В его тяжелых веках и серьезных серых глазах было нечто, поразившее Марча до глубины души, и он воскликнул в крайнем смятении: «Я не понимаю!», как восклицают люди, напуганные собственной догадкой. Наступившую тишину нарушал только веселый щебет птиц. Наконец Хорн Фишер негромко сказал:
— Я и есть убийца. И если ты очень хочешь знать, именно я выкрал государственные документы.
— Фишер! — воскликнул его друг сдавленным голосом.
— Позволь рассказать тебе все как есть, прежде чем мы расстанемся, — продолжал тот. — И позволь мне, ясности ради, изложить факты так, как мы, бывало, делали, обсуждая наши старые проблемы. Сейчас всех озадачивают две детали, не так ли? Первая — каким образом убийца сумел снять пиджак с трупа, когда того уже пригвоздили к земле каменным истуканом? Вторая, менее существенная и не столь загадочная, сводится к тому, что на кончике клинка, которым перерезали горло, совсем мало крови, хотя следовало бы ожидать, что она запачкает все лезвие. Ну, с первым вопросом дело обстоит совсем просто. Хорн Хевитт снял пиджак прежде, чем был убит. Можно даже сказать, что он снял пиджак, чтобы его убили.
— И это, по-твоему, объяснение! — воскликнул Марч. — В твоих словах еще меньше смысла, чем в самих фактах.
— Что ж, перейдем к фактам, — невозмутимо продолжал Фишер. — Лезвие найденного клинка не запачкано кровью Хевитта, потому что Хевитт убит не им.
— Но доктор, — воскликнул Марч, — ясно сказал, что рана нанесена этим клинком.
— Извини, — отвечал Фишер, — он не утверждал, что именно этим. Он сказал, что она возникла после удара ПОДОБНЫМ клинком.
— Но ведь это клинок редкой, даже исключительной формы, — не соглашался Марч, — совпадение слишком невероятно.
— Это и было невероятное совпадение, — ответил Хорн Фишер. — Трудно даже представить себе, какие иногда случаются совпадения. Осуществилась редчайшая в мире возможность — одна на миллион, — и в том же саду, в то же самое время оказался еще один клинок точно такой же формы. Частично этот факт объясняется тем, что я сам принес в сад оба клинка… Ну же, дружище, теперь-то ты мог бы догадаться! Сопоставь одно с другим: два одинаковых клинка и то, что он сам снял пиджак. Твоим рассуждениям, вероятно, поможет факт, что я не был вероломным убийцей.
— Дуэль! — прозрев, воскликнул Марч. — Ну конечно, мне следовало подумать об этом. Но кто шпион, кто выкрал бумаги?
— Мой дядя — шпион, который выкрал бумаги, — ответил Фишер, — точнее, он пытался украсть бумаги, когда я остановил его единственно возможным способом. Документы, которые следовало переслать на запад, чтобы успокоить наших друзей и посвятить их в планы боевых операций, уже через несколько часов оказались бы в руках противника. Что я мог поделать? Разоблачить в такой момент одного из наших друзей значило бы сыграть на руку твоему приятелю Эттвуду и всей компании угодников и паникеров. Кроме того, у человека за сорок может возникнуть подсознательное желание умереть так же, как он жил, и, видимо, поэтому я стремился унести свои тайны в могилу. Похоже, что с годами любое увлечение коснеет, а моим хобби всегда оставалось молчание. Да, я убил брата моей матери, но я спас ее честное имя. Во всяком случае, я выбрал время, когда вы все спали, а он один прогуливался в саду. Луна освещала каменные статуи, и мне казалось, что я — одна из них, когда я брел по дорожке. Чужим голосом я обвинил его в измене, потребовал вернуть документы и, когда он отказался, заставил его выбрать клинок. Их прислали сюда вместе с другими образцами оружия премьер-министру; он — коллекционер, как ты знаешь, и они оказались единственным равноценным оружием из того, что я смог найти. Чтобы покончить с этой безобразной историей, скажу: мы бились на дорожке перед статуей Британии. Он необычайно силен, но я лучше фехтую. Его клинок скользнул по моей лысине почти в тот же миг, когда мой погрузился в его шею. Он свалился под статую, как некогда Цезарь упал под изваяние Помпея, и повис на железном пруте; его клинок сломался. Когда я увидел кровь, хлеставшую из смертельной раны, то забыл обо всем. Я бросил оружие и подбежал, чтобы поднять его, наклонился, и тут события стали развиваться так быстро, что я не мог за ними уследить. Я не знаю, то ли прут оказался слишком ржавым и выскочил, когда он за него ухватился, то ли его обезьянья сила помогла вырвать его из камня, но прут оказался у него в руке, и в агонии он метнул его над моей головой, когда я, безоружный, опустился рядом с ним на колени.
