— Это была обыкновенная шутка. Мы сделали это смеха ради. Откуда нам было знать…
— Вы? Вы хотите сказать, вы с мистером Дейлом?
— И с Деннисом. Это нехорошо, Обин. Я теперь знаю, что это нехорошо.
— Вы дали Деннису платье?
— Да.
— После Лас-Пальмаса?
— Да. Он был ужасно рад. Он сказал, оно ему безумно нравится. Вы ведь знаете, это был странный малый. А я, как вам и сказала, после истории с куклой к этому платью охладела. Поэтому и отдала его Деннису. Он сказал, что наденет его смеха ради на какой-то там вечеринке в честь дня рождения одного из стюардов.
— В пятницу вечером?
— Да. Он хотел, чтобы я все сохранила в тайне. Поэтому, когда вы спросили меня насчет этого платья, я вам ничего не сказала. Но решила, что вы догадались. Разве нет?
— В данный момент это не имеет никакого значения, — сказал Аллейн.
Капитан издал какой-то утробный звук, потом заорал во всю мощь своей луженой глотки:
— Нет имеет! Справедливость всегда остается справедливостью. Я сам еще ничего толком не пойму, но я не из тех людей, которые привыкли увиливать от ответственности. Старший инспектор, — он кивнул в сторону Аллейна, — пришел ко мне и сказал, что пассажиры видели, как кто-то, наряженный в это проклятое платье, валял дурака на носовой палубе. Он сказал мне, что он сам ничего не видел, но, судя по описаниям, это была миссис Диллинтон-Блик. «А почему бы и нет?» — подумал я. Платье — ее, почему она не может его надеть? Он просил меня произвести расследование и позаботиться, чтоб подобное не повторилось. Я не понимал, почему я должен вмешиваться в такие дела, и ему не разрешил вмешаться. Я был не прав. Я никогда не думал, что могу взять на борт убийцу. И в этом я тоже оказался не прав. Повторяю: я был не прав.
— Очень благородное заявление, — сказал Аллейн, думая о том, что в настоящий момент самое лучшее — продолжить расследование. — Я не видел сам эту фигуру в испанском платье. Мне сказали, что это была миссис Диллинтон-Блик, и у меня не было никаких причин в этом усомниться. Правда, у меня возникло ощущение, что такое поведение не характерно для миссис Диллинтон-Блик.
— Это моя вина, — сказала Джемайма и опустила глаза.
— Деннис рассказывал мне, что он всю жизнь мечтал стать танцовщиком, — заговорила миссис Диллинтон-Блик. Она смотрела только на Аллейна. — Когда вы спросили у меня, не надену ли я это платье, чтобы танцевать в нем при луне, я смекнула, что вы видели Денниса и приняли его за меня. Но я вам ничего не сказала. Я притворилась, будто это на самом деле была я, потому что… — Ее лицо сморщилось, и она расплакалась. — Потому что мы собирались всех вас разыграть.
— Ага, вот, выходит, в чем дело. А теперь я расскажу вам, как я все это себе представляю. Вы, мистер Дейл, большой любитель всевозможных проказ. Вы решили, что было бы забавно нарядить стюарда в платье миссис Диллинтон-Блик и посадить его после ужина на веранду. Вы условились, что миссис Диллинтон-Блик заявит во всеуслышанье, будто идет на веранду. Верно?
Обин Дейл, можно сказать, окончательно протрезвел. В его манерах снова появилась традиционная любезность. Теперь он взял на себя роль хорошего доброго малого, чрезвычайно огорченного всем случившимся и во всем обвиняющего одного себя.
— Никогда не прощу себе этого. Это будет преследовать меня всю жизнь. Но откуда я мог знать? Откуда? Вся ответственность лежит на нас, то есть я хочу сказать, на мне. — Он бросил на миссис Диллинтон-Блик слегка укоризненный взгляд. — Я думал, это будет так забавно. Мы решили, что этот несчастный чертенок пойдет на веранду, а если туда кто-нибудь зайдет, — Дейл посмотрел на мистера Кадди, а потом на мистера Макангуса, — он должен будет с ним пококетничать. Когда подумаешь, чем все кончилось, на душе становится так скверно, так…
Он замолчал и замахал руками.
— Банально, пошло, отвратительно, — нарушила наложенный ею же обет молчания мисс Эббот.
— Я сам на себя злюсь, мисс Эббот.
— Вы можете злиться сколько вашей душе угодно, но факт остается фактом. Заговор со стюардом! Сделать из порока этого несчастного человека, из его ужасной трагедии такой отвратительный фарс! Из его беды!
— Дитя мое, прошу вас, помолчите! — сказал отец Джордан.
— Подшутить над этим человеком! — Мисс Эббот тыкала пальцем в сторону мистера Кадди. — Воспользоваться его немощью. А другой…
— Нет, нет, пожалуйста не надо! — воскликнул мистер Макангус. — Это не важно. Прошу вас.
