— Тогда все выглядело так же? — спросил Аллейн. — С точки зрения обзора?
— Лаванда была зеленой и кустистой, — ответил Фабиан. — Но эта штука лежала среди цинний и была на виду. Циннии здесь не слишком благоденствуют, и даже когда цветут, вид у них довольно жалкий.
Аллейн пару раз бросил брошку в циннии, и всякий раз она сверкала среди них, словно причудливый искусственный цветок, воткнутый в сухую землю.
— Ладно, пойдем поговорим с поваром, — вздохнул Аллейн.
Они прошли через калитку, из которой в тот вечер вышла миссис Рубрик, свернули на ту же дорогу, на которую свернула и она.
Когда они шли мимо сарая к цели своего путешествия, до них донесся высокий сиплый голос, который, судя по интонациям, произносил пламенную речь, а очутившись перед бараком с пристройкой, увидели живописную картину.
Группа мужчин, некоторые сидя на корточках, другие прислонившись к стене, молча слушали человека с багровым лицом в грязноватом белом одеянии, который, стоя на перевернутом ящике, громко увещевал их.
— И воззвал я к Господу, — яростно завывал оратор. — Вот что я сделал. Воззвал к Господу нашему.
— Это и есть повар Перси Гоулд на грани нервного срыва. Третья и последняя стадия белой горячки. Обычная история, — объяснил Фабиан.
— И Господь вопросил: «Что снедает тебя, Перс?» И я ответил: «Грехи мои камнем лежат во мне. Опять я предался греху, и нет мне спасения». И тогда сказал мне Господь: «Открой еще бутылку, Перс». И я открыл, и Господь дал мне силы и спас от гибели.
Повар на минуту замолк и, подняв руку, стал с явным усилием чертить что-то в воздухе.
— Вот оно слово Господне для тех, кто слишком трезв, чтобы понять его, — выкрикнул он. — Выжжено огнем небесным на стене этого хренового сарая. И что оно гласит? Открой еще бутылку. Аллилуйя.
— Аллилуйя, — эхом отозвался маленький человечек, сидевший на ступенях пристройки в состоянии глубокого уныния. Это был Элби Блэк, разнорабочий.
Увидев Аллейна и Фабиана, повар снова затянул свою песню, яростно тыкая в их сторону руками.
— Еще две головни должен я выхватить из костра. Еще двух овец оторвать от стада и вознести в райские кущи спасения. Еще двух немощных отдать в руки Господа нашего. Да сойдемся мы вместе на брегах реки! — И тут Перси Гоулд и Элби Блэк затянули церковный гимн, который был подхвачен невидимым аккордеонистом в бараке.
Фабиан объяснил работникам, что Аллейн хочет поговорить с поваром и Элби Блэком. Сортировщик Бен Уилсон, молча куривший трубку и взиравший на повара с явным неодобрением, мотнул в его сторону головой и произнес:
— Уже готов. — Он вошел в барак, и аккордеон сразу затих.
Аллейн оказался лицом к лицу с поваром, который продолжал распевать, но уже без прежнего энтузиазма.
— Похоже, безнадежен? — прошептал он, с сомнением глядя на пьяницу.
— Сейчас или никогда, — возразил Фабиан. — Завтра он будет потерян для мира, а послезавтра мы должны отвезти его в город. Если только вы в силу данных вам полномочий не оставите его здесь.
— Эй, Перс! — гаркнул он, подходя к нему вплотную. — Слезай отсюда. С тобой хотят поговорить.
Повар немедленно шагнул куда-то в пространство, где его, словно увесистую балерину, ловко подхватил Аллейн.
— Имейте сочувствие к человеку, — неожиданно тихо произнес он и дал посадить себя на ящик.
— Мне уйти? — спросил Фабиан.
— Оставайтесь. Мне нужен свидетель.
Повар был крупный мужчина с бесцветными глазами, липким ртом и гнилыми зубами.
— Открой мне душу свою, — предложил он Аллейну. — Она черна, как смола, но станет белее снега. В чем твоя беда?
— Виски, — коротко ответил Аллейн.
Схватившись за лацканы его пальто, повар изучающее посмотрел ему в глаза.
— Не с кем выпить, приятель? Так давай. Я не против.
— Но у меня нет. А у тебя?
Повар скорбно покачал головой, после чего, не в силах остановиться, стал мотать ею из стороны в сторону. Глаза его наполнились слезами. От него несло пивом и чем-то еще. Этого Аллейн пока определить не мог.
— Сейчас его не найдешь нигде, — грустно констатировал Аллейн.
— У меня и капли во рту не было, с тех пор как… — пробурчал повар. Вытерев рот, он хитро посмотрел на Аллейна: — Сам знаешь, с каких пор.
— С каких же?
— Э, это секрет, — многозначительно произнес он.
Повар искоса взглянул на Фабиана и викторианским жестом приложил палец к носу. Элби Блэк разразился громким бессмысленным хохотом и, произнеся «Господи!», закрыл лицо руками. Встав позади повара, Фабиан заговорщицки указал на дом.