Пытаясь избежать удара, я вскинул голову и увидел, что каменная громада Британии наклонилась над нами, точно фигура на носу корабля. Через секунду я понял, что она наклонилась на пару дюймов больше обычного, и небеса, усыпанные огромными звездами, казалось, наклонились вместе с ней. Еще через мгновение небеса рухнули, и в следующий момент я стоял в тихом саду, глядя на груду костей и камня, которую вы увидели сегодня. Он выдернул последнюю подпорку, на которой держалась британская Богиня, и она раздавила предателя. Повернувшись, я бросился к пиджаку, в котором был пакет, разрезал клинком карман и умчался вверх по тропинке к мотоциклу. У меня были основания для спешки, поэтому я убежал, не оглянувшись, но думаю, что оставил позади чудовищную аллегорию.
Затем я довершил остальное. Ночь напролет я пулей летел по деревням и рынкам Южной Англии и днем прибыл в штаб западных войск, пребывавших в полном смятении.
Появился я как раз вовремя. Я сумел, так сказать, растиражировать там новости, что правительство их не предало и что им гарантирована поддержка, если они выступят на восток, навстречу врагу. Нет времени рассказывать обо всем, но поверь мне, это был мой день. Триумф и факельное шествие. Мятеж стих. Толпы людей из Сомерсета и других западных графств устремлялись на рыночные площади — те же люди, которые умирали с Артуром и стояли насмерть с Альфредом. После бурной сцены к ним присоединились ирландские полки и, развернувшись в марше, двинулись из города на восток, распевая фенианские песни. Смысл их мрачного смеха оставался непонятным, как и восторг, с которым, маршируя рядом с англичанами на защиту Англии, они орали во всю глотку: «Крепко свитая веревка из английской конопли… трое храбрых ждут сигнала у свисающей петли». Припев, однако, звучал так: «Боже, храни Ирландию», и каждый мог подхватить эту строку, вкладывая в нее тот смысл, который ему нравился.
На этом моя миссия не закончилась. Я располагал планом обороны, но, по счастливой случайности, часть вражеского плана тоже оказалась у меня.
Не стану обременять тебя тонкостями стратегии, но мы знали, куда выдвинул враг батарею тяжелых орудий, прикрывавшую все его перемещения; и, хотя наши друзья с запада вряд ли успеют перекрыть направление главного удара, они могут вывести дальнобойные пушки на ударные позиции и обстрелять батарею, если будут знать, где она находится. Едва ли они способны обнаружить ее без посторонней помощи, но я все же надеюсь, что кто-нибудь из наших подаст им знак.
Закончив фразу, он поднялся из-за стола, они снова сели на мотоциклы и отправились навстречу идущим с востока сумеркам. Плывущие в небе облака повторяли перепады ландшафта, и линия горизонта мерцала последними красками дня. Полукруг холмов, уменьшаясь, откатывался назад, и вдруг вдали показалась туманная полоска моря. Мутно-фиолетовое, зловещее, оно разительно отличалось от лазурного простора, который они созерцали недавно, сидя на солнечной веранде. Здесь Хорн Фишер остановился вновь.
— Остаток пути придется проделать пешком, — сказал он, — а самый последний отрезок я должен пройти один.
Он склонился над мотоциклом и начал что-то отвязывать. Хотя были загадки и поважнее, этот предмет постоянно возбуждал любопытство его спутника. Оказалось, что это несколько связанных вместе и завернутых в бумагу реек. Фишер взял их под мышку и отправился в путь. Темнело, и по мере того, как Фишер приближался к роще, почва под ногами становилась все более неровной.
— Разговаривать больше нельзя, — сказал Фишер. — Я шепну тебе, когда остановиться. Не пытайся потом идти за мной, иначе все испортишь. Там, где один человек еще может доползти до места, двух обязательно схватят.
— Я пошел бы за тобой куда угодно, — ответил Марч, — но я готов остаться, если ты считаешь, что так будет лучше.
— Я знаю, — сказал его друг негромко, — возможно, ты единственный в целом мире, кому я доверял.
Они сделали еще несколько шагов и вышли на край большого холма, силуэт которого тяжело вздымался на фоне темного неба. Фишер жестом дал понять, что пора остановиться. Он взял своего спутника за руку, крепко пожал ее и ринулся во тьму. Поначалу Марч еще мог разглядеть, как тот удаляется, прячась в тени холма, потом он исчез, чтобы, пройдя двести ярдов, вновь появиться на соседней вершине. Рядом с ним возникло странное сооружение, сделанное, очевидно, из двух брусьев. Фишер склонился над ним, и тут же вспыхнул огонь, пробудив в Марче мальчишеские воспоминания, — он понял, что это такое. Это была пусковая установка для сигнальной ракеты. Смутные образы прошлого еще громоздились в голове Марча, когда резкий знакомый звук разорвал тишину, и, разбрасывая ослепительные искры, ракета взлетела к звездам. Марч вдруг подумал о конце света. Он знал, что видит нечто подобное комете Судного Дня.
