– Возможно. Но такие вещи случаются. Удивительно, что полицейский с двадцатилетним стажем с подобным никогда не сталкивался.
– Не сталкивался? Ох! Сталкивался, и довольно часто. Я начинал в Ист-Энде. Но чтобы среди аристократов…
Твигг резко остановился. Эббот вздернул брови:
– Аристократов? Вы ненавидите аристократов? И Саула во пророках?
– Я только хотел сказать…
– Если вы в чем и промахнулись, дорогой мой Твигг, так это в том, что считаете этих странных млекопитающих либо намного хуже, либо намного лучше себя самого. Попробуйте понять, что эти проклятые классы, быть может, не так уж и различаются.
– Послушайте, доктор, – сердито, хотя и с плохо скрываемым смущением, обратился Твигг к Гарту. – Вы не хотите рассказать нам? А?
– Я изложил основные факты, инспектор. Рассказать осталось очень немногое.
– Об основных фактах, пожалуй, – с легким ехидством согласился Эббот. То есть осталось рассказать почти все. Все, что вы знаете.
– Это останется между нами, я надеюсь? Полковник Селби мертв. Больше никто не прочтет тот документ, который я ему дал. Есть ли необходимость сообщать Винсу Боствику подробности этого дела?
– О, это останется между нами. Если бы полиция взялась рассказывать все, что ей известно, многие люди (включая и вашего покорного слугу) потеряли бы покой и сон. Вот только в интересах ли это самого мистера Боствика?
– Я не знаю! Не знаю! Мне его просто жаль.
– Вы слишком молоды, Гарт, чтобы помнить дело Браво 1876 года. Вся трагедия разразилась из-за того, что очень красивая молодая женщина не отказалась уступить человеку настолько старше ее, что он годился бы ей в отцы. Таковы же были бы и чувства мистера Боствика, так я понимаю? Это привело к трагедии?
– Отчасти да. Но только отчасти.
– А остальное?
Гарт откинулся в кресле. Потом наклонился вперед, положил локти на стол, прикрыл глаза рукой.
– Два года назад, – сказал он, – мой близкий друг женился на восемнадцатилетней девушке. Она была взята в дом в Индии в возрасте четырнадцати лет. Опекуну тогда было далеко за пятьдесят. Что-то в девушке внушало мне тревогу. Хотя я не мог тогда понять что. Вообще в этой семье полковника Селби, миссис Монтегю и Марион – многое казалось странным. Миссис Монтегю хоть и разрешила установить телефон в доме, но отказалась внести имена владельцев в справочник. Свадьбу сыграли очень поспешно. Ни полковник Селби, ни миссис Монтегю не присутствовали на церемонии в ратуше.
И в семейной жизни моего друга что-то пошло не так, как надо. Причина была в Марион; и дело вовсе не в моей склонности «видеть во всем сексуальную подоплеку», как говорит Винс. Как я сказал ему, любой опытный практикующий врач это увидел бы.
Хотя Винс очень любит свою жену, ясно было, что они несчастливы и что у Марион есть один, очень опасный, пунктик. Она без конца твердила о своих вымышленных романах с молодыми людьми и одновременно по поводу и без повода шутила на тему того, каковы «старики» в любви и браке. Я задался вопросом…
– Вы задались вопросом, не слишком ли горячо леди это утверждает?спросил Эббот. – Пункт, отмеченный старым венским психоаналитиком.
– Да. Другие врачи такой симптом тоже бы заметили, для этого не нужны лаборатории. Марион, Винс и я присутствовали на премьере «Веселой вдовы». После спектакля она долго расспрашивала меня о моей работе. Она спросила, что бы я сделал, если бы ко мне пришел кто-нибудь и сказал, что она ненормальная и странная и что ее стоило бы запереть в сумасшедший дом, чтобы она не совершила убийства?
В начале следующей недели полковник Селби позвонил Майклу Филдингу и спросил, не могу ли я принять его здесь, у себя, то есть за пределами его дома и в отсутствие его домочадцев. И в пятницу вечером он задал мне много таких же вопросов.
– И он говорил о ней? – спросил Эббот.
– О нет, – ответил Гарт. – Он думал, что говорит о себе.
– Думал?
– Да. – Гарт откинулся в кресле. – Даже сейчас, когда полковник Селби умер, я не открыл бы того, о чем он мне говорил в этом кабинете, если бы это не потребовалось полиции для объяснения преступления. Но это была откровенная беседа.
Человек был потрясен, сильно напуган и находился на грани нервного срыва. Он сказал, что хотел говорить гипотетически, но теперь передумал и признал, что говорит кое о ком, кого он знает.
