– Я был напуган, инспектор. Я был там, не так ли? И он, вероятно, лежал там все это время – убитый. Я был напуган, я действительно был... а вы не были бы?
Морс поехал в центр Кернарфона и припарковал автомобиль рядом с пристанью под высокими стенами изящного замка эпохи Эдуарда I. Он нашел китайский ресторан поблизости, и жадно проглотал восточный обед, который поставили перед ним. Это был его первый прием пищи за последние двадцать четыре часа, и он временно выбросил все остальное из головы. Только за кофе он позволил своему беспокойному мозгу ухватиться за дело еще раз; и к тому времени, как он допил свою вторую чашку кофе, он пришел к твердому выводу, что (независимо от невероятного объяснения причин, которые привели их к месту убийства), как миссис Филлипсон, так и Дэвид Эйкам рассказали ему правду, или нечто близкое к правде, – настолько совпадали их показания о посещении дома на Кемпийски-стрит. Их рассказы о том, что произошло там, были так ясны, так взаимно дополняли друг друга, что он чувствовал, что он должен верить, и что будет им верить. Это, например, о двери, которая была слегка приоткрыта, – точно так, как миссис Филлипсон оставила ее, прежде чем запаниковала и умчалась к освещенной улице. Нет. Эйкам не мог бы сделать это до нее. Конечно же, нет. Если не... Это был второй раз, когда он квалифицировал свои выводы этим зловещим словом «если»; и это беспокоило его. Эйкам и миссис Филлипсон. Была ли какая-либо связь вообще между этой невероятной парой? Если связь была, то она должна была возникнуть в какой-то момент в прошлом, в какой-то момент раньше, чем два года назад, в школе «Роджер Бэкон». Могло ли быть что-то? Это была идея, во всяком случае. Тем не менее, выезжая с автостоянки, он решил в итоге, что это была паршивая идея. Перед замком он обозрел статую, возведенную не иначе, как в честь почетного гражданина Кернарфона (Ллойда Джорджа, не меньше), и, когда он выехал на дорогу к Кейпел-Кериг, его мысли были запутанны и хаотичны, как гнездо сороки.
Он остановился на короткое время на перевале Лланберис, и посмотрел на маленькие фигурки альпинистов, заметные только по их ярко-оранжевым курткам, раскиданным на заоблачных высотах отвесных горных граней, которые возвышались массивами над дорогой с обеих сторон. Он чувствовал глубокую благодарность судьбе за то, что каковы бы ни были трудности, связанные с его собственной работой, он был избавлен от риска вертикального падения и верной смерти на скалах далеко, далеко внизу. Тем не менее, по-своему, Морс знал, что у него тоже был свой пик, и хорошо знал ликующее волнение от покорения вершины. Так часто есть только один путь вперед, только один. И когда один маршрут оказывался совершенно невозможным, нужно было искать такую же невозможную альтернативу подъему на поверхность скалы, чтобы избежать тупика, и подтягивать себя кропотливо до следующего уступа, и снова следовать единственным путем.
После смерти Бэйнса, Морс рассмотрел лишь небольшую группу вероятных подозреваемых. Убийца мог, конечно, быть кем-то, совершенно не связаным с делом Вэлери Тэйлор; но он сомневался в этом. Итак, их было пятеро, и теперь он чувствовал, что шансы против миссис Филлипсон и Дэвида Эйкама значительно увеличились. Оставалась пара Тэйлоров, и сам Филлипсон. Пришло ему время попытаться собрать воедино факты, (многие из них были очень странными), которые он почерпнул об этой троице. Убийца должен быть одним из них наверняка; ибо он был убежден теперь, что Бэйнс был убит перед визитами миссис Филлипсон и Дэвида Эйкама. Да, это был единственный факт, с которого можно было начинать. Он ухватился за твердый факт обеими руками, качнулся и закинул себя на более высокий уступ, и обнаружил, что с этой точки зрения, вид оказался совсем иным.
Он проехал Кейпел-Кериг и там повернул направо на A5 в направлении Лланголлена. И когда он проезжал его, перед ним начал складывться узор. Он должен был увидеть его раньше; но с показаниями миссис Филлипсон и Эйкама после нее, ему стало почти по-детски легко теперь сложить из частей совершенно иной узор. Одна за другой они вставали на свои места с простой неизбежностью. Все дальше и дальше он ехал на высокой скорости, проходя Шрусбери, через Дэвентри и Банбери. Было уже почти 8.00 вечера, и Морс почувствовал последствия долгого дня; и когда он выезжал с окраины Банбери, встречный автомобиль замигал ему фарами. Он понял, что дрейфует опасно близко к центру дороги, и выдернул себя в испуганное бодрствование. Он решил не допускать, чтобы его концентрация дрогнула хоть на один сантиметр, открыл боковое окно и, глубоко вдохнув прохладный ночной воздух, запел скорбным баритоном, снова и снова, первый и единственный куплет, который мог вспомнить из «Lead, Kindly Light»[30]. Он поехал прямо домой и запер гараж. Это был долгий день, он надеялся, что хорошо заснет.
