Если бы меня попросили подробнее остановиться на каких-то деталях, я мог бы добавить, что был особенно поражен ее мертвенной бледностью. Именно это определило мое первое наиболее сильное и продолжительное впечатление о мисс Батлер.
Одета она была в черное платье простого покроя с длинными рукавами и высоким воротничком, без каких бы то ни было украшений. Особенно контрастно на фоне этого темного одеяния выглядели ее переплетенные и сжатые пальцы и бледный овал лица. Эта женщина была похожа на камею из какого-то просвечивающего материала, очертания которой были просты и вместе с тем изящны.
Единственными цветными пятнами выделялись на ее лице прическа и глаза, которые тоже почему-то казались бледными. Прямые светло-золотистые волосы были разделены на прямой пробор и зачесаны назад, так что создавали впечатление двух изогнутых крыльев; очень ясные глаза были почти прозрачного серого цвета. Ее глаза и волосы как бы изнутри были озарены каким-то странным, неестественным сиянием. В жестах мисс Батлер проскальзывала сдержанная властность и проницательный, незаурядный ум. Все это меня очень обеспокоило и насторожило.
Холмс быстро пришел в себя, отодвинул стул, стоявший у стола, и предложил ей сесть.
Должен признаться, что в полной мере сосредоточиться на тех вопросах, которые задавал Холмс, я смог лишь через несколько минут. Сама мисс Батлер привлекала мое внимание в большей степени, чем ее ответы.
Она сидела почти неподвижно, сложив руки перед собой на столе, ее бледное, спокойное лицо было обращено к Холмсу. Ни на меня, ни на сидевшего рядом со мной инспектора Нидхэма, следившего за беседой с улыбкой человека, который все это уже слышал и не ожидает узнать для себя ничего нового, молодая женщина не обращала ровно никакого внимания.
Сначала Холмс задал ей вопрос о вечернем визите Перрота к дяде. Она подтвердила точное время прихода и ухода молодого человека, упомянув, что дверь кабинета, где происходила беседа, была заперта на ключ по распоряжению мистера Раштона. Затем Холмс попросил рассказать о том, как проходила вечерняя трапеза. С этого момента я стал прислушиваться к ответам мисс Батлер более внимательно.
— Мы, как обычно, сели за стол в половине восьмого. Прислуживала нам Летти, которая служит здесь горничной. Когда обед был закончен, мистер Раштон вернулся в гостиную, а я какое-то время оставалась в столовой, чтобы проследить за уборкой со стола. После этого я пошла на кухню обсудить с кухаркой, миссис Уильямс, меню на завтрашний день. Закончив, я взяла шитье и села в гостиную, где находился мистер Раштон.
— В котором часу это было? — спросил Холмс, пристально наблюдая за экономкой.
— Незадолго до половины девятого. Часы пробили полчаса вскоре после того, как я пришла в гостиную. Примерно минут через десять мистер Раштон пожаловался мне на неважное самочувствие.
— Неважное самочувствие? В чем именно это выражалось?
— Мистер Раштон говорил, что его поташнивает. Кроме того, жаловался на боли в желудке и на то, что в горле такое ощущение, будто съел что-то острое. Я предложила ему обратиться к доктору Ливси, живущему совсем недалеко, однако мистер Раштон отказался. Он сказал мне, что, скорее всего, у него немного расстроился желудок от пирога с кислым ревенем, который нам подали на десерт, и скоро все должно пройти. Однако через некоторое время хозяин выразил желание прилечь, потому что ему становилось все хуже.
— Когда это было? — спросил Холмс и вынул из кармана небольшой блокнот и карандаш, чтобы записать ответ.
Мисс Батлер смотрела на моего друга спокойно, ни тени волнения или беспокойства не промелькнуло в ее поведении.
— Кажется, где-то без десяти девять, хотя тогда я не обратила на это внимания. Я проводила мистера Раштона наверх, подождала в своей комнате, пока он подготовится к отходу ко сну, а потом постучала к нему в дверь, чтобы узнать, не нужно ли ему еще что-нибудь. Поскольку он продолжал жаловаться на тошноту и судороги в ногах, я спустилась на кухню и велела кухарке сделать грелку и налить стакан теплой воды с содой. Это произошло около четверти десятого.
Грелка и вода с содой, казалось, на некоторое время облегчили его страдания, хотя он попросил меня остаться в спальне, потому что продолжал чувствовать сильное недомогание. Около четверти одиннадцатого я принесла ему таз от умывальника, потому что мистер Раштон ощутил сильный позыв к рвоте.