Каждому врачу знакома такая уловка (а иногда он ее и боится). Когда пациент приступает к некоему, очень смущающему его, предмету и начинает настаивать, что рассуждает чисто гипотетически, можно быть совершенно уверенным, что он говорит о себе. Чаще всего потребуется много, времени и деликатности, чтобы услышать правду.
Полковник Селби говорил о себе… и о своих отношениях с Марион Боствик. Человек был в ужасе. Он не мог порвать отношения с женщиной гораздо, гораздо моложе его. Все повторялось раз за разом, даже когда он поклялся, что этого никогда больше не произойдет. Он думал, что он или чем-то заразился, или обезумел. Он был добросовестен, решителен и абсолютно честен…
Гарт выпрямился в кресле.
– Не смейтесь, – резко сказал он, заметив, что на лице Эббота появилось знакомое цинично-доброжелательное выражение. – Я на этом настаиваю! Если бы он не был таковым, он ни за что не признался бы, что убил Глинис Стакли, и не застрелился бы.
Повисла пауза.
– Простите меня, – сказал Эббот. – Вы, конечно, совершенно правы. Я и сам не люблю цинизма, хотя, случается, проявляю его. Продолжайте.
– Полковник Селби не знал, что, кроме него, это случалось со многими другими мужчинами. Кроме того, он жил в сравнительно простом мире (я сказал «сравнительно простом»), описанном мистером Киплингом. Он не мог предполагать, что инициатором этой сексуальной связи была сама Марион, из-за которой и вышли все эти неприятности и которая останется безнаказанной.
Снова наступила пауза.
– Полковник хотел рассказать мне обо всем в пятницу вечером. Он решился поговорить со мной после того, как ему и Марион стал угрожать вымогатель. Но наша беседа была прервана двумя событиями, последовавшими одно за другим, хотя в тот момент я понял только второе, более очевидное.
В холле зазвонил телефон. Нам был слышен голос Майкла, разговаривающего по телефону с Марион (он назвал ее по имени): она что-то выкрикивала насчет большого несчастья. Полковник Селби вскочил сам не свой. Он сказал, что не может продолжать разговор, и поспешно ретировался. Конечно, на него повлияло упоминание имени Марион, как я думаю. Но другое обстоятельство, которое я тогда не сумел понять правильно, задело его гораздо сильнее.
Он сидел в том же кожаном кресле, в котором сейчас сидите вы, Эббот. Когда зазвонил телефон, полковник отвернулся от меня и стал смотреть на камин. Перемена в его настроении произошла до того, как в телефонном разговоре несколько раз прозвучало имя Марион Боствик: он сидел, оглядывался, и вдруг его пальцы намертво вцепились в подлокотники кресла. Эббот, оглянитесь. Посмотрите на камин и, особенно, на каминную полку. Что вы видите?
Эббот стал внимательно оглядывать комнату. Твигг, непрерывно ходивший взад и вперед, остановился посреди кабинета и тоже проследил за жестом Гарта.
– Та-ак! – Эббот присвистнул и повернулся обратно. – Фотография Бетти Колдер в серебряной рамке. Он мог решить, что это…
– Вот именно. Для человека, которого шантажировала Глинис Стакли…
– Ох! – сказал Твигг, вытирая лоб. – О-хо-хо!
– Едва ли полковник Селби заподозрил, что я участник некоего заговора против него. Но он, должно быть, решил, что у меня очень странные друзья и связи, и потому, я уверен, переменил свое решение быть со мной откровенным.
В то время, однако, я еще ничего не слышал о Глинис Стакли, ничего не знал о ее интригах и вымогательстве; его поведение хоть и не прошло незамеченным, однако объяснилось сутками позже.
То же самое относится к другому факту, о котором полковник Селби упомянул, как только вошел в мой кабинет. В приемной кто-то оставил экземпляр книжки, которую я сам написал, под названием «Чьей рукой?». Полковник Селби просматривал книгу, дожидаясь меня. В этом романе, как вы оба знаете, рассказывается, как молодая женщина – очень привлекательная получает полную власть над мужчиной много старше ее самой.
– Так он подумал, что вы писали это с него? Или кто-то?
– О нет! – сказал Гарт.
– Что ж тогда, доктор? – удивился Твигг.
– Книга испугала его. Иначе бы он не упомянул о ней в самом начале разговора. Понимаете, полковник Селби практически ничего не читал. В его кабинете – а это то место, где наиболее ярко проявляются вкусы человека, в том числе и потаенные, – вы не найдете никаких книг, кроме нескольких экземпляров переплетенного «Поля». Он не читал роман, он его просматривал, пока ждал меня, и потому едва ли мог составить точное представление о его содержании. Он понял только, что это странно, подозрительно (как всегда начинает казаться запутавшемуся человеку), и это вывело его из душевного равновесия.