Мисс Эббот посмотрела на него, можно сказать, сострадательно и переключила свое внимание на миссис Диллинтон-Блик:
— А вы, вы, обладая красотой и очарованием, о которых мечтают тысячи несчастных женщин, вы смогли до такого унизиться! Дать ему ваше чудесное платье! Позволить касаться его кружев! О чем вы только думали? — Она стиснула ручищи в кулаки. — Ведь красота священна. Слышите — священна! Вы совершили святотатство.
— Кэтрин, вы должны отсюда уйти. Я настаиваю на этом как ваш духовный отец. Вы причиняете себе непоправимый вред. Идемте, я вас провожу.
Она как бы через силу встала.
— Можно? — спросил отец Джордан у Аллейна.
— Разумеется.
— Пошли.
Мисс Эббот безропотно повиновалась.
4— Эта женщина меня ужасно расстроила. — Миссис Диллинтон-Блик сердито всхлипывала. — Мне стало не по себе. О, я чувствую себя просто ужасно!
— Руби, дорогуша моя!
— Нет, Обин, не прикасайся ко мне. Нам не нужно было это затевать. Зачем, зачем ты это придумал? Все так отвратительно.
Капитан Бэннерман расправил плечи и направился в ее сторону.
— Нет! Прошу вас! — воскликнула миссис Диллинтон-Блик.
Мистер Макангус теперь представлял из себя один мучительный комок сострадания.
— Вы не должны об этом думать, — лепетал он. — Вы не должны упрекать себя. Ведь вы богиня. Вы не должны…
Миссис Кадди презрительно фыркнула.
— Все эта проклятая жара, — простонала миссис Диллинтон-Блик. — Нет никаких сил думать. Я… мне как-то нехорошо.
Аллейн распахнул стеклянные двери и поставил к ним спиной кресло мистера Мэрримена. Тим с Джемаймой помогли миссис Диллинтон-Блик до него дойти. Когда она опустилась в кресло, из салона ее видно не было.
— Посидите, пожалуйста, здесь, — попросил ее Аллейн. — Когда вам станет лучше, мы продолжим нашу беседу. Доктор Мейкпис за вами понаблюдает.
Он что-то тихо сказал Тиму, и оба мужчины вернулись в салон.
— Нам придется поторопиться. Женщины мне больше не нужны, поэтому вы, миссис Кадди, можете, если хотите, идти в свою каюту.
— Благодарю вас, но я предпочитаю остаться с мистером Кадди.
— Послушай, Эт, ты бы лучше шла. — Мистер Кади нервно облизнул губы. — Это не для дам.
— Мне не хочется сидеть там одной.
— Тебе там будет хорошо, дорогая.
— Ну а ты, дорогой?
— А мне будет хорошо здесь, — сказал он, глядя куда-то мимо жены.
В глазах миссис Кадди заблестели слезы. Это производило очень странное впечатление.
— Фред, зачем ты это сделал? — вырвалось у нее.
1— Что он сделал, миссис Кадди? — нарушил вакуум тишины голос Аллейна.
— Эт, бога ради, думай, что говоришь… Иначе они решат, будто я… Эт, прошу тебя, будь осторожной.
Миссис Кадди в упор смотрела на супруга, и, хотя она полностью игнорировала его последнее высказывание, Аллейну показалось, что в данный момент для нее существует он один. Мистер Кадди представлял собой жалкое зрелище.
— Ты ведь знаешь, как я к этому отношусь, и все равно продолжаешь вести себя подобным образом. Ты делаешь из себя посмешище. Ее я осуждаю больше, чем тебя. Запомни это, Фред. Она безнравственная женщина. Она над тобой смеется. И я не боюсь, — миссис Кадди повысила голос и повернулась лицом к спинке кресла, в котором сидела миссис Диллинтон-Блик, — я не боюсь, что она меня услышит. То, что случилось, случилось по ее вине. А ты пошел за ней подсматривать и впутался в эту историю с трупом. Думаю, это послужит тебе уроком. — Ее рот скривился, из глаз брызнули слезы. — Фред, зачем ты это сделал?
— Мне очень жаль, дорогая. Я сделал это лишь ради смеха.
— Ради смеха! — У нее сорвался голос. Она подошла к супругу и потрясла у него под носом кулаком. — Старый идиот! — И она выскочила в коридор.
Мистер Кадди хотел было последовать за ней, но Аллейн преградил ему дорогу.
— Надеюсь, вы не станете притворяться, что вам неясен смысл слов миссис Кадди. Не бойтесь, я вас не съем.
— Мне кажется, вам придется кое-что доказать. — Капитан Бэннерман кашлянул, бросил взгляд на спинку кресла, в котором сидела миссис Диллинтон-Блик и на Джемайму, примостившуюся возле нее на крышке люка. — Я считаю, это только для мужчин. Ради бога, давайте пощадим уши женщин.
