Она прошла через комнату и опустилась на колени рядом с ним. Он не задавал ей вопросов о книгах по специальности, и Кейт заметила, что все они лежат аккуратными стопками рядом с ящиком. Одну за другой она стала устанавливать их на самую нижнюю полку: экземпляр последнего выпуска «Статистики уголовных преступлений», «Закон 1974 г. о свидетельских показаниях в полицейских и уголовных судах», блэкстоновский «Справочник к Закону 1991 г. об уголовном судопроизводстве», «Полицейское право» Баттеруорта, «Современное доказательственное право» Кина, «Уголовное право» Клиффорда Хогана, учебник по полицейской подготовке и «Доклад о создании Совета по регулированию отношений с сотрудниками полиции» Шихи. Кейт подумала: типичная коллекция начинающей женщины-профессионала… Интересно, подумала она еще, то, что Элан отложил эти книги в сторону, ни слова о них не сказав, не есть ли некий комментарий, может быть, даже осуждение, и не только ее библиотеки? В первый раз за несколько лет она взглянула на их отношения глазами стороннего и критически настроенного наблюдателя. Вот перед нами женщина-профессионал, успешная, честолюбивая, знающая, к чему стремится. Изо дня в день пытаясь справиться с грязным ворохом неупорядоченных человеческих судеб, она сумела исключить грязь и беспорядок из своей собственной жизни. Необходимым элементом этой хорошо организованной самодостаточности должен был стать любовник — умный, привлекательный, являющийся по первому зову, умелый в постели и непритязательный за ее пределами. Более трех лет всем этим требованиям прекрасно отвечал Элан Скалли. Она знала, что в ответ дает ему нежность, верность, доброту и понимание: давать ему все это ей не составляло труда. И разве удивительно, что он, целиком отдав себя ей, хотел стать для нее чем-то гораздо большим, чем просто эквивалентом какой-то модной вещи?
Она молола зерна, с наслаждением вдыхая свежий запах кофе. Никакой напиток не имел такого замечательного вкуса, как запах кофейных зерен. Потом они пили кофе, усевшись на пол, опираясь спинами о еще не раскрытый упаковочный ящик. Кейт спросила:
— Каким рейсом ты улетаешь в следующую среду?
— В одиннадцать утра. «Бритиш эйруэйз», 175. Ты не передумала?
Она чуть было не ответила: «Нет, я не могу, Элан. Это невозможно», — но удержалась. Это было не невозможно. Она вполне могла бы передумать. Если говорить честно, она просто не хотела. Они уже много раз обсуждали проблему своих отношений, и теперь она твердо знала — компромисса быть не может, Кейт понимала, что он чувствует и чего хочет. Элан вовсе не пытался ее шантажировать. Ему выпала удача получить на три года работу в Принстонском университете, и он очень хотел туда поехать. Это было важно для его карьеры, для его будущего. Но он готов был остаться в Лондоне, остаться работать на своем прежнем месте — в библиотеке, если бы Кейт согласилась связать себя обязательствами по отношению к нему, согласилась бы выйти за него замуж или по меньшей мере жить с ним вместе и родить ему ребенка. Дело было не в том, что Элан считал свою карьеру важнее, чем ее: в случае необходимости он мог бы на время бросить библиотеку и оставаться дома, пока она работает. Но ему надоело существовать на задворках ее жизни. Кейт была женщиной, которую он любил, вместе с которой хотел провести жизнь. Он готов отказаться от Принстона, но не ради того, чтобы все продолжалось так, как есть: жить, встречаясь с ней лишь тогда, когда позволяет работа, зная, что он — ее любовник и никогда не сможет стать для нее чем-то большим.
И она сказала:
— Я не готова к замужеству, Элан. И к материнству. Может быть, никогда не буду готова — особенно к материнству. У меня ничего хорошего из этого не получится. Видишь ли, меня этому никто никогда не учил.
— Не думаю, что это требует особого обучения.
— Но это требует любви к особым обязанностям. Вот этого я не могу дать. Человек не может дать то, чего никогда не имел.
Он не спорил, не пытался ее уговорить. Время разговоров прошло.
— Ну, во всяком случае, у нас есть еще целых пять дней, — сказал он. — И у нас есть сегодня. Целое утро распаковки вещей и ленч в пабе у реки, может быть, на проспекте Уитни. На это у нас должно хватить времени. Тебе надо поесть. К которому часу тебя ждут в Скотланд-Ярде?
— В два, — ответила она. — Я взяла только полдня. Дэниел Аарон сегодня выходной, так что все не очень просто. Я уйду, как только смогу, а пообедаем мы с тобой вечером, прямо здесь. Можем взять у китайцев обед навынос.
Элан нес кофейные кружки на кухню, когда зазвонил телефон.
— Вот и первый звонок! — крикнул он ей. — Вот что получается, когда рассылаешь открытки с сообщением о смене адреса. Друзья тебя просто засыплют пожеланиями счастья.
