Клаудиа поспешила исчезнуть со сцены. Штейнике она не увидела, зато у будочки вахтера стояла Мансфельд и о чем-то негромко переговаривалась с балериной Кречмар, которая, безусловно, поджидала здесь своего поклонника Вондри. Клаудии вспомнилось странное выражение на лице Вестхаузена, когда тот провожал глазами тенора. Скорее всего он все-таки знал об измене, но молча мирился с этим, боясь потерять жену навсегда. Клаудии было жаль его: в годах уже, совсем недавно был вполне приличным певцом, а теперь зарабатывает на хлеб, будучи чем-то вроде мальчика на посылках у главного режиссера.
При виде Клаудии обе молодые женщины наклонили головы. Их хихиканье и косые взгляды в ее сторону сразу подсказали Клаудии, о ком они сплетничают.
— Господин Пернвиц пока не появлялся, — с сожалением проговорил вахтер.
— Знаю, — кивнула Клаудиа, не изменившись в лице. — Когда он появится, передайте, что я уже… — она вдруг умолкла, испуганно глядя в сторону стеклянной двери.
Вондри сбежал по лестнице с такой скоростью, будто за ним гнались. Он был неестественно бледен, на лбу выступил пот.
— Скорее врача! — выдавил из себя он. — Кто-то провалился в люк. И лежит теперь, разбившийся, наверное, под сценой.
Поставив на столик два битком набитых портфеля, провел по лицу дрожащей рукой.
— Я сам бы туда свалился, не услышь я снизу стона. Лампа принудительного освещения между декорациями перегорела, и было темно, как у черта за пазухой.
— Кто это?.. — спросила Клаудиа, невольно сжав руку Вондри.
— Не знаю… у меня была только зажигалка, я ничего толком не разглядел… — Он старался не смотреть на нее. — Да не волнуйся ты зря, еще ничего не известно…
Клаудиа его больше не слушала. Побежала к двери. На долю секунды увидела в темном стекле свое бледное, искаженное гримасой боли лицо. Но тут же ее оттолкнули в сторону, и мимо промчалась Беритт Мансфельд. Испустив истерический крик, исчезла на лестнице.
Клаудиа ударилась о батарею. Отвратительна она, эта Мансфельд… Неужели Эберхард действительно… Страх подстегнул ее.
Двустворчатая металлическая дверь, ведущая на лестницу, под сцену, была распахнута. Просторное прямоугольное помещение с опорами и стальными конструкциями для поворотного круга было ярко освещено. Беритт Мансфельд стояла на коленях перед бездыханным телом, лежавшим посреди круга. Голова и тело мужчины были в тени деревянных конструкций. Рядом лежали портфель и коричневая меховая шапка.
Клаудиа остановилась, словно натолкнувшись на невидимую стену. Вондри оказался тут как тут, готовый прийти на помощь. Она только покачала головой. На последние несколько шагов ушла, кажется, целая вечность.
— Он мертв, — в ужасе проговорила Беритт Мансфельд. — А только что еще дышал…
Она заплакала навзрыд, как ребенок, и по ее щекам покатились крупные слезы.
Эберхард Пернвиц лежал на спине, раскинув руки. Казалось, он просто спит. Сколько раз Клаудиа видела его в такой позе. Склонившись над ним, взяла руку — а вдруг пульс бьется? И только тогда заметила лужицу крови под его головой.
— Я так и подумал, что это он… — тихо проговорил Вондри. — Незадолго перед этим он был в концертмейстерской…
Осторожно опустив руку мужа, Клаудиа усилием воли заставила себя выпрямиться. Удивительно, до чего буднично она все это восприняла; ей было жаль и его, и себя, и, не исключено, даже эту Мансфельд, которая по-прежнему всхлипывала. Долго не сводила глаз с лица близкого и дорогого, как принято говорить, человека.
— Хотел бы я знать, какой идиот оттянул этот проклятый затвор люка, — сказал Вондри и взял в оба портфеля со столика.
Клаудиа невольно подняла глаза на темный прямоугольник над головой. Ей почудилось, что наверху, на сцене, кто-то на цыпочках, чуть поскрипывая, отошел от люка.
С балкона гостиничного номера с трудом разглядишь что-нибудь, кроме привокзальной площади. Здания, трамвайные пути, киоски — все это тонуло в предвечерних сумерках.
