— Знаю. Но я не хочу слышать о доказательствах. Просто для большей уверенности, прежде чем я начну, расскажите мне, что, по-вашему, произошло здесь прошлой ночью.
Хэдли сел на край кровати и начал лениво набивать трубку.
— Я не утверждаю, что реконструировал все точно, — позднее мы можем внести исправления. Мне кажется, Элинор знала, что полицейский офицер наблюдает за этим домом и пытается завязать знакомство с его обитателями в том пабе…
— Который Элинор, насколько известно, никогда не посещала, и тем более вряд ли могла распознать там переодетого полицейского офицера.
Хэдли смотрел на него почти дружелюбно.
— Собираетесь оспаривать каждое слово, а? Ради бога. Никакое из этих возражений гроша ломаного не стоит… Карвер подозревал, что неизвестный человек — полицейский (он сам говорил нам об этом), а Лючия Хэндрет точно знала (также согласно ее собственным показаниям). Вероятно ли, что кто-либо из них хранил эту новость в секрете и никогда никому о ней не упоминал? Нет! Она должна была всплыть, хотя бы в обычном разговоре. А если у Карвера была причина опасаться, что его любимая подопечная замешана в дело в универмаге (о чем, по вашим словам, он вам говорил), то наверняка подал бы ей намек. Короче, есть дюжина способов, которыми она могла узнать об этом… Тем более, — добавил Хэдли, пытаясь зажечь трубку, — Элинор, по-видимому, была осведомлена, что кто-то в доме шпионит за ней и выведывает ее тайны, возможно готовясь информировать полицию…
— Ага! — прервал доктор Фелл. — Мы возвращаемся к загадочному обвинителю, верно? И кто же он?
— Миссис Миллисент Стеффинс, — безмятежно отозвался старший инспектор. — Назову вам несколько чертовски веских причин. Я не буду настаивать на очевидных фактах, что, во-первых, она принадлежит к тому типу людей, которые пишут анонимные письма, шпионят за домочадцами и тайком обращаются в полицию, во-вторых, она должна была знать о тайнике за панелью в стене, о котором не знал бы гость, и, в-третьих, она наверняка постаралась бы скрыть от Карвера, что первой обвинила его подопечную и навела полицию на ее след… — Хэдли усмехнулся. — Вот мое объяснение молчания обвинителя без всякой путаной чепухи. Не говоря уже, что…
— Ладно-ладно, — сердито прервал доктор Фелл. — Можете опустить все, о чем говорить не хотите. Выбросьте из головы то, что, по вашему мнению, не нужно упоминать. Что еще вы скажете о Стеффинс?
Хэдли постучал по зубам черенком трубки.
— Я прошу вас вспомнить, что она говорила об Элинор.
— Ну?
— Вы признаете, что Стеффинс на редкость болтлива?
— Да.
— И что она кричала на весь мир о любовных шашнях Элинор на крыше, ее неблагодарности, эгоизме, жадности — фактически обо всем, кроме…
— Кроме чего?
— Кроме, — продолжал Хэдли, склонившись вперед, — единственного факта относительно Элинор, который был существен для этого расследования, о чем она не могла не знать. Стеффинс наверняка было известно о клептомании девушки — обнародование тайны стало бы куда более эффективным оружием даже при упоминании вскользь, чем большинство приводимых доводов. Тем не менее Стеффинс не намекнула на клептоманию, даже когда мы заговорили об ограблении в «Гэмбридже» и открыто обвинили в нем одну из женщин в доме. А ведь она должна была знать, что Элинор находилась в универмаге, так как, безусловно, осведомилась, почему та не вернулась к чаепитию. Она лишь сказала: «Элинор опоздала». И не может быть, как вы пытались намекнуть, что Стеффинс не связывала какую-либо из обитательниц дома с убийством — как я сказал, мы напрямик заявили, что одна из них заколола администратора. Нет, Фелл. Стеффинс зашла слишком далеко в противоположном направлении, опасаясь быть заподозренной в том, что обвинила любимицу Карвера. Она молчала, потому что была обвинителем.
После этой вспышки красноречия Хэдли откинулся на спинку кровати, попыхивая гаснущей трубкой. Его глаза насмешливо поблескивали.
— Значит, мы заставили старого медведя ворчать в берлоге, а? — спросил он, глядя на доктора Фелла. — До возвращения моей добычи мне нечего делать, и я чувствую себя настолько уверенно, что не возражаю продолжить излагать мое дело в пользу Короны. Когда я закончу, можете выступить в пользу защиты, если хотите. Доктор Мелсон будет изображать жюри. Ну как?
Доктор Фелл злобно указал на него тростью.
