— Уж не хотите ли вы сказать, — перебил его полковник, — что смертельный укол старушке сделал один из моих бедуинов? Это уж вы чересчур!
— Погодите, полковник, дайте мне закончить. Итак, допустим, что араб заходил в палатку доктора Жерара, а не к Джиневре Бойнтон. А что же наши дамы рассказали про бежавшего слугу? Что ничего не могли услышать и лица араба тоже не сумели рассмотреть. Это и естественно, ведь расстояние между общей палаткой и тем местом, где сидела миссис Бойнтон, около двух сотен ярдов. И однако леди Уэстхолм дает очень подробное описание одежды этого человека, она приметила и заплаты на бриджах, и съехавшие рваные обмотки.
Глаза Пуаро заблестели, и он наклонился вперед.
— И вот это, друзья мои, сильно меня насторожило! Ведь если леди Уэстхолм не смогла разглядеть его лицо и не расслышала, что кричала разгневанная миссис Бойнтон, то как ей удалось заметить плачевное состояние его обмоток и бриджей? На расстоянии двух сотен ярдов! Вот тут был ее промах! Именно эта ошибка навела меня на довольно любопытную мысль. Зачем так упорно говорить о рваных бриджах и спущенных обмотках? Может быть, потому, что бриджи вовсе не были рваными, а обмоток просто не существовало? Леди Уэстхолм и мисс Пирс обе видели какого-то человека.., но их палатки так расположены, что они не видели в это время друг друга. Последнее подтверждает тот факт, что леди Уэстхолм пошла посмотреть, проснулась ли мисс Пирс, и, только подойдя к ее палатке, обнаружила, что та уже сидит у входа.
— О Господи. — Полковник Карбери внезапно выпрямился, как струна. — Неужели вы думаете…
— Я думаю, убедившись, что мисс Пирс (единственный свидетель, который, по ее мнению, мог в это время не спать) не намерена пока трогаться с места, леди Уэстхолм быстро вернулась к себе, надела бриджи для верховой езды, сапоги и жакет цвета хаки, соорудила себе арабский головной убор — из клетчатой тряпки, которую она прихватила, чтобы вытирать пыль, и шерстяных ниток, свернутых кольцом. Нарядившись таким образом, она смело вошла в палатку доктора Жерара, разыскала в его аптечке подходящее лекарство и шприц, наполнила его, после чего не мешкая направилась к своей жертве.
Миссис Бойнтон, видимо, дремала. Леди Уэстхолм действовала быстро: схватила ее за руку и вонзила иглу. Миссис Бойнтон успела лишь негромко вскрикнуть, попыталась встать — и не смогла. А мнимый араб бросился бежать, всячески изображая страх и виноватый вид. Миссис Бойнтон взмахнула своей тростью, видимо хотела опереться на нее и все-таки встать, но снова рухнула в свое кресло.
Через пять минут леди Уэстхолм подходит к мисс Пирс и обсуждает с ней сцену, которую якобы только что наблюдала, исподволь внушая собеседнице собственную версию. Затем дамы отправляются на прогулку, останавливаются у подножия горы, и леди Уэстхолм громко спрашивает у миссис Бойнтон, не нужно ли ей чего-нибудь. Ответа, естественно, не последовало, ибо миссис Бойнтон мертва… Но леди Уэстхолм говорит своей спутнице: «Какая грубиянка, просто фыркнула, не соизволив даже ответить!» Мисс Пирс заглатывает и эту наживку — она неоднократно наблюдала, как миссис Бойнтон что-то фыркала в ответ своим близким, — теперь, если понадобится, она клятвенно станет уверять, причем совершенно искренне, что слышала это фырканье собственными ушами. Леди Уэстхолм часто присутствовала на заседаниях различных комитетов — в них хватает женщин типа мисс Пирс, и она отлично знает, какой эффект производит на них ее высокое положение и властный тон. Единственная неувязочка вышла со шприцем: она не успевает положить его на место. Доктор Жерар вернулся непредвиденно быстро, нарушив ее тщательно продуманный план. Леди Уэстхолм надеется, что доктор не заметит пропажу или подумает, что куда-то сам его задевал. Ночью она кладет шприц на место.
Пуаро умолк.
— Но почему? — спросила Сара. — Зачем леди Уэстхолм понадобилось убивать миссис Бойнтон?
— Вы же сами мне рассказывали, что, когда вы с нею разговаривали, совсем близко от вас оказалась леди Уэстхолм. Это ей, леди Уэстхолм, предназначались те слова: «Я никогда и ничего не забываю — ни поступка, ни имени, ни лица». Сопоставьте это с тем фактом, что миссис Бойнтон служила надзирательницей в тюрьме, и вы все поймете… Вам откроется весьма неприглядная истина. Лорд Уэстхолм познакомился со своей будущей женой, возвращаясь из Америки. Будущая леди Уэстхолм отбывала там тюремное заключение за какое-то преступление.