— Может, у них в доме что-нибудь есть? — поинтересовался Аллейн.
— Эх, — вздохнул повар.
— Как насчет этого? — Аллейн показал в сторону погреба.
Повар опять затряс головой.
Глубоко вздохнув, Аллейн выстрелил прямой наводкой:
— Может, Клифф поможет?
— Этот гад! — выдохнул повар, после чего с поразительной четкостью изрыгнул поток ругательств.
— А что с ним такое?
— Вот его спросите, — бросил повар, негодующе взглянув на Элби Блэка. — Они с ним дружки.
— Заткнись, — рявкнул Элби Блэк, внезапно рассвирепев. Заткни глотку, а не то башку сверну. Я тебе говорил, чтобы ты не трепался? У тебя что, мозгов нет? — Он ткнул дрожащим пальцем в сторону Аллейна. — Ты чего, не соображаешь, кто это? Хочешь, чтобы нас обоих в кутузку упрятали?
Услышанное сильно опечалило повара. Он тяжело вздохнул:
— Ты вроде говорил, что все уладил с Клиффом. Ну, насчет того, что видел той ночью. Я думал, ты его уговорил.
— Давай, вали отсюда, — рявкнул Элби. Он был не на шутку встревожен. — Нажрался как свинья. Катись, говорю тебе.
— Одну минуточку, — остановил его Аллейн, но повар внезапно испугался.
— Смерть и запустение вижу вокруг меня, — провозгласил он, с трудом поднявшись с ящика, и повис на своем друге. — Вижу воинство мидийское, рыщет оно повсюду, — махнул он рукой в сторону Аллейна. — Собачья жизнь. Пойдем, Элби, пропустим по маленькой.
— Нет, постойте, — начал было Аллейн, но повар, уткнувшись приятелю в грудь, тяжело съехал на землю.
— Видите, что вы наделали, — с укором сказал Элби Блэк.
Видя, что повар находится в бесчувственном состоянии, в котором, по утверждению Фабиана, будет пребывать еще долго, Аллейн позволил его унести и сосредоточился на Альберте Блэке.
Если в поваре чувствовалась некоторая широта души, то Альберт казался законченным мерзавцем, подлым и хитрым типом. Он был пьян и агрессивен, но не настолько, чтобы не контролировать себя. Аллейн решил, что его надо припугнуть. Они с Фабианом отвели Блэка в пристройку.
— Вы когда-нибудь были замешаны в убийстве? — грозно начал Аллейн в лучших традициях полицейских допросов.
— Ни в чем я не замешан, — ответил Альберт, сверкнув белками. — Выбирайте выражения.
— Вы намеренно мешаете следствию по делу об убийстве. Вы знаете, чем вам это грозит?
— Ну, этого вы мне не пришьете.
— Вам светит получить пару браслетов на руки. Вы привлекались раньше к суду?
Альберт с негодованием посмотрел на него.
— Признавайтесь, — настаивал Аллейн. — Как насчет обвинения в краже?
— Что? Да я все эти годы был чист как стеклышко! Обвинять меня в воровстве! Да как вы смеете?
— А виски из погреба мистера Рубрика? Выкладывайте все начистоту, Блэк.
Обхватив подбородок грязными пальцами, Альберт взглянул на пианино. Потом приблизился к Аллейну и посмотрел на него в упор.
«Денатурат, вот чем от них несет», — определил Аллейн.
— Покурить есть? — заискивающе спросил Альберт, схватив его за пальто.
Высвободившись, Аллейн достал портсигар и предложил тому сигарету.
— Спасибо, приятель, — сказал Альберт, выхватывая у Аллейна портсигар.
Он выгреб оттуда с полдюжины сигарет и сунул их в карман. Потом поднес портсигар к глазам.
— Шикарный. Но вроде не золотой. Как, по-вашему, мистер Лосс?
— Ну, так что там с этим виски? — снова спросил Аллейн.
Альберт дернул головой в сторону пианино.
— Так, значит, он все-таки протрепался? Вот гаденыш. Ладно. Тогда и я скажу.
Он опять схватил Аллейна за лацкан, другой рукой указывая на пианино.
— Хорош приятель. Идет святой Джо за глотком «Джонни Уокера», а на следующий вечер на дело выходит.
— Ты что это несешь? — вскинулся Фабиан.
— Скажите-ка мне, как этот паскудник мог бренчать на своей проклятой шарманке и в то же самое время налететь на меня за углом сарая? Вот ведь загадка-то! Попробуйте разгадать.
Фабиан шагнул вперед.
— Спокойно, Лосс, — остановил его Аллейн.
— Интересное дело, как это человек может находиться в двух местах зараз, — продолжал Альберт. — И ведь знает, мошенник, как следы замести. Я своими собственными глазами вижу его у сарая, а он в это время долбит на этой треклятой пианине. Вот ведь как.
