И все же мне показалось, что во всем этом брезжит какая-то мысль. Вот только ухватить ее я никак не мог, сколько ни пытался.
Скотчер рассказывал всем, что скоро умрет от болезни. И действительно умер – от стрихнина. После чего ему размозжили голову, чтобы заставить подозревать третью причину смерти.
Сколько же раз должен был умереть Джозеф Скотчер, чтобы доставить удовольствие… кому? Этот вопрос мне самому очень нравился, задавать его я считал полезным со всех точек зрения, хотя и не знал, каких именно. Присутствие Конри, О’Двайера и Софи Бурлет меня положительно раздражало. Мне хотелось поговорить с Пуаро один на один. Я готов был пожертвовать собственной почкой, упругой и розовой, чтобы услышать его соображения по этому поводу.
В участке гарды в Баллигуртине Конри повел нас длинным узким коридором; в конце его оказалась комната; мы вошли, и я сразу почувствовал себя как в школе. Там были стулья, на стене висела доска; не хватало только парт. На сиденье одного стула стояла пыльная стеклянная вазочка с давно увядшими стебельками, перехваченными бледно-зеленой лентой. Воды в ней не было, и потому стебельки давно расстались с венчавшими их когда-то головками. Потолок в одном углу комнаты порыжел от протечки.
– Ну? – выстрелил Конри вопросом в Софи Бурлет. – Что вы имеете нам сказать в свое оправдание? Вы ведь ухаживали за ним, значит, должны были знать, что с ним всё в порядке.
– Ваш доктор Клаудер жестокий человек, – сказала Софи горько. – К тому же отъявленный лгун! Послушать его, так мы с Джозефом могли бы жить долго и счастливо, если б его не убили. Или вы считаете, мне будет легче, если я буду так думать?
Губы под усами Пуаро зашевелились, но с них не сорвалось ни слова. Я догадался, что долго так продолжаться не будет, он наверняка не выдержит и вмешается.
– Доктор Клаудер не лжет, – сказал Конри. – Это вы, мисс Бурлет, лгунья.
– Месье Пуаро, мистер Кэтчпул, скажите же ему! Джозеф умирал от болезни Брайта. В его почках почти не осталось ничего живого. Они должны были стать сморщенными и коричневыми. Они не могли быть розовыми!
– А вы что, своими глазами видели его сморщенные коричневые почки? – спросил Конри.
– Вы же знаете, что нет. Как бы я могла их увидеть? Я ведь не присутствовала при вскрытии.
– Значит, у вас нет никакого права обвинять во лжи доктора, подписавшего протокол.
– Нет, есть! Джозеф умирал. Достаточно было просто взглянуть на него, чтобы понять это! А вы сами видели эти упругие розовые почки? Наверняка нет.
– Вот именно что видел, – сказал Конри. – Клаудер позвал меня сразу, как только вскрыл тело. Я стоял рядом, а он показывал мне, куда смотреть.
Софи открыла рот и тут же закрыла, не сказав ни слова.
– Так что ваш несостоявшийся супруг был бесчестным лжецом, как и вы, мисс Бурлет.
– Я не лгу, инспектор, – сказала сестра. – И у меня есть сердце, в отличие от вас. Пожалуйста, продолжайте высказывать свои соображения, не обращая внимания на мои чувства. Это послужит наилучшей возможной демонстрацией различия между моей и вашей натурами.
– Как долго вы ухаживали за Скотчером? – спросил Конри.
– Два года.
– И все это время он умирал?
– Нет. Сначала надежда еще была… мы много молились за него. А потом, чуть больше года назад… – Софи прикрыла рот ладонью.
– Чуть больше года? Скажите, а вы когда-нибудь читали о том, что такое болезнь Брайта?
– Конечно. Я прочла все, что только смогла найти об этой болезни, чтобы знать, как именно лучше помочь Джозефу.
– Значит, вы пропустили то место, где сказано, с какой скоростью эта болезнь убивает, вступив в конечную стадию? Тот, кто протянет пару месяцев, может почитать себя счастливцем! – Конри повернулся к нам с Пуаро. – Джентльмены, я ознакомился с рекомендациями, которые представила леди Плейфорд мисс Бурлет, когда пришла наниматься на работу. И, должен сказать, они показались мне чрезмерно безупречными. Я заподозрил, что они поддельные.
– Вы смешны, – возразила ему Софи. – Это клевета.
Конри изобразил большим и указательным пальцами пистолет.
– Теперь я знаю, что ошибался, – сказал он. – Я послал из Дублина человека, чтобы он лично познакомился с тем, кто написал эти письма. Так я узнал, что вы – прекрасная сиделка, одна из лучших в своей профессии.
– И в качестве награды вы решили…
– Заткнись! – рявкнул Конри.
О’Двайер буркнул что-то себе под нос. Мне показалось, я услышал слово «ящик».
– Вы что-то хотели сказать? – обратился к нему инспектор.
– О нет, вовсе нет. Я только подумал… Но это не важно.
– Выкладывайте, – рявкнул Конри.
