Бренда застыла на месте, уставившись на машину.
— Опять эти люди, — сказала она. — Они вернулись, а я-то думала, что они махнули на все рукой… я-то думала, что все уже позади.
Я увидел, как она вздрогнула всем телом.
Она присоединилась к нам минут за десять до этого. Кутаясь в шиншилловый жакет, она сказала:
— Вот, вышла пройтись и подышать свежим воздухом, иначе можно лишиться рассудка. Стоит мне выйти из ворот, как там уже поджидает какой-нибудь репортер и набрасывается на меня с вопросами. Чувствуешь себя как в осажденной крепости. Когда-нибудь будет этому конец?
София высказала предположение, что репортерам скоро все это надоест.
— Вы могли бы пользоваться машиной, — добавила она.
— Я же сказала, что мне необходимо совершать прогулки.
Неожиданно она резко спросила:
— Вы собираетесь уволить Лоренса, София? Почему?
София ответила спокойным тоном:
— В отношении обучения Юстаса у нас изменились планы. А Джозефина отправится в Швейцарию.
— Вы очень расстроили Лоренса. Он думает, что ему не доверяют.
София ничего не ответила. Именно в этот момент и прибыл Тавенер.
Поеживаясь от влажного осеннего воздуха, Бренда пробормотала:
— Что им надо? Зачем они приехали?
Я знал, зачем они приехали. Я ничего не сказал Софии о найденных в кубовой письмах, но мне было известно, что их уже передали в канцелярию главного прокурора.
Из дома показался Тавенер. Он пересек дорожку и газон, направляясь к нам. Бренду била дрожь.
— Что ему надо? Что он хочет? — нервно повторяла она.
Тавенер подошел к нам. Он заговорил отрывисто, официальным тоном:
— У меня имеется ордер на ваш арест, миссис Леонидис. Вы обвиняетесь в отравлении эзерином Аристида Леонидиса, совершенном 19 сентября сего года. Должен предупредить, что все сказанное вами может быть использовано в качестве доказательства в судебном процессе.
И тут Бренда потеряла самообладание. Она вскрикнула, прижалась ко мне. Она кричала:
— Нет, нет, нет, все это неправда! Чарльз, скажите им, что это неправда! Я этого не делала. Я ничего не знала об этом. Это заговор. Не давайте им увозить меня. Это неправда. Поверьте мне, это неправда… я ничего не сделала…
Это было ужасное зрелище. Я пытался успокоить ее, разжал ее пальцы, вцепившиеся в мой рукав. Сказал ей, что найду для нее адвоката… что она должна успокоиться… что адвокат сделает все, что нужно…
Тавенер осторожно взял ее под руку.
— Пойдемте, миссис Леонидис, — сказал он. — Вы не хотите надеть шляпку? Нет? Ну тогда поедемте, не заходя в дом.
Она отпрянула от него и уставилась ему в лицо огромными кошачьими глазами.
— А Лоренс?! — воскликнула она. — Что вы сделали с Лоренсом?
— Мистер Лоренс Браун тоже арестован, — ответил Тавенер.
И тогда Бренда сникла. Тело ее ослабло, она как будто даже стала меньше ростом. По лицу ручьями текли слезы. Еле передвигая ноги, она поплелась вместе с Тавенером через газон к машине. Я увидел, как из дома вышел Лоренс Браун в сопровождении сержанта Лэма. Все они сели в машину, и машина уехала.
Я глубоко вздохнул и обернулся к Софии. Она была очень бледна, на лице застыло страдальческое выражение.
— Как все это страшно, Чарльз, — еле слышно сказала она. — Страшно!
— Ты права.
— Ты должен раздобыть ей действительно первоклассного адвоката… самого лучшего. Она… она должна получить всю поддержку, какая только возможна.
— Трудно представить себе подобное, — сказал я. — Мне еще никогда не доводилось присутствовать при аресте.
— Да, да. И понятия не имеешь об этом, пока не увидишь собственными глазами.
Оба мы замолчали. Я вспомнил, какой безысходный ужас застыл в глазах Бренды. Мне показалось, что где-то уже видел подобное выражение лица. И неожиданно вспомнил, где именно это видел. Такое же выражение было у Магды Леонидис, когда я впервые приехал в нелепый домишко и она говорила о пьесе «Эдит Томпсон».
«И вдруг, — прошептала она тогда, — ужас… первобытный ужас».
Первобытный ужас… именно он был написан на лице Бренды. Бренда никогда не была борцом. Сомневаюсь, чтобы у нее вообще хватило выдержки совершить убийство. Но, возможно, она его и не совершала. Может быть, это сделал Лоренс Браун… у него явная мания преследования и весьма неустойчивая психика… может быть, это он перелил содержимое одного пузырька в другой — такой простой и легкий способ освободить любимую женщину!