Кристиан Маркус задержался на балконе, опираясь на перила и не сводя невидящего взгляда с бесконечного потока автомобилей внизу. Его знобило, сырость как бы прокралась под самую кожу. После возвращения с курсов в Магдебурге все пошло вкривь и вкось — и погода, и приказ о перемещении в этот город, эта паршивая гостиница с никуда не годным матрасом на кровати. К тому же новые сотрудники… Хорошо подполковнику Вундерлиху говорить, будто перемена мест пустяки, ничего особенного. Говорить-то легко… Правда, майор из районного управления вроде бы человек толковый и дело свое знает.
На крыше раздался треск, и на балкон низвергся целый поток талой воды. Маркус успел отскочить в сторону и хотел было вернуться в комнату, когда его внимание привлек «вартбург» с огромной рождественской елкой на крыше, который свернул с привокзальной площади и остановился прямо перед входом в гостиницу. Из машины вышли двое мужчин, которые торопливо направились к двери.
Заинтересовавшись, он перегнулся. На шею ему упало несколько холодных капель. На крыше «вартбурга» он заметил вторую антенну…
Когда в дверь постучали, он уже стоял посреди комнаты.
— Обер-лейтенант Штегеман, — представился меньший ростом.
У него было приятное круглое лицо, рыжеватые брови и морщинки-смешинки у глаз. Но, странное дело, он производил впечатление человека, с которым шутки плохи. Начав докладывать, он почесывал огрызком карандаша левую ладонь.
— Это лейтенант Краус, — указал он на стоявшего рядом офицера. — Мы бы и рады дать вам получше познакомиться с нашим городом, товарищ капитан. Но дело, похоже, очень сложное, и майор Бенедикт просит вас вступить в должность начальника уголовной комиссии прямо с сегодняшнего дня.
Маркус кивнул и перебросил свое пальто через руку.
— Пойдемте, — проговорил он. — Рассказать друг другу о себе мы еще успеем. Так в чем дело?
Обер-лейтенант пожал плечами.
— Несчастный случай из-за неосторожности… — Он развел руками: — Или убийство. Коллеги из районного управления пока к единому мнению не пришли.
Табличка на двери лифта «Временно не работает» выглядела так, будто висела на этом месте вечно. Ступеньки давно сбиты, хотя и натерты до блеска. Большие вазы и кадушки с пыльными, чем-то напоминающими пальмы растениями.
— Что вам известно о происшествии, Штегеман? — спросил Маркус через плечо.
— В окружном театре Карлсберга после репетиции провалился в люк главный режиссер оперной труппы. Да, в люк, или как там это называется…
— Все точно, — подтвердил лейтенант Краус. — Специальный люк для спуска громоздких конструкций.
Обер-лейтенант Штегеман ухмыльнулся, заметив, что их новый начальник удивился. Он словно позволил себе чуть-чуть расслабиться.
— Наш Бенно после окончания школы работал статистом в лейпцигском театре, — объяснил он. — Отсюда и его обширные познания в устройстве сцены.
— Не только статистом, но и пел в хоре, — со смехом добавил Краус, будто вспомнив о грехах молодости. — Некоторое время даже мечтал о карьере оперного певца.
— Жаль, что передумал.
Лейтенант, который был на несколько сантиметров выше довольно высокого Маркуса, погрозил своему коллеге пальцем:
— Завистник… Ты бы давно скис перед своим телевизором, если бы я тебя с женой время от времени не вытаскивал в театр.
В вестибюле не было никого, кроме пожилого портье за стойкой. Помпезная медная люстра освещала несколько поблекшую красоту клубных кресел и ковров, которые, похоже, сохранились здесь с незапамятных времен, чуть ли не с начала века. Перед вертящейся дверью — занавес из плотного красного полотна, которое слегка раздувалось от сквозняка.
Маркус с интересом слушал, как его новые сотрудники подначивают друг друга.
— Ваш опыт может нам пригодиться, — сказал он лейтенанту Краусу, проходя по вестибюлю. — Я с театром не сталкивался очень давно, да и воспоминания приятными не назову. — Он почувствовал, что Штегеман внимательно к нему присматривается. — Но это к делу не относится… Есть еще подробности?
— О несчастном случае с главным режиссером сообщил один из певцов — больше никого на сцене не было.
Вертящаяся дверь натужно поскрипывала и дребезжала. На улице ребятишки с радостными криками носились по лужам. Между киосками со сладостями на привокзальной площади шарманщик извлекал из своего простуженного инструмента святочные мелодии.
— Режиссер скончался по пути в больницу, — обер-лейтенант Штегеман остановился перед «вартбургом» и подождал, пока сел Маркус. Долговязый лейтенант устроился на переднем сиденье.
— Еще что?
— Пока это все. — Штегеман с такой осторожностью прикрыл дверцу, будто она была стеклянная. — Поехали, — сказал он водителю.