— И его вырвало? — спросил Холмс.
— Да, — спокойно ответила она. — Причем приступ был очень сильным. Когда боли в желудке и в ногах у мистера Раштона стали усиливаться, я поняла, что дело это более серьезное, чем простое расстройство желудка. Позвонив в колокольчик, я вызвала Летти и велела ей немедленно позвать доктора Ливси.
Он пришел буквально пять минут спустя. Во время осмотра у мистера Раштона случился второй приступ рвоты, после которого он почувствовал себя совершенно изможденным. Вскоре раздался предсмертный хрип, и голова его безжизненно застыла на подушках. Доктор Ливси попытался прощупать пульс, но безрезультатно и сказал, что мистер Раштон скончался, по его мнению, от сердечного приступа, вызванного сильным приступом рвоты. Поскольку доктор Ливси настоял на немедленном извещении о случившемся полиции, я послала Барнса, нашего кучера, чтобы он привез полицейских сюда. Вернулся он спустя десять минут.
— Ваш рассказ звучит вполне убедительно, — заметил Холмс. — Вас можно было бы назвать прекрасным свидетелем, мисс Батлер. И действительно, мне осталось прояснить в этом деле всего несколько моментов.
— Постараюсь дать вам исчерпывающие разъяснения, — ответила мисс Батлер.
— Тогда скажите мне, пожалуйста, я правильно понимаю, что часы в доме показывают точное время? На ком лежит обязанность регулярно их заводить?
— На мистере Раштоне. Он был в этом вопросе необычайно щепетильным и никому другому не позволял к ним притрагиваться.
— Даже вам?
— Да. Я к ним никогда не подходила.
— Это же правило относилось и к его карманным часам?
Мисс Батлер взглянула на Холмса широко раскрытыми блестящими глазами.
— Конечно, мистер Холмс! Мне и в голову не приходило к ним прикасаться. Они ведь принадлежали еще отцу мистера Раштона.
— Это часы мистера Раштона? — спросил Холмс, вынув из кармана золотые карманные часы и положив их на стол циферблатом вверх.
Инспектор Нидхэм напряженно вытянулся на стуле.
— Где вы взяли их, мистер Холмс? — не скрывая недовольства, спросил он.
— На тумбочке у кровати в спальне мистера Раштона, — невозмутимо ответил Холмс.
— Но вы же нарушили правила обращения с вещественными доказательствами!
Проигнорировав замечание Нидхэма и не сводя пристального взгляда с лица миссис Батлер, Холмс нарочито медленно вынул из кармана какой-то другой предмет, но какой именно, определить было нельзя, поскольку он был зажат у него в ладони. Лишь поднеся руку к столу, где лежали часы, он резко раскрыл ладонь.
В ней была серебряная солонка.
Мы с Нидхэмом в недоумении уставились на этот обычный предмет сервировки стола, который произвел на мисс Батлер совершенно неожиданное, я бы даже сказал, драматическое впечатление. Она так резко поднялась со стула, что он опрокинулся назад и с грохотом упал.
— Вы позволили себе без разрешения обыскивать мою комнату! — гневно вскрикнула она.
Холмс тоже поднялся из-за стола и ни на секунду не сводил с женщины глаз, так что казалось, взгляды их скрестились в смертельном поединке.
Мы с Нидхэмом молча наблюдали за этой сценой, вглядываясь в лица обоих: ее — настолько бледное, что оно казалось освещенным изнутри каким-то ярким, холодным, неземным сиянием, и его — суровое, зорко вглядывающееся в добычу, как у ястреба.
— Нет, — спокойно ответил он. — Я не обыскивал вашу комнату, мисс Батлер, но, полагаю, инспектор Нидхэм сделает это без промедления, поскольку не сомневаюсь и том, что он обнаружит припрятанную там другую солонку, парную этой. Да, и у меня есть к вам еще один вопрос: сколь длительное время вы сами употребляете мышьяк?
В течение какого-то времени мы наблюдали за тем, как экономка молча стояла, еле сдерживая охватившую ее ярость.
В итоге снова заговорил Холмс.
— Инспектор, я полагаю, — сказал он невозмутимо-безразличным тоном, — услышанного вами вполне достаточно, чтобы возбудить против мисс Батлер дело по обвинению в умышленном убийстве Альберта Раштона.
На событиях, происшедших в последующие полчаса, мне не хотелось бы останавливаться подробно. Я никогда не испытывал удовольствия от полного морального падения другого человека, свидетелем которого мне доводилось быть, тем более если этим человеком стала женщина, обладавшая красотой и умом мисс Батлер.