— Итак, все кончено, — произнесла София. — Она глубоко вздохнула и спросила: — Почему их арестовали сейчас? Я думала, что пока нет достаточных доказательств.
— Кое-какие доказательства всплыли на поверхность. Письма.
— Ты имеешь в виду письма, которые они писали друг другу?
— Да.
— Ну не глупо ли хранить такие вещи?
— Да уж, что правда, то правда. Глупо. Судя по опыту других, такая глупость всегда обходилась дорого. Стоит развернуть любую ежедневную газету, как сразу же натыкаешься на пример такой глупости — страсть к хранению письменного слова, письменных заверений в любви никогда еще не приводила ни к чему хорошему. Как ни жестоко это звучит, София, — сказал я, — но не стоит принимать все это близко к сердцу. В конце концов, разве не на такой исход мы все время надеялись? Именно так ты и сказала в тот первый вечер в «Марио». Ты сказала тогда, что все еще, возможно, будет в полном порядке, если только убийцей деда окажется тот, кому следует. Ведь ты тогда имела в виду Бренду? Бренду и Лоренса?
— Не напоминай мне об этом, Чарльз. Не заставляй меня стыдиться за себя.
— Но следует здраво смотреть на вещи. Теперь мы сможем пожениться, София. Теперь у тебя нет никаких причин откладывать нашу свадьбу. С семьи Леонидисов подозрение снято.
Она пристально посмотрела на меня. Я, пожалуй, впервые по-настоящему разглядел, какой яркой синевы были у нее глаза.
— Ты прав, — промолвила она. — Наверное, теперь мы вне подозрения. А действительно ли мы вне подозрения? Ты в этом уверен?
— Девочка моя, ни у одного из вас никогда не было и намека на мотив для совершения убийства.
Лицо ее неожиданно побелело.
— Кроме меня, Чарльз. У меня-то был мотив.
— Ну да, конечно… — озадаченно пробормотал я. — Но на самом деле не было. Видишь ли, ведь тебе не было известно о содержании завещания.
— Я знала, Чарльз, — еле слышно сказала она.
— Что такое ты говоришь? — Я уставился на нее в изумлении и почувствовал, как покрываюсь противным холодным потом.
— Я с самого начала знала, что дед оставил все свои деньги мне.
— Но каким образом?
— Он сам сказал мне об этом. Недели за две до того, как его убили. Совершенно неожиданно он тогда сказал мне: «Оставляю все свое состояние тебе, София. Когда меня не будет, забота о семье ляжет на твои плечи».
Я посмотрел на нее в изумлении.
— Ты никогда не говорила мне об этом.
— Не говорила. Видишь ли, когда все они объясняли, как подписывалось завещание, я подумала, что, может быть, он ошибся… что просто вообразил себе, что оставил деньги мне. Или что он написал завещание, в котором завещал деньги мне, а потом оно потерялось и никогда не найдется. Я не хотела, чтобы оно нашлось… я боялась.
— Боялась? Почему?
— Думаю, что… из-за убийства.
Я вспомнил ужас в глазах Бренды… безысходный первобытный ужас. Вспомнил ужас, который изобразила на своем лице Магда, показывая, как сыграла бы роль убийцы. София не стала бы впадать в панику, но она была реалистом и полностью отдавала себе отчет в том, что завещание Леонидиса бросит подозрение на нее. Теперь я лучше понимал (а может быть, мне только казалось, что понимал) причину ее отказа от помолвки со мной и ее настойчивую просьбу, чтобы я докопался до истины, потому что ей могла помочь только правда. Я вспомнил, с какой горячностью, близкой к отчаянию, она это говорила.
Мы повернули назад и пошли по направлению к дому, и тут неожиданно мне вспомнилось еще кое-что из того, что она тогда сказала.
Она сказала: «Я думаю, что тоже могла бы убить кого-нибудь», добавив затем: «Но, конечно, если бы игра стоила свеч».
Из-за поворота дорожки, проложенной в альпинарии, энергичной походкой к нам приближались Роджер и Клеменси. Мешковатый твидовый костюм Роджера был ему куда больше к лицу, чем городская одежда. Он, казалось, был в радостном возбуждении. Клеменси хмурилась.
— Привет, парочка! — воскликнул Роджер. — Наконец-то! Мне уж стало казаться, что они никогда не соберутся арестовать эту злодейку. Не понимаю, почему они выжидали так долго? Ну теперь-то она арестована… а заодно и это ничтожество — ее приятель… надеюсь, что их обоих вздернут на виселицу.
Клеменси нахмурилась еще сильнее.
— Не будь таким варваром, Роджер, — сказала она.
