Нацуки Сизуко - Третья дама

— Понимаю. Но почему эти несчастные жертвы не обратились в другой университет для анализа продукции?

— Наш университет единственный носит государственный статус в этой части страны и до сих пор считался самым престижным. Профессора гигиены других университетов этого региона боятся нашей исследовательской группы и вынуждены считаться с имеющимся мнением. К тому же пострадавшие не имеют возможности обратиться за отчётом в лаборатории Токио и Осаки. Для этого нужны влияние и связи. Пострадавшие могли бы чего-то добиться, будь у них возможность всколыхнуть средства массовой информации, но у человека, который несёт ответственность за трагедию, имеются крепкие знакомства в высоких политических кругах, так что ему удалось замять эту историю. Поскольку число жертв в общем-то невелико, выяснить правду не так-то уж просто.

Женщина промолчала.

— Разумеется, я уже неоднократно имел стычки с этим профессором по данному поводу. Я обратил его внимание на то, что некоторые ингредиенты злополучных конфет содержали избыточное количество канцерогенных веществ. Как только я стал касаться этой темы, он начал предпринимать шаги к моему увольнению из университета. Он до сих пытается сделать всё, чтобы меня перевели в захолустный университет на Аляске. Он мотивирует свою позицию тем, что там не хватает квалифицированных кадров и я мог бы занять солидную должность, но за этими его заявлениями кроется совсем другое. Нам, конечно, говорят, что в университете мы на постоянных должностях, но на самом деле карьера младшего преподавательского состава полностью зависит от начальства, хотя об этом мало кто знает…

Между тем буря, похоже, чуть поутихла. Молния, как будто удовольствовавшись поломкой электричества, теперь почти не сверкала. Даже хлеставший в окна дождь, кажется, сделался слабее. Пронзительные завывания ветра тоже теперь слышались откуда-то издалека, и на их фоне особенно подчёркнутой казалась тишина в комнате.

— Как страшно делается, когда подумаешь обо всех маленьких детях, у которых обнаружили рак, — тихо всхлипнув, проговорила женщина. — Пять лет назад я давала уроки французского одной миленькой девчушке, заболевшей этим ужасным недугом. Даже сейчас я не могу забыть, как она кричала тогда от боли. — Теперь женщина уже, не сдерживаясь, плакала.

— Значит, вы понимаете, что я чувствую, когда говорю, что хочу убить этого человека. Ведь нет более чудовищного преступления, чем обречь на мучения невинных маленьких детей. В «Братьях Карамазовых» есть эпизод, когда Иван и Алёша спорят о Боге и когда даже кроткий Алёша с жаром восклицает, что убийц невинных младенцев следует расстреливать. И это правильно. Некоторые люди действительно недостойны жить на этой земле.

— Я согласна с вами. Но по-моему, не у каждого хватит смелости заявить такое.

Смелость. Возможно, как раз этого слова Дайго страшился больше всего.

— Давайте не будем больше об этом. — Словно в каком-то трансе Дайго придвинулся к креслу женщины и порывисто взял её тёплую руку. — Давайте по крайней мере хоть ненадолго попробуем забыть об этом.

Женщина накрыла ладонью его руки. Дайго чуть наклонился вперёд, вдыхая аромат её духов.

— Можно мне?.. — торопливо пробормотал он и порывисто сгрёб её в объятия.

Она легко вспорхнула к нему на колени и уселась, отвернув лицо.

Дайго ткнулся щекой в её плечо, и, когда она повернула шею, губы их встретились. У неё был нежный, изящный ротик. Не отрываясь от её губ, Дайго расстегнул ей сзади молнию на блузе, рука его нащупала женскую грудь, ощутив всю упругость молодого тела.

И блуза, и бюстгальтер легко соскользнули с её плеч. Дайго заметил, что уши у женщины проколоты для серёжек. Языком он прошёлся по гладкой, нежной коже её шеи. Сам он был уже полностью возбуждён, да и женщина, чувствовалось, тоже. Его одолел словно какой-то дурман, на память тут же пришли строки из Мопассана: «Возможно, эти мимолётные объятия разгонят по жилам трепет, наполнив нас бурлящим и божественным опьянением».

Между тем их частое дыхание немного улеглось, как и буря за окном, и в гостиной воцарилась атмосфера тихой грусти и меланхолии. Дайго вдруг увидел себя как бы со стороны — вместе они походили на какое-то скульптурное изваяние.

Потом, прямо у него на коленях, женщина оправила на себе одежду и наконец перебралась в своё кресло. Некоторое время они продолжали молчать, потом женщина заговорила, и на этот раз голос её задрожал с новой силой.