А теперь представьте страшную дилемму, перед которой она оказалась. Ее карьера, ее амбиции, ее положение в обществе — все поставлено на карту! Нам пока неизвестно, за что она была осуждена (хотя скоро мы это узнаем), но, полагаю, это преступление, будь оно предано гласности, свело бы на нет ее политическую карьеру. И не забывайте — миссис Бойнтон не была шантажисткой в обычном понимании слова. Ей нужны были не деньги. Она жаждала удовольствия: сначала хорошенько помучить свою жертву, а затем насладиться эффектным ее разоблачением. Нет, друзья мои, пока существовала миссис Бойнтон, леди Уэстхолм постоянно грозила опасность. Миссис Бойнтон каким-то образом передала ей приказание явиться в Петру, и та не посмела ослушаться. Меня, естественно, удивляло, почему леди Уэстхолм, женщина, столь высоко ценящая свою персону, путешествует как простая смертная. Но я думаю, все это время она искала возможность избавиться от миссис Бойнтон. И как только случай представился, она тут же им воспользовалась. Но две оплошности она все же допустила. Первая: она слишком тщательно описала одежду бедуина — описание изорванных бриджей сразу меня насторожило; вторая: она перепутала палатки и вошла сначала не к доктору Жерару, а в палатку Джиневры, которая как раз там дремала. Отсюда эта ее невероятная история — полувымысел-полуправда — о переодетом шейхе. Девушка сильно исказила этот эпизод, повинуясь своей потребности драматизировать события, но и одного упоминания о шейхе для меня было достаточно.
Сегодня я, незаметно для леди Уэстхолм, сумел снять отпечатки ее пальцев и отослал их в тюрьму, где некогда служила надзирательницей миссис Бойнтон. Вскоре мы узнаем правду — там наверняка хранят образцы отпечатков всех заключенных. — Пуаро сделал паузу, и в наступившей тишине вдруг раздался громкий хлопок.
— Что это? — спросил доктор Жерар.
— Похоже на выстрел, — вскочив, сказал полковник Карбери. — В соседней комнате. Кстати, кто там живет?
— Мне почему-то кажется, — пробормотал Пуаро, — что этот номер занимает леди Уэстхолм…
Из газеты «Вечерний крик»:
«С прискорбием сообщаем о кончине члена парламента, леди Уэстхолм, последовавшей в результате трагической случайности. Леди Уэстхолм любила путешествовать. В дорогу она всегда брала небольшой револьвер. Однажды во время чистки этого оружия произошел случайный выстрел. Смерть наступила мгновенно. Мы выражаем глубочайшие соболезнования лорду Уэстхолму и всем ее друзьям и коллегам».
Прошло пять лет. Жарким июньским вечером Сара Бойнтон и ее супруг сидели в партере одного из лондонских театров. Шел «Гамлет». Сара сжимала руку Рэймонда, вслушиваясь в песню Офелии:
Как узнать, кто милый ваш?
Он идет с жезлом,
Перловица на тулье,
Поршни с ремешком…
…Ах, он умер, госпожа,
Он — холодный прах;
В головах зеленый дерн,
Камешек в ногах.
Чудесная красота обезумевшей от горя девушки, ее неземная улыбка — улыбка существа, уже отрешившегося от суетных тревог и пребывающего в мире своих видений и грез…
— Она — чудо! — прошептала Сара.
Этот взволнованный, проникающий в самую душу голос, всегда был мелодичным и выразительным, но теперь, прекрасно поставленный и разработанный, звучал как совершенный музыкальный инструмент. Когда после очередного акта дали занавес, Сара с горячей убежденностью сказала:
— Джинни — великая актриса!
После спектакля ужинали в «Савое». Джиневра, загадочно улыбаясь, наклонилась к сидящему рядом с ней бородачу.
— У меня ведь неплохо получилось, правда, Теодор?
— Вы были восхитительны, cherie.[93]
Ее губы тронула счастливая улыбка.
— Вы всегда в меня верили, — шепнула она. — Всегда знали, что я способна на нечто незаурядное.., что я могла бы увлечь целый зал.
За соседним столиком актер, игравший Гамлета, ревниво возмущался:
— Она ужасающе манерна! Публика, конечно, это обожает! Но разве это Шекспир? А мой выход она попросту загубила.
Надин, сидевшая напротив Джиневры, сказала:
— Просто поразительно! Мы — в Лондоне, а наша Джинни играет Офелию и стала настоящей знаменитостью!
— Как я рада, что вы пришли, — тихо откликнулась Джиневра.
— Обыкновенное семейное торжество! — С улыбкой оглядев присутствующих, Надин обернулась к Ленноксу. — Думаю, детям вполне можно посмотреть дневной спектакль, ты не против? Они уже достаточно большие, и им так хочется увидеть тетю Джинни на сцене.