Льюису становилось лучше. Он встал на пару часов сразу после возвращения Морса в Оксфорд, держась за перила, осторожно спустился вниз, и присоединился к своей удивленной жене на диване перед телевизором. Его температура была уже нормальной, и хотя он чувствовал слабость в ногах и упадок обычной энергии, он знал, что скоро вернется в упряжку. Много часов, проведенных в постели, он думал и думал о деле Тэйлор; и в то утро он был внезапно поражен идеей настолько новой и настолько захватывающей, что убедил свою жену немедленно позвонить в Управление. Но Морса не было: он в Уэльсе, сказали ему. Это озадачило Льюиса: данное графство ни в коей мере не фигурировало в его новой чеканной версии событий, и он предположил, что Морс последовал за одной из своих своенравных фантазий об Эйкаме, потратив впустую немало галлонов полицейского бензина, и не продвинув расследование на йоту. Но это было не совсем справедливо. В руках главного инспектора дела редко останавливались; они могли свернуть в сторону, или даже пойти в обратном направлении, но чаще (с этим Льюис был согласен) они двигались вперед. Но до сих пор они редко стояли на месте. Да, Льюис был глубоко разочарован, что не застал его. Все – ну, почти все – складывалось так прекрасно. Это было сообщение в новостях по радио, с которого началась цепная реакция; сообщалось с большим шумом, что кто-то упал в водоем. Он знал, что Вэлери искали в водоеме позади дома Тэйлоров; но вы никогда не можете быть уверены, что скрывается на таком обширном участке воды, как этот; и в любом случае это на самом деле не имело большого значения, была ли она в водоеме или где-то еще. Это было всего лишь отправной точкой. А потом еще тот старик с перекрестка Белиш, и сумка, и – о, много других вещей. Как бы он хотел встретить начальника на вокзале! По настоящему удивительным было то, что Морс не подумал об этом сам. Он, как правило, все продумывал – и многое сверх того! Но позже, когда день клонился к вечеру, Льюис решил, что Морс, вероятно, думал об этом. В конце концов, это сам Морс предположил, прямо на ровном месте, что она несла сумку.
С трудом Льюис записал все это на бумаге, но когда закончил, первоначальный кайф уже пропал, и осталась только тихая уверенность, что у него действительно было замечательное озарение, и что была очень большая вероятность того, что он может оказаться прав. В 9.15 вечера, он сам позвонил в Управление, но Морс до сих пор не появился.
– Вероятно, пошел прямо домой – или в паб, – сказал дежурный сержант.
Льюис оставил сообщение, и молился только о том, чтобы на следующий день начальник не спланировал поездку на Западные острова.
Дональд Филлипсон и его жена сидели, молча, и смотрели новости Би-Би-Си в девять часов по телевизору. Они мало говорили весь вечер, и теперь, когда дети были уложены в постели, маленький ручеек слов совсем высох. Несколько раз каждый из них чуть было не задал вопрос своей второй половине, и это был бы один и тот же вопрос: есть ли нечто, что ты хотил бы мне сказать? Или другие слова на ту же тему. Но ни один из них не решился, и в четверть одиннадцатого миссис Филлипсон принесла кофе и объявила, что она идет в постель.
– Ты накачался сегодня вечером по уши, не многовато ли?
Он пробормотал что-то невнятное, и неустойчиво топая, попытался с ограниченным успехом не врезаться в нее, когда они шли бок о бок по узкой мостовой. Это было в 10.45 вечера, и до их дома было только две короткие улицы от паба.
– Ты когда-нибудь пытался посчитать, сколько ты тратишь в неделю на пиво и сигареты?
Это задело его, это было не справедливо. Господи, это было так не справедливо.
– Если уж речь зашла о деньгах, моя радость, вспомни о своем «Бинго». Почти каждую чертову ночь.
– Ты лучше оставь мой «Бинго» в покое. Речь идет о единственном удовольствии, которое я получаю в жизни, и не забывай это. И некоторые люди выигрывают в «Бинго»; знаешь ли? И не говори мне, что ты настолько невежествен, что не знаешь об этом.
