Я привожу здесь только несколько наиболее характерных записей.
«Я не хочу ехать в Швейцарию — и не поеду. Если мама будет настаивать, я и ее убью… только бы достать еще яду. Пожалуй, можно будет воспользоваться для этого ягодами тисового дерева. В книгах пишут, что они ядовитые.
Юстас сегодня очень разозлил меня. Он говорит, что я всего лишь девчонка и от меня нет никакой пользы и что мое расследование — просто глупость. Едва ли он считал бы меня глупой, если бы узнал, что убийство совершила я.
Мне нравится Чарльз… только он довольно глупый. Я еще не выбрала, на кого свалить преступление. Возможно, выберу Бренду и Лоренса… Бренда плохо ко мне относится, говорит, что у меня не все дома, но Лоренс мне нравится… это он рассказал мне про Шарлотту Корди, которая кого-то убила, когда он принимал ванну. Правда она не очень-то умно все это проделала».
Последняя запись была разоблачительной.
«Я ненавижу нянюшку… ненавижу… ненавижу… Она считает, что я еще маленькая. Она говорит, что я выхваляюсь. Она уговаривает маму отослать меня за границу… Я ее тоже убью… думаю, что отравлю ее лекарством тети Эдит. Если будет совершено еще одно убийство, сюда снова приедет полиция и опять будет весело.
Нянюшка умерла. Я рада. Еще не решала, куда мне спрятать пузырек из-под маленьких таблеток. Может быть, спрячу его в комнате тети Клеменси… или у Юстаса. Когда состарюсь и умру, я оставлю эту книжку и напишу, чтобы ее передали начальнику полиции. Вот тогда-то они узнают, какой великой преступницей я была на самом деле!» Я закрыл книжку. По лицу Софии текли слезы.
— О Чарльз, Чарльз… как все это ужасно! Она просто маленькое чудовище… и все же… и все же это вызывает бесконечную жалость.
Я испытывал такое же чувство.
Мне нравилась Джозефина. Я всегда чувствовал расположение к ней.
Ведь не уменьшается же любовь к человеку, если он вдруг заболеет туберкулезом или какой-нибудь другой смертельной болезнью. Конечно, Джозефина была, как сказала София, маленьким чудовищем, но она была маленьким чудовищем, достойным жалости. Она была рождена со странностями, это нелепое дитя из нелепого домишки.
— А если бы она осталась в живых, что могло бы случиться? — спросила София.
— Полагаю, что ее направили бы в исправительную колонию или специальное учебное заведение, А потом ее освободили бы… или, возможно, признали бы невменяемой — не знаю.
София вздрогнула всем телом.
— Думаю, что лучше уж пусть все будет так, как есть. Но меня мучает мысль о том, что тетя Эдит взяла вину на себя.
— Она сама так решила. Мне кажется, дело не будет предано огласке.
Наверное, когда Бренда и Лоренс предстанут перед судом, с них будет снято обвинение и их освободят. А ты, София, выйдешь за меня замуж, — сказал я совсем другим тоном, взяв ее руки в свои. — Я только что узнал, что меня ждет назначение в Персию. Мы поедем туда вместе, и ты забудешь нелепый домишко. Твоя мать может ставить пьесы, отец — накупить еще больше книг.
Юстас скоро поступит в университет. Не беспокойся о них больше. Подумай обо мне.
София посмотрела мне прямо в глаза.
— А ты не боишься, Чарльз, жениться на мне?
— Почему бы мне бояться? В бедной Джозефине сконцентрировалось все, что было самого худшего в семье. Тебе же, София, — я совершенно уверен в этом — досталось в наследство все, что было самого отважного и положительного в семье Леонидисов. Твой дед высоко ценил тебя, а он, судя по всему, почти никогда не ошибался. Выше голову, дорогая. Будущее в наших руках.
— Я согласна, Чарльз. Я люблю тебя и выйду за тебя замуж, и позабочусь о том, чтобы ты был со мной счастлив. — Она посмотрела на записную книжку. — Бедняжка Джозефина…
— Бедняжка Джозефина, — повторил я.
* * *
— Ну и каково же наконец правдивое объяснение всей этой истории, Чарльз? — спросил меня отец.
Я никогда не лгу своему старику.
— Преступление совершила не Эдит де Хэвиленд, сэр. Его совершила Джозефина, — сказал я.
Отец едва заметно кивнул.
— Так оно и есть. Я это понял некоторое время назад. Бедное дитя.