— Теперь я зол по-настоящему, — сказал он. — Я не подозревал, что вы за моей спиной собираете кусочки улик, потихоньку присваивая все выводы, которые я вам предоставил. Отлично! Вскоре я сообщу вам несколько вещей, даже если подходящий момент еще не наступит. Да, я буду выступать в пользу защиты и разорву ваше дело на мелкие кусочки! Я взорву здание ваших умозаключений и буду плясать на его руинах! Я…
— Не возбуждайтесь! — мягко посоветовал Хэдли и выдул из трубки облачко пепла. — Мне кое-что пришло в голову… Беттс!
— Сэр? — отозвался сержант, просунув голову в дверь. Он казался удивленным при виде доктора Фелла, размахивающего тростью.
— Беттс, найдите мистера Карвера…
— Погодите, — прервал доктор. — В этом зале суда не должно быть репортеров. Слегка изменю метафору: если вы намерены выманить старого медведя из берлоги, проделайте это без свидетелей.
— Как хотите. Я всегда могу удостовериться в определенных пунктах позже. Как бы то ни было, Беттс, спросите мистера Карвера о часах, которые он изготовил для сэра Эдвина Полла. Спросите его, была ли осуществлена сделка и получил ли он плату. Престон все еще поджидает мисс Карвер?
— Да, сэр.
Хэдли знаком отпустил сержанта, оперся локтями на спинку кровати и уставился на Безумную Кошку на каминной полке.
— Итак, мы установили, что Элинор опасалась наблюдения полицейского офицера…
— И приняла меры, чтобы убить его? — перебил доктор Фелл.
— Не думаю. Скорее она была всего лишь испугана, а убийство произошло, выражаясь фигурально, как несчастный случай. Девушка…
— Последний раз я вас прерываю, Хэдли, — серьезно сказал доктор Фелл, — и сейчас делаю это не для того, чтобы опровергнуть вас, а чтобы заставить понять. Я хочу знать, что вы думаете о краже часовых стрелок. Это ваше величайшее затруднение и, как ни странно, мое тоже, хотя и с противоположной стороны. Если вы сможете предъявить хотя бы отдаленно правдоподобное объяснение, зачем Элинор было красть эти стрелки, я признаю, что защиту приперли к стенке. Только не говорите, что, так как вы обнаружили одну из них в ее распоряжении, это доказывает, что она их украла, и, следовательно, спорить не о чем. Нет! Я атакую очевидное доказательство.
Элинор могла украсть эти стрелки либо (а) из чистой клептомании, либо (б) с целью осуществить тщательно продуманный план убийства, но вы должны понимать, что оба объяснения — вопиющая чепуха. Допустим, ею внезапно овладела страсть к краже часов и браслетов. Но только очень странная разновидность клептомана способна взломать среди ночи дверь в собственном доме, с трудом отделить два больших стальных предмета, которые представляют ценность лишь в качестве металлолома, с триумфом отнести их в свою комнату и спрятать в тайник вместе с остальной добычей. Кем бы вы ни называли Элинор Карвер, полагаю, вы не назовете ее абсолютно безумной. Иначе вам будет нелегко отправить ее на виселицу.
С другой стороны, тщательно продуманный план убийства применительно к ней выглядит чепухой в силу тех улик, благодаря которым вы доказываете ее виновность в убийстве в универмаге. Предположим, Элинор — та самая бешеная злодейка, охотящаяся за дешевыми кольцами и браслетами, которая, когда притрагиваются к ее руке, теряет голову, хватает первое попавшееся оружие, вспарывает человеку живот и удирает вслепую, как уличный сорванец, чудом спасаясь от поимки. Превосходно! Если Элинор та женщина, — доктор Фелл постучал пальцем по ладони, — то я скажу вам, чего она не делала.
Она не изобретала дьявольски изощренный план убийства с использованием стрелки часов в качестве оружия. Она не способна была усмотреть в стрелке нож и не караулила терпеливо возможности, предполагая, что излишне любознательный полисмен нанесет ей визит среди ночи. Именно стрелку, Хэдли, вы не можете ассоциировать с Элинор и с тем, что вы о ней знаете как о клептоманке или об убийце.
Хэдли не казался впечатленным.
— Защита нарушает порядок, — сказал он. — Если вы выслушаете мои объяснения… Какого черта?
Хэдли выпрямился и огляделся вокруг. Из холла донеслись топот ног, громкие голоса, резкий звук, похожий на шлепок, и удар о дверь. Открыв ее пинком, на пороге появился запыхавшийся сержант Престон, держащий женщину, которая вырывалась у него из рук и сердито смотрела на присутствующих в комнате… Потом Лючия Хэндрет застыла, уставясь на предметы, лежащие на кровати.
