— Ты говорил о деньгах. Это — вторая причина моего посещения.
— Знаю, у вас вечно нет денег. Сколько вам нужно?
— Ну… долларов двадцать. Уверяю тебя, Арчи…
— Ладно уж. — Я достал бумажник и великодушно протянул Вульфу двадцатку. — Только учтите, что я выйду отсюда вместе с клопами…
— Когда я работал на австрийское правительство, меня однажды бросили в тюрьму в Болгарии…
Я скакнул к двери, открыл её и завопил во всё горло:
— Эй, надзиратель! Я совершаю побег!
Откуда-то вынырнув, надзиратель помчался ко мне, спотыкаясь от усердия. За ним с испуганной физиономией показался Осгуд. С другой стороны коридора галопом прискакал охранник с револьвером в руке.
— Первоапрельская шутка, — осклабился я. — Проводите меня в спальню. Я хочу спать. Меня сморил деревенский воздух.
— Шут гороховый! — прогремел Осгуд.
Надзиратель облегчённо захлопотал. Я весело пожелал Вульфу спокойной ночи и побрёл в камеру, сопровождаемый бдительным охранником.
Бэзил сидел на койке и причёсывался. Он осведомился, из-за чего была шумиха, и я сказал, что со мной случился припадок. Узнав от Бэзила, что свет выключают ровно в девять, я стал приготавливать постель. Пяти газет, по моим подсчётам, должно было с избытком хватить, чтобы застелить койку двойным слоем. Увидев, чем я занимаюсь, Бэзил даже перестал причёсываться. Когда я закончил, он сказал, что газеты своим шуршанием не дадут заснуть ни мне, ни ему. Я ответил, что, стоит мне лечь, я мигом усну, как бревно, на что он зловеще отозвался, что в нашем положении это может оказаться не так просто. Тем не менее я довёл дело до конца. Где-то поблизости два голоса заспорили, считается ли 22 февраля национальным праздником, и в спор мигом вмешались другие.
Около девяти в замке снова повернули ключ, и надзиратель возвестил, что ко мне пришли.
— Чёрт возьми, — ухмыльнулся Бэзил, — придётся провести сюда телефон.
«Это не Вульф, — подумал я. — Остаются Уодделл или Бэрроу, но освобождать меня они не собираются, а всё остальное может подождать до утра». Я решил проявить характер.
— Скажите, что я уже сплю.
Даже при адском тюремном освещении я заметил, что у тюремщика челюсть отвисла.
— Разве вы не хотите её видеть? — глупо спросил он.
— Её? — пришёл мой черёд удивляться.
— Ну да, вашу сестру.
— Чёрт бы меня побрал! Так это моя обожаемая сестричка!
Я пошёл на свидание по двум причинам. Во-первых, из любопытства. Конечно, это могла оказаться Нэнси или даже Каролина, но я вычислил, что это Лили, а удостовериться в своей догадливости можно было, только взглянув на самозванку воочию. Во-вторых, я сознавал, что мой долг — отблагодарить посетительницу, кто бы она ни была. В девять часов никаких посещений в тюрьме не допускалось, так что Лили, если это она, должна была изрядно подмазать тюремщиков, а я терпеть не могу, когда деньги тратят попусту. Пожалуй, впервые, припомнил я, кто-то платил за удовольствие меня видеть. Я даже растрогался.
Это оказалась Лили. Старший надзиратель восседал за своим столом и на сей раз не ушёл. Лили примостилась на стуле в тёмном углу, и я подошёл к ней.
— Привет, сестрёнка. — Я присел рядом.
— Знаешь, — начала она, — вчера я размышляла, что бы с тобой сотворить, но мне и в голову не приходило посадить тебя под замок. Когда тебя выпустят, я, пожалуй, именно так и сделаю. Кстати, когда это произойдёт?
— Понятия не имею. Во всяком случае, Рождество я надеюсь встретить дома. Как поживают мама, папа, Оскар, Виолет, Артур?
— Прекрасно. Здесь уютно?
— Потрясающе!
— Тебя покормили?
— Ещё как! У нас свой снабженец.
— А деньги у тебя есть?
— Сколько угодно. Сколько тебе нужно?
— Я серьёзно. — Она открыла сумочку.
— Не надо. — Я предостерегающе поднял руку. — Джимми Пратт уже дал мне сегодня десять долларов, и я оказался из-за них в тюрьме. Деньги — корень зла. Что я могу для тебя сделать?
— Милый Эскамильо. Я пришла повидаться с тобой.
— Я уже догадался. Ты принесла какое-нибудь постельное бельё?
— Нет, но могу достать. Тебе нужно?
— Нет, спасибо, я просто полюбопытствовал. Мне вполне хватит газет. Но можешь сделать одно одолжение?
— Я глаз не сомкну, пока не сделаю тебе одолжение.
— Ты можешь не спать в двенадцать часов?
— Конечно.
