Профессор Джон Готлиб сидел в кресле и пристально смотрел на красивую молодую женщину, сидевшую напротив. Он поднял руку и по привычке как-то по-обезьяньи почесал ухо. Сам он тоже слегка походил на обезьяну. Выдающийся вперед подбородок, непропорционально высокий лоб мыслителя, маленькая, тщедушная фигурка.
— Не каждый день ко мне приходит молодая леди с письмом от президента Соединенных Штатов. И все же, — приветливо сказал профессор Готлиб, — президенты не всегда наверняка знают, что делают. Что это все значит? Насколько я понял, у вас самые высокие рекомендации.
— Я пришла спросить вас о том, что вы знаете или что можете мне сказать о некоем проекте «Бенво».
— Вы действительно графиня Рената Зерковски?
— Формально — да, но чаще меня называют Мэри-Энн.
— Да, так и написано в отдельном письме. Значит, вы хотите знать о проекте «Бенво». Ну что ж, было такое дело. Теперь этот проект умер и похоронен, так же, по-моему, как и его автор.
— Вы имеете в виду профессора Шорхэма?
— Именно. Роберта Шорхэма, одного из величайших гениев нашего времени, наряду с Эйнштейном, Нильсом Бором и несколькими другими. Но Роберт Шорхэм ушел раньше времени. Большая потеря для науки.
— Он не умер.
— Правда? Вы уверены? Я уже давно ничего о нем не слышал.
— Он инвалид, живет на севере Шотландии. Парализован, плохо говорит и плохо ходит, почти все время сидит и слушает музыку.
— Да, могу себе представить. Ну что же, я рад. Если ему это доступно, значит, он не слишком несчастен.
В противном случае жизнь была бы ужасной для умнейшего человека, который перестал им быть. Который, как сказать, всего лишь мертвое тело в инвалидной коляске.
— Так был все-таки проект «Бенво»?
— Да, Шорхэм был очень им увлечен.
— Он с вами разговаривал на эту тему?
— В самом начале он говорил о нем с некоторыми из нас. Я полагаю, девушка, вы ведь не из ученых?
— Нет, я…
— Видимо, вы просто посредник. Надеюсь, вы на нашей стороне. В эти дни мы все еще надеемся на чудо, но я не думаю, что вы сможете что-нибудь извлечь из проекта «Бенво».
— Почему нет? Вы сказали, что он над ним работал.
Это ведь было бы великое открытие, правда? Или изобретение, или как вы называете такие вещи?
— Да, это было бы одно из величайших открытий нашего века. Я не знаю точно, в чем там загвоздка. Такое случалось и раньше: сначала все идет нормально, но на последних этапах почему-то не срабатывает, и проект разваливается. Ожидаемых результатов нет, и в отчаянии все бросаешь. Или поступаешь как Шорхэм.
— А как он поступил?
— Он уничтожил свою работу, всю, до последнего листочка. Он сам об этом мне говорил. Сжег все формулы, все бумаги, все расчеты. А через три недели его хватил удар. Мне очень жаль. Как видите, я не могу вам помочь. Я никогда не знал деталей этого проекта, только основную идею, да и ее сейчас уже не помню, за исключением одного: темой проекта была благожелательность.
Лорд Олтемаунт диктовал.
Его голос, когда-то звонкий и властный, теперь стал тихим, но в нем чувствовался отзвук былой силы, завораживающий так, как не смог бы никакой громкий и зычный голос.
Джеймс Клик записывал, иногда останавливаясь, когда лорд Олтемаунт задумывался, подыскивая слова.
— Идеализм, — говорил лорд Олтемаунт, — может возникнуть и обычно возникает как естественная реакция на несправедливость, как отрицание грубого материализма. Естественный идеализм юности все больше и больше усиливается стремлением уничтожить эти две стороны современной жизни: несправедливость и грубый материализм. Это стремление к уничтожению зла порой приводит к жажде разрушения ради самого разрушения. В результате человек может начать испытывать наслаждение от насилия и боли, причиняемой им другому. Все эти качества способны стимулировать и усиливать люди, наделенные от рождения талантом вождя. Этот изначальный идеализм возникает в несовершеннолетнем возрасте. Он должен и может вызвать стремление к новому миру. Он также должен породить любовь ко всему человечеству и желание добра всем людям. Но тот, кто однажды испытал наслаждение от насилия ради насилия, никогда не повзрослеет, он остановится в своем развитии и останется таким на всю жизнь.
Зазвонил телефон. Лорд Олтемаунт сделал знак рукой, и Джеймс Клик поднял трубку.
— Пришел мистер Робинсон.
— Ах да. Пригласите его ко мне. Мы продолжим позднее.
Джеймс Клик отложил блокнот и карандаш и поднялся с места.
