кровавое пятно. Не иначе мы имеем дело с потусторонним миром.
— Потусторонним или нет, — отозвался Фламбо, — нам остается только пойти вниз и обратиться к помощи моего друга.
Они миновали привратника с ведром, который снова побожился, что мимо него никто не проходил, швейцара и продавца каштанов, упрямо стоявших на своем. Оглядевшись в поисках четвертого наблюдателя, Энгус взволнованно спросил:
— А где полицейский?
— Прошу меня простить, — ответил отец Браун, — но я отправил его выяснить для меня кое-что важное.
— Чем скорее он вернется, тем лучше, — бросил Энгус, — потому что тот бедняга наверху не только убит, но и неведомым образом испарился.
— Испарился? — переспросил священник.
— Отец Браун, — неуверенно промолвил Фламбо, — ей-богу, это скорее по вашей части, чем по моей. Ни друг, ни враг не входил в эту дверь, но Смайт исчез, словно его похитили эльфы. Едва ли тут обошлось без вмешательства потусторонних…
Он не успел договорить, отвлекшись необычным зрелищем: рослый полицейский в синей форме вынырнул из-за угла, подбежал к отцу Брауну и выпалил:
— Вы были правы, сэр! Тело несчастного мистера Смайта только что выловили из канала.
Энгус схватился за голову:
— Он что, спустился на улицу и утопился?
— Клянусь, он не спускался, — ответил полицейский, — и не топился. Ему воткнули нож в сердце.
— И вы по-прежнему утверждаете, что в эту дверь никто не входил? — строго спросил Фламбо.
— Давайте пройдемся вперед, — предложил священник.
Когда они достигли другой стороны полумесяца, отец Браун воскликнул:
— Вот я глупец! Забыл спросить у полицейского, нашли ли они светло-коричневый мешок.
— Почему светло-коричневый? — удивился Энгус.
— Потому что, если мешок другого цвета, все придется начинать сначала, а если светло-коричневый, то делу конец.
— Рад это слышать, — заметил Энгус с изрядной долей иронии, — а я-то думал, что дело и не начиналось.
— Вы должны рассказать нам все, — промолвил Фламбо просто и серьезно, совсем по-детски.
Невольно ускоряя шаги, они спускались по длинной дуге полумесяца. Отец Браун шагал быстро, храня молчание. Наконец с трогательной застенчивостью он произнес:
— Боюсь, вы сочтете объяснение слишком скучным. Мы любим начинать с абстрактных рассуждений, и тут без них не обойтись. Задумывались вы когда-нибудь, что люди редко прямо отвечают на поставленный вопрос? Они с готовностью сообщат вам то, что, с их точки зрения, вы хотите услышать, а не то, о чем вы в действительности спрашивали. Представьте себе, что в загородном имении гостья спросит хозяйку, есть ли в доме кто-нибудь еще? Неважно, что в доме проживают дворецкий, трое лакеев и горничная, которая может находиться в той же комнате, а дворецкий стоять за креслом госпожи, хозяйка ответит, что, кроме гостьи, в доме никого нет. Другое дело, если начнется эпидемия и подобный вопрос задаст доктор. Вот тогда дама вспомнит про дворецкого, горничную и прочую челядь. Это свойственно всем языкам: вы никогда не получите точного ответа, даже если полученный ответ совершенно правдив. Когда эти четверо, в чьей честности не приходится сомневаться, заявляют, что в дверь никто не входил, они имеют в виду — никто из тех, кто вам нужен. А между тем один человек вошел в дверь и вышел из нее, только они его не заметили.
— Невидимка? — уточнил Энгус, приподняв рыжую бровь.
— В психологическом смысле да, — ответил отец Браун.
Спустя несколько минут он продолжил тем же бесстрастным тоном, словно рассуждал вслух:
— Вам не придет в голову вспомнить об этом человеке, пока вы о нем не задумаетесь. На этом строился весь его расчет. Меня натолкнули на эту мысль две-три детали, упомянутые мистером Энгусом. Способность Уэлкина быстро передвигаться пешком. Изрядный размер полоски почтовой бумаги на стекле. Но более всего два эпизода в рассказе девушки, которые никак не могли быть правдой. Не обижайтесь, — быстро добавил священник, заметив, что шотландец замотал рыжей головой, — она не сомневалась в собственной правоте. Нельзя находиться на улице в полном одиночестве за секунду до получения письма. Нельзя в одиночестве вскрыть только что полученное письмо. Кто-то должен стоять рядом, кто-то психологически невидимый.
— Почем вы знаете? — поинтересовался Энгус.
— Но ведь не почтовый голубь принес ей письмо?
— Вы хотите сказать, что Уэлкин сам доставлял девушке письма соперника? — живо спросил Фламбо.
— Да, — ответил отец Браун. — Уэлкин доставлял ей письма соперника. Ему пришлось.
— Хватит! — вспылил Фламбо. — Говорите, кто этот тип? Как он выглядит? Во что одеваются невидимки?
— В красно-синее с золотом, — последовал точный ответ, — и в таком ярком, вызывающе ярком наряде на глазах у четверых невидимка вошел в дом, хладнокровно расправился со Смайтом и вышел, неся в руках мертвое тело…
— Достопочтенный сэр! — вскипел Энгус. — Кто из нас двоих сошел с ума?
— Вы не безумны, всего лишь недостаточно наблюдательны.
Отец Браун сделал три быстрых шага вперед и опустил руку на плечо самому обычному почтальону, который проходил мимо в тени деревьев.
— Почему-то никто не замечает почтальонов, — задумчиво промолвил отец Браун, — хотя их обуревают те же страсти, что