— Пожалуйста, позвони в полночь Осгудам и вызови Ниро Вульфа. Скажи ему, что ты миссис Тит Гудвин, что ты только что прилетела из Кливленда и остановилась в Кроуфилде, в отеле. Скажи, что получила от своего сына Арчи телеграмму, в которой сынок сообщил, что сидит в тюрьме, несчастный, всеми брошенный и одинокий. Спроси, какого чёрта он засадил меня в тюрягу; скажи, что подашь на него в суд и хочешь с ним встретиться рано поутру; ещё добавь, что он должен как можно быстрее исправить свою ошибку и искупить вину. Настаивай, что он должен искупить вину. — Я замолк и немного подумал. — Пожалуй, этого хватит.
Лили кивнула с серьёзным видом.
— Я усвоила. В этом есть доля правды?
— Нет, мне это всё приснилось.
— В таком случае я готова его хоть сейчас извлечь из постели. Пусть садится в машину, едет в отель и ждёт меня. Но лучше в полночь.
— Не вздумай. Он убьёт меня. Хватит того, что я сказал.
— Ладно. Что-нибудь ещё?
— Нет.
— Поцелуй меня.
— Не могу, я ещё не умывался. Забудь про всё, что между нами было. Я должен соблюдать осторожность. Однажды в метро я поцеловал девчонку, и когда она пришла в себя, то оказалась на крыше Эмпайр-Стейт-Билдинг.
— Боже всемогущий! А тебе не приходилось отправлять кого-нибудь прямиком в рай?
— Рай кишит ими!
— Когда тебя отсюда выпустят?
— Не знаю. Спроси Ниро Вульфа, когда будешь звонить ему.
— Ну что ж, — она пронзила меня взглядом, и я мигом вспомнил, как ощущал себя картофелиной, с которой срезали кожуру. — Теперь о том, зачем я пришла. Любой залог, на любую мыслимую сумму, я могу подготовить к одиннадцати утра. Как ты на это смотришь?
— За меня могут дорого запросить.
— Я же сказала — на любую сумму.
— Ниро Вульф может приревновать. Я сойду с ума, если вы устроите торг из-за меня. Но спасибо.
В девять утра Бэзил сидел на койке, свесив ноги, и причёсывался. Я тоже сидел на койке, всё ещё покрытой измочаленными газетами, и ожесточённо чесал: сначала плечо, потом бедро, потом левую руку. Я чесался и напряжённо морщил лоб, пытаясь вспомнить название книги о тюремных реформах, которая стояла в книжном шкафу у Вульфа. Мне стало стыдно, что я не прочёл её, так как в противном случае работа над осуществлением моего замысла продвигалась бы живее. Идея осенила меня, когда мы толкались в коридоре под предлогом так называемой зарядки.
— Сколько уже с нами? — спросил Бэзил.
Я ответил, что подписали уже четверо и ещё трое дали согласие. Оставив бесплодные попытки вспомнить название книги, я вытащил из кармана блокнот и пробежал глазами исписанные странички:
Старшему надзирателю, окружному прокурору, главному прокурору штата, законодательному управлению штата и губернатору.
МИНИМАЛЬНЫЕ ТРЕБОВАНИЯ «СОЮЗА ЗАКЛЮЧЁННЫХ КРОУФИЛДСКОГО ОКРУГА».
1. Признание прав СЗКО.
2. Право принимать в свои ряды только членов профсоюза.
3. Коллегиальные решения по всем спорным вопросам, кроме даты освобождения заключённых и права заключённых на ношение предметов, которые могут использоваться для нападения или побега.
4. Запрещение локаутов.
5. Еда. (Под «едой» подразумевается питательный материал, потребляемый или поглощённый организмом и предназначенный для роста, работы, поддержания и восстановления жизненных процессов.) Такой еды нам не дают.
6. Проведение водопровода во все камеры.
7. Уничтожение всех животных мельче кролика.
8. Эмалированные параши с герметическими крышками — во все камеры.
9. Ежедневный осмотр постельных принадлежностей комитетом граждан, движимых заботой о благе общества; в состав комитета должна входить одна женщина.
10. Снабжение необходимым количеством комплектов шашек и домино.
11. Мыло без медузьей эссенции или чего-то другого, что в нём сейчас содержится.
12. Президент СЗКО назначает Банный комитет, наделённый полномочиями претворять в жизнь решения.
Подписи: Арчи Гудвин, президент
Бэзил Грэхэм, вице-президент, секретарь и казначей и ещё четыре подписи.
Я остался неудовлетворённым. Для начала, конечно, неплохо, но ведь в нашем коридоре содержался двадцать один заключённый.
— Мы должны сегодня же собрать 100 процентов голосов, Бэзил, — решительно заявил я. — Ты, возможно, хороший вице-президент, секретарь и казначей, но агитатор из тебя никудышный. Ты ещё никого не уговорил.
