну что ж, значит, и она умеет хранить верность. – Слегка поклонившись, княгиня вышла.
– Значит, все именно так и было, – пробормотал себе под нос Пуаро. – Когда я спросил горничную, известно ли ей, чей это платок, я заметил, что она заколебалась, не знала, признаться ли, что платок принадлежит ее хозяйке.
Однако совпадает ли этот факт с моей основной теорией?
Пожалуй, совпадает.
– Устрашающая старуха эта княгиня, – сказал мсье Бук.
– Могла ли она убить Рэтчетта? – обратился к доктору Пуаро.
Тот покачал головой:
– Те раны, что прошли сквозь мышцы, – для них нужна огромная сила, так что нечего и думать, будто их могло нанести столь тщедушное существо.
– А легкие раны?
– Легкие, конечно, могла нанести и она.
– Сегодня утром, – сказал Пуаро, – я заметил, что у княгини сильная воля, чего никак не скажешь о ее руках. Это была ловушка. Мне хотелось увидеть, на какую руку она посмотрит – на правую или на левую. Она не сделала ни того, ни другого, а посмотрела сразу на обе. Однако ответила очень странно Она сказала; «Это правда, руки у меня слабые, и я не знаю, радоваться этому или огорчаться». Интересное замечание, не правда ли? Оно лишний раз убеждает меня в правильности моей версии преступления.
– И тем не менее мы по-прежнему не знаем, кто же нанес удар левой рукой.
– Верно. Между прочим, вы заметили, что у графа Андрени платок торчит из правого нагрудного кармана?
Мсье Бук покачал головой. Он был по-прежнему сосредоточен на потрясающих открытиях последнего получаса.
– Ложь… и снова ложь, – ворчал он, – просто невероятно, сколько лжи нам нагородили сегодня утром.
– Это лишь начало, – жизнерадостно сказал Пуаро.
– Вы так думаете?
– Я буду очень разочарован, если обманусь в своих ожиданиях.
– Меня ужасает подобное двоедушие, – сказал мсье Бук. – А вас, мне кажется, оно только радует, – упрекнул он Пуаро.
– В двоедушии есть свои преимущества, – сказал Пуаро. – Если припереть лгуна к стенке и сообщить ему правду, он обычно сознается – часто просто от удивления. Чтобы добиться своего, необходимо догадаться, в чем заключается ложь. А в этом деле я и вообще не вижу иного пути. Я по очереди обдумываю показания каждого пассажира и говорю себе: если такой-то и такой-то лгут, то в чем они лгут и по какой причине? И отвечаю: если – заметьте, если они лгут, то это происходит по такой-то причине и в таком-то пункте. С графиней Андрени мой метод дал отличные результаты. Теперь мы испробуем его и на других пассажирах.
– А вдруг ваша догадка окажется неверной?
– Тогда, по крайней мере, один человек будет полностью освобожден от подозрений.
– Ах, так. Вы действуете методом исключения.
– Вот именно.
– А за кого мы возьмемся теперь?
– За pukka sahib'a полковника Арбэтнота.
Глава шестая. Вторая беседа с полковником Арбэтнотом
Полковник Арбэтнот был явно недоволен, что его вызывают во второй раз. С темным, как туча, лицом усевшись напротив Пуаро, он спросил:
– В чем дело?
– Прошу извинить, что мне пришлось побеспокоить вас во второй раз, – сказал Пуаро, – однако мне кажется, вы еще не все нам сообщили.
– Вот как? По-моему, вы ошибаетесь.
– Для начала взгляните на этот ершик.
– Ну и что?
– Это ваш ершик?
– Не знаю. Я не ставлю меток на своих ершиках.
– А вам, полковник, известен тот факт, что лишь вы из пассажиров вагона СТАМБУЛ-КАЛЕ курите трубку?
– В таком случае возможно, что ершик мой.
– Вы знаете, где его нашли?
– Понятия не имею.
– В купе убитого.
Полковник поднял брови.
– Объясните нам, полковник, как ершик мог туда попасть?
– Если вы хотите спросить, не обронил ли я ершик в купе убитого, я отвечу: нет.
– Вы когда-нибудь заходили в купе мистера Рэтчетта?
– Я с ним и словом не перемолвился.
– Значит, вы с ним не разговаривали и вы его не убивали?
Полковник насмешливо вздернул брови.
– Если это и так, я вряд ли стал бы вас об этом оповещать. Но, кстати говоря, я его действительно не убивал.
– Ладно, – пробормотал Пуаро. – Впрочем, это неважно.
– Извините, не понял?
– Я сказал, что это не важно.
– Вот как! – Арбэтнот был явно ошарашен. Он с тревогой посмотрел на Пуаро.
– Дело, видите ли, в том, – продолжал Пуаро, – что ершик особого значения не имеет. Я сам могу придумать, по меньшей мере, одиннадцать блистательных объяснений тому, как он там оказался.