Вошел мистер Робинсон. Джеймс Клик подвинул ему кресло, достаточно широкое для него. Мистер Робинсон благодарно улыбнулся и сел рядом с лордом Олтемаунтом.
— Ну что, — оживленно спросил лорд Олтемаунт, — есть какие-нибудь новости? Диаграммы, кольца, пузыри?
— Не совсем так, — невозмутимо ответил мистер Робинсон. — Это больше похоже на карту русла реки.
— Реки? — удивился лорд Олтемаунт. — Какой реки?
— Денежной, — пояснил мистер Робинсон извиняющимся тоном, которым он обычно говорил о своей специальности. — Деньги, они совсем как река: берут начало из какого-то истока и непременно куда-то впадают. Право, это очень любопытно, если, конечно, вас интересуют такие вещи. Словом, это целая история…
Судя по выражению лица Джеймса Клика, он ничего не понял, но Олтемаунт ответил:
— Понимаю. Продолжайте.
— Эта река течет из Скандинавии, вбирая в себя мощные притоки, берущие начало в Баварии, США, Юго-Восточной Азии, и ручейки из более мелких государств.
— И куда же она течет?
— В основном в Южную Америку, где дислоцируется нынешний штаб боевой молодежи…
— И представляет собой четыре из пяти сплетенных колец, которые вы нам показывали: оружие, наркотики, научные военные разработки, а также финансы?
— Да, кажется, мы теперь довольно точно знаем, кто контролирует эти кольца…
— А как насчет кольца «X» — Хуаниты? — спросил Джеймс Клик.
— Мы пока точно не знаем.
— У Джеймса на этот счет есть некоторые соображения, — сказал лорд Олтемаунт. — Я надеюсь, что он ошибается… да, надеюсь.
— Убежденная убийца, — заявил Джеймс Клик. — Женщины этой профессии опаснее мужчин.
— Были исторические прецеденты, — признал Олтемаунт. — Иаиль предложила Сисару угощение, а потом вонзила гвоздь ему в голову. Юдифь прикончила, Олоферна и этим заслужила рукоплескания своих соотечественников. Да, в этом что-то есть.
— Значит, вам известно, кто такая Хуанита? — спросил мистер Робинсон. — Это интересно.
— Я могу ошибаться, сэр, но некоторые события навели меня на мысль…
— Да, — прервал его мистер Робинсон, — нам всем пришлось поразмыслить, не правда ли? Джеймс, скажите лучше, кого вы подозреваете.
— Графиню Ренату Зерковски.
— Какие у вас основания?
— Места, где она бывала, люди, с которыми общалась. Было слишком много совпадений. Она была в Баварии у Большой Шарлотты. Более того, она возила с собой Стэффорда Ная. Мне кажется, это важно…
— Вы думаете, он тоже в этом замешан?
— Мне не хотелось бы так говорить. Я знаю о нем недостаточно, но… — Он замялся.
— Да, — кивнул лорд Олтемаунт, — по поводу Ная были некоторые сомнения. Он с самого начала был на подозрении.
— У Генри Хоршема?
— Например, у него. Насколько я понимаю, полковник Пайкавей в нем тоже не уверен. За ним наблюдают, и, вероятно, ему об этом известно. Он далеко не глупец.
— Еще один, — раздраженно сказал Джеймс Клик. — Удивительно, как мы их вскармливаем, как мы им доверяем, посвящаем в наши секреты, рассказываем о наших делах и говорим: «Уж в ком я абсолютно уверен — так это в Маклине, или Берджесе, или Филби» — и так далее. И вот теперь — Стэффорд Най.
— Стэффорд Най, завербованный Ренатой, она же Хуанита, — заметил мистер Робинсон.
— Та странная история во Франкфуртском аэропорту, — сказал Клик, — а потом поездка к Шарлотте. По-моему, после этого Стэффорд Най побывал с Ренатой в Южной Америке. А сама-то она сейчас где?
— Полагаю, что мистеру Робинсону это известно, — предположил лорд Олтемаунт. — Как, мистер Робинсон?
— Она в Соединенных Штатах. Я слышал, что она гостила у друзей в Вашингтоне или где-то поблизости, потом побывала в Чикаго, потом в Калифорнии, а потом из Остина поехала к одному видному ученому. Это все, что мне известно.
— Что она там делает?
— Можно предположить, — как всегда, спокойно ответил мистер Робинсон, — что она пытается собрать информацию.
— Какую информацию?
Мистер Робинсон вздохнул:
— Это-то и хотелось бы знать. Предполагается, что это та же информация, которую мы сами желаем получить, и что она действует от нашего имени. Но никогда не знаешь, может быть, она работает на другую сторону. — Он повернулся к лорду Олтемаунту:
— Кажется, вы сегодня отправляетесь в Шотландию?
— Совершенно верно.