Однако разговор был коротким, и Кейт, держа трубку у уха, не произнесла почти ни слова. Положив трубку, она повернулась к Элану.
— Это дежурный. Смерть при подозрительных обстоятельствах, — сказала она. — Требуют явиться немедленно. А.Д. захватит меня прямо отсюда, он уже на катере Речного управления полиции. Извини, Элан. — Кажется, последние три года она только и делала, что говорила «Извини, Элан».
С минуту они молча смотрели друг на друга. Потом Элан сказал:
— Так было в самом начале, так оно есть и сейчас, и так будет всегда. Что ты хочешь, чтобы я делал, Кейт? Продолжал распаковывать вещи?
Неожиданно для нее самой мысль о том, что он останется здесь в полном одиночестве, показалась ей невыносимой.
— Нет, — ответила она. — Брось. Я сделаю все сама, попозже. Это подождет.
Но он продолжал распаковывать ящики, пока она переодевалась, меняя джинсы и тренировочную рубашку, надетые для пыльной работы — сначала переезд, потом уборка квартиры, — на бежевые брюки из рубчатого вельвета, отличного покроя твидовый пиджак и кремовый, тонкой шерсти джемпер с высоким горлом. Заплела густые волосы в косу высоко на затылке и закрепила кончик заколкой.
Когда она вернулась в гостиную, Элан, как всегда, взглянул на нее с одобрительной улыбкой и сказал:
— Рабочая одежда? Никогда не могу решить, ради кого ты наряжаешься — ради Адама Дэлглиша или для подозреваемых? Во всяком случае, явно не ради трупа.
— Этот труп ведь не в канаве лежит, — ответила она.
Это было сравнительно новым явлением — ревность Элана к ее начальнику; возможно, она была не только симптомом, но и причиной их изменившихся отношений.
Они вышли вместе в полном молчании. Только когда Кейт запирала переднюю дверь на два замка, Элан заговорил снова.
— Я увижу тебя перед отъездом в следующую среду? — спросил он.
— Не знаю, Элан. Я не знаю, — ответила она.
Но она знала. Если это дело будет настолько серьезным, как обещает быть, ей придется работать по шестнадцать часов в сутки, а то и дольше. Она станет оглядываться на те несколько часов, что они вместе провели в ее квартире, с удовольствием, даже с печалью. Но то, что она сейчас ощущала, было чувством гораздо более возбуждающим, и она испытывала его всегда, когда ее вызывали расследовать новое дело. Это ее работа, дело, которому она была обучена, которое умела хорошо делать, которое любила. Уже зная, что — может быть — видит Элана в последний раз, что не увидит его несколько лет, она отдалялась, мысленно уходила от него, психологически готовясь к выполнению той задачи, что ждала ее впереди.
Машину Элан оставил на одном из специально помеченных мест парковки, справа от переднего двора, но сейчас он не стал в нее садиться. Он прошел вслед за Кейт до берега и вместе с ней ждал, пока подойдет полицейский катер. Когда обтекаемые контуры темно-синего катера показались вдали, Элан отвернулся и, не произнеся ни слова, пошел назад, к машине. Но и теперь он не уехал. Когда катер подошел к берегу, Кейт была совершенно уверена, что Элан смотрит, как высокий человек в темном, стоящий на носу суденышка, протягивает ей руку, помогая взойти на борт.
Звонок раздался, когда инспектор Дэниел Аарон подъезжал к Истерн-авеню. Останавливать машину ему не пришлось — сообщение было коротким и четким. Смерть при подозрительных обстоятельствах. Инносент-Хаус, Инносент-Уок. Явиться немедленно. Роббинс привезет его следственный чемоданчик.
Сообщение пришло вовремя — лучшего и желать было невозможно. Дэниела охватила волна радостного возбуждения: вот наконец важное дело, о котором он мечтал, которого ждал с нетерпением. Он сменил Мэссингема в спецотделе всего три месяца назад, и ему очень хотелось проявить себя. Но для радости была еще одна причина. Он ехал к родителям, в их дом на Драйве, в Илфорде, праздновать сорокалетие со дня их свадьбы. Устраивался праздничный ленч вместе с сестрой матери и ее мужем. Дэниел заранее попросил об отпуске на сутки, понимая, что пропустить такое семейное торжество он без уважительной причины никак не может. Но он вовсе не жаждал в нем участвовать. Ленч в ресторане при одном из самых посещаемых в Илфорде магазинов (мать предпочла именно этот ресторан) обещал быть претенциозным и скучным, а за ним непременно последовала бы не менее скучная беседа дома — на весь день, до самого вечера. Дэниел знал — тетушка считает, что он недостаточно заботливый сын, дурной племянник и плохой еврей. На семейном торжестве она не станет открыто выражать свое неодобрение, но ее кратковременная снисходительность вряд ли сделает атмосферу более приятной.