— Расскажите мне об этом жестоком профессоре, принёсшем вам такие душевные страдания. Кто он такой? Откуда взялся?

— Он профессор здравоохранения в университете «J» в Фукуоке. Зовут его Акисигэ Йосими, — начал Дайго на откровенной ноте, надеясь таким образом продлить самообман. Потом, продолжая разговор, он спросил: — А как имя той женщины, которую вы так ненавидите и хотите убить?

— Её зовут Мидори Нагахара, она старшая дочь владельца отеля «Эмеральд вью», что на озере Хаконэ.

— А вы? Почему вы не расскажете мне о себе?

— О себе? Меня зовут Фумико Самэхима. — Женщина взяла руку Дайго и на его ладони пальцем вывела несколько китайских иероглифов, в сочетании означавших имя «Фумико». — Живу я одна, в Токио, занимаюсь переводами на дому и только по вторникам и пятницам работаю с двенадцати до шести в конторе.

Дайго хотелось расспросить женщину ещё о многом, но он чувствовал, что сначала должен рассказать ей что-нибудь о себе.

— А меня зовут Кохэй Дайго. Я живу в Фукуоке и преподаю в колледже тамошнего университета. — Он намеревался продолжить рассказ, но женщина вдруг прижала палец к его губам, призывая замолчать.

— Достаточно. Пожалуйста, не рассказывайте мне больше ничего. Всё остальное не важно. Думаю, я уже поняла вас гораздо лучше, чем кто-либо другой. Главное, вы дали мне понять, что чувствуете в глубине души. И я тоже поделилась с вами тем, что у меня наболело. В сравнении с этим любые подробности нашей жизни становятся незначительными. И теперь мы могли бы расстаться — расстаться, так и не увидев друг друга в лицо.

Эти слова она произнесла с жаром, словно мать, увещевающая сына.

— Но что же будет потом? Смогу ли я когда-нибудь?..

— Наша встреча была редкой и судьбоносной случайностью. Скорее всего на нашу долю больше никогда не выпадет такой вот ночной встречи в старинной гостиной. Конечно, было бы прекрасно, если бы мы когда-нибудь встретились снова в Париже или в Токио. Но если такое и произойдёт, не думаю, что та новая встреча будет окутана столь же таинственным ореолом, как сегодняшняя.

Дайго был потрясён этими словами и даже не нашёлся что ответить. А женщина продолжала:

— И всё же у меня осталось впечатление, будто вы — моё второе «я», и вы тоже, надеюсь, ощущаете подобное относительно меня.

— Ну конечно, я…

— Благодарю вас. Не нужно больше обсуждать наши сегодняшние откровения, пусть они останутся в нашей душе светлым пятном и, быть может, помогут каждому из нас преодолеть что-то в будущем.

Пока Дайго соображал, что ответить, женщина встала, нежно провела пальцем по его щеке и тихо вышла из комнаты, едва слышно постукивая каблучками по ковру. Дайго был так поражён её внезапным уходом, что, казалось, просто прирос к своему месту, лихорадочно пытаясь отыскать какие-нибудь слова, чтобы вернуть её.

Когда дверь за ней закрылась, Дайго вдруг почувствовал душевную усталость и, обмякнув всем телом, откинулся на спинку кресла. Какая-то часть его существа настоятельно призывала догнать женщину и попросить разрешения разглядеть её лицо, но этого побуждения было недостаточно, чтобы заставить его подняться на ноги. Его удерживало в кресле сознание того, что женщина тоже не видела его лица. Он вдруг со всей остротой ощутил в прохладном воздухе гостиной слабый аромат её духов.

Он раздумывал над её словами. Она говорила о чистоте их отношений и о смелости. Интересно, что она подразумевала под смелостью? Прислушиваясь к завываниям ветра вдалеке, Дайго погрузился в грёзы.

— Вернёшься, как обычно, к ужину? — спросила жена Дайго, помогая ему надеть пальто.

В сущности, это был даже не вопрос, а скорее некий утренний ритуал, повторявшийся ежедневно перед его выходом из дома. Преподавая в государственном университете и не имея, помимо этого, никаких особенных интересов и увлечений, он жил по весьма однообразному графику. За исключением редких деловых поездок, его обычный день всегда проходил одинаково — утром на работу, вечером, не поздно, домой.

— Да. Скорее всего буду примерно к шести, — ответил он.

— А что приготовить на ужин? Может, тушёные креветки? В это время года они в самом соку.

Сихоко хорошо знала кулинарные предпочтения мужа и сейчас смотрела на него в ожидании одобрения. Когда она улыбнулась, вокруг глаз разбежались в разные стороны крохотные морщинки, и Дайго вдруг заметил, какой суховатой и шершавой стала кожа её лица.