Глядя на начальника с нескрываемым ужасом, О’Двайер сказал:
– В детстве мы с братом вечно дрались, как два крысенка в бочке. Наша матушка спокойно смотрела, как мы пинками и кулаками вышибаем друг из друга всю набивку, но стоило одному из нас крикнуть другому «заткнись», и ее лицо совершенно преображалось. Понимаете ли, она не видела разницы между этим словом и самой грязной бранью. Сэр, клянусь вам, это не имеет ровным счетом никакого отношения…
– Дальше, – настаивал Конри.
– Ну, в общем, нам совсем не нравилось мыть языки с мылом, а говорить друг другу «заткнись» нравилось, даже очень. И тогда мы придумали обходной маневр. Мы говорили: «Закрой ящик без ящика»[20]. И если маме случалось это услышать, то мы всегда могли соврать, будто говорим о ящике стола или комода, который не задвинул кто-то из нас. Но мы-то знали, что это на самом деле означало. «Закрой ящик без ящика» значило просто «заткнись». Просто вы произнесли это слово, вот я и вспомнил.
Я выдохнул – оказывается, я на несколько секунд задержал дыхание.
Конри продолжал вести себя так, словно О’Двайер не сказал ни слова. Он снова обратился к Софи:
– Вы повсюду возили Скотчера в кресле, хотя прекрасно знали, что он может ходить сам. Вы давали ему лекарства, которые оказались вовсе не лекарствами…
– Я не знала! На флаконах были ярлыки, подписанные доктором Джозефа в Оксфорде.
– В Оксфорде? – отозвался Конри таким тоном, словно речь шла о Марсе.
– Джозеф жил там, пока не переехал в Лиллиоук, – пояснила Софи.
– А почему он не нашел себе врача в Клонакилти, когда поселился здесь?
– Он любил своего оксфордского доктора, которого давно и хорошо знал.
– И как его зовут, этого доктора? – спросил Конри.
– Я… я не знаю, – сказала Софи. – Джозеф не любил говорить о нем.
– Еще бы! И как часто он наведывался туда, в Оксфорд?
– Один или два раза в год.
– Вы сопровождали его?
– Нет, он предпочитал ездить один.
– Еще бы, ведь он был отпетый мошенник. – Конри оторвал подбородок от груди, чтобы запастись воздухом для следующей атаки, после чего с удвоенной энергией продолжал плющить галстучный узел. – Хорош умирающий: чтобы передвигаться из комнаты в комнату, ему, видите ли, нужна была сиделка с инвалидным креслом, а в Оксфорд, на встречи с несуществующим врачом, он запросто ускакивал сам, что твой заяц! И тот же врач присылал ему флаконы с лекарствами, в которых на поверку оказалась сущая чепуха. И вы продолжаете отрицать, что все это время знали правду?
Софи поглядела ему прямо в глаза.
– Я знала правду тогда и знаю ее сейчас. Джозеф умирал от брайтовой болезни. Он ни за что не стал бы мне лгать.
– Не только стал бы, но и лгал, – отвечал ей Конри. – В этом у меня нет ни малейшего сомнения. А вы, продолжая лгать мне, помогаете убийце скрыться от правосудия.
– Напротив. – Софи встала. – Я ведь рассказывала вам о том, что своими глазами видела, как Клаудия Плейфорд раз за разом опускала дубинку на голову Джозефа, пока его лицо не превратилось в кровавое месиво с торчащими из него осколками костей. Я сразу прямо сообщила вам имя убийцы, а вы ее до сих пор не арестовали. И теперь вы еще удивляетесь, что я не верю словам вашего доктора? Вердикту вашего такого правильного дознания? Да мне вас почти жаль.
И Софи стала медленно наступать прямо на инспектора Конри.
– Если вы действительно хотите поймать убийцу Джозефа, то слушайте, что я вам скажу, потому что больше я повторять не буду. Я слышала, как Джозеф говорил с Клаудией Плейфорд, хотя, по-вашему, он уже час как был мертв от стрихнина. Он не был мертв! Он был жив! И молил Клаудию не убивать его, когда она стояла над ним с занесенной дубинкой. Не стану отрицать, возможно, стрихнин уже был в его организме, но отчет доктора Клаудера, который читали на дознании, просто не может быть правдой. Почему вы доверяете человеку, чья рубашка вечно застегнута не на те пуговицы? Чьи шнурки волочатся за ботинками, а вещи вываливаются из карманов на ходу?
Конри повернулся к О’Двайеру.
– Выведите отсюда эту лгунью, – сказал он.
Глава 25
Шримп Cеддон и ревнивая дочь
Обратный путь в Лиллиоук отнюдь не доставил нам удовольствия, хотя мы и проделали его в автомобиле. Я сидел позади Пуаро, напротив Софи Бурлет. Шел дождь, небо стало свинцово-серым. Быстро темнело. Когда я в Лондоне, ночи меня не беспокоят; там они проходят почти незаметно. В большом городе человека никогда не покидает чувство, что новый день только и ждет момента, чтобы начаться, причем не особенно терпеливо. А в Клонакилти все наоборот: там среди белого дня вдруг возникает подозрение, что ночь притаилась буквально за поворотом и вот-вот выскочит оттуда и поглотит свет.
