Квиллер воздержался от комментариев. Он знал. чего стоят обещания главного редактора, – этот человек обладал короткой памятью.
Джуниор продолжал болтать:
– В «Прибое» слишком много женщин. За конторками, в отделе общего назначения, заведующих отделами, фотографов. Ты не знаешь рыжеволосую особу, фотографа, в зелёных чулках?
Квиллер отрицательно покачал головой.
– Она новенькая, пришла уже после меня, – сказал он.
– Она фотокорреспондентка, постоянно сотрудничает с местными журналами. Весной она могла бы приехать в Мускаунти и сделать фоторепортаж о заброшенном руднике. Неплохо?
– Неплохо, – задумчиво повторил Квиллер.
Он оставался задумчивым и тогда, когда после полуночи они сели в небольшой самолёт. Заняв место возле окна, он повернулся к Джуниору и тут увидел напротив человека, листавшего толстый журнал.
«Он не читает. – Квиллер задумался. – Он слушает. И он не здешний. Никто в Мускаунти не отличается подобной невозмутимостью».
В здании аэропорта незнакомец подошёл к стойке, чтобы взять напрокат машину.
– Джуниор, – пробормотал Квиллер, – кто этот малый в чёрном плаще?
– Никогда не видел его раньше, – сказал Джуниор. – Похож на моряка.
«Нет, он не моряк, – подумал Квиллер. – Что-то странное в его походке и в том, как он оценивает окружающее…»
В Пикакс они прибыли на рассвете. Джуниор наконец пришёл в себя и заметил, что Квиллер непривычно тих и задумчив.
– Что-то не в порядке дома, Квилл? Ты сказал, это был непредвиденный случай.
– Мой мальчик, случилось нечто ужасное. Твоя мать позвонила моей экономке, а та связалась с пресс-клубом. Тебя разыскивают. Никакого урагана нет, я сказал неправду. – Квиллер свернул направо.
– Эй, куда мы едем? Ты же не собираешься высадить меня у фермы? – заволновался Джуниор.
– Мы едем в больницу. Произошёл несчастный случай. Автокатастрофа.
– Отец?! – закричал Джуниор. – Что-то серьёзное?
– Да. Твоя мать ждёт в больнице. Мне трудно, Джуниор, но я должен сказать. Твой отец умер. Мгновенно. Это случилось на старом дощатом мосту.
Они подъехали к боковому входу в больницу. Джуниор выскочил из машины без единого слова и бросился к зданию.
Понедельник, одиннадцатое ноября
Тяжёлые тучи нависли над округом, обещая снег ещё до наступления темноты. «Сейчас температура воздуха в Пикаксе минус двадцать два, северный ветер», – передали по радио синоптики.
В понедельник утром школы, магазины, офисы и рестораны были закрыты до полудня из-за похорон.
День выдался холодным, серым и ненастным. Тем не менее толпа горожан теснилась возле Старой Каменной церкви на Пикакской площади. Некоторые наблюдали за происходящим из сквера в центре площади. Собравшиеся поеживались от холода, похлопывали руками, притоптывали, а иногда, если мороз совсем донимал, прикладывались к бутылочке. Всем хотелось увидеть самую длинную с 1904 года похоронную процессию.
Чтобы не мешать формированию процессии, полиция перекрыла Мейн-стрит в центре города. Автомобили, украшенные пурпурными флагами, выстроились в четыре ряда, от одного поребрика до другого.
Квиллер пробирался сквозь толпу в сквере, вглядываясь в лица горожан, вслушиваясь в тихий почтительный гул. Мальчишек, взобравшихся на фонтан, чтобы лучше видеть процессию, прогнал офицер полиции, предупредив, чтобы они не галдели и не шныряли в толпе.
Среди присутствующих на похоронах были многочисленные ветви клана Гудвинтеров, а также городские власти, члены Торговой палаты, члены местного клуба, читатели «Пустячка»: бизнесмены, домовладельцы, фермеры, пенсионеры, официанты, рабочие, охотники. Они хотели быть свидетелями события, о котором будут рассказывать грядущим поколениям так же, как их предки описывали похороны Эфраима Гудвинтера.
Внимание Квиллера привлёк человек, настороженно поглядывающий по сторонам. Он был в чёрном утепленном плаще.
Охотник в оранжево-чёрном маскировочном снаряжении говорил на ухо жующему жвачку мужчине в фуражке:
– Сегодня народу больше, чем у капитана Фагтри. Мужчина в фуражке продолжал жевать.
– Около сотни, я подсчитал. У капитана было семьдесят пять.
– Счастье, если им удастся похоронить его до снегопада. Надвигается «Большой».
– Не верьте ничему, что говорят по радио. Этот ураган из Канады достигнет границы и иссякнет.
– Где это произошло? – спросил охотник. – Авария, я имею в виду.
– На старом дощатом мосту. Жуть! Мы были там и видели это опасное место. Говорят, он сбил каменную перекладину, перевернулся вверх тормашками и упал на острые камни в реку. Машина загорелась. Я слышал, его будут хоронить в закрытом гробу.
– Нужно провести судебное расследование.
– Всё случилось слишком быстро. Меббе убил оленя.
– Или был смертельно пьян, как всегда в пятницу вечером, – сказал охотник с легкой усмешкой.
– Не он. Это она любит клюкнуть. У него ничего же нет в голове, кроме работы, работы, работы. Заснул за рулем, бедолага. Над этой семьёй нависло какое-то проклятие. Вы знаете, что произошло с его стариком?
– Да, но, говорят, он заслужил это.
– А потом с его дядей. Что-то такое подозрительное.
– И с его дедушкой. Никто так и не узнал, что же с ним стряслось. А что теперь будет с газетой?
– Отпрыск возьмёт на себя ведение дел. Четвёртое поколение. Но кто знает, что у него на уме. Эта молодежь вечно носится с бредовыми идеями.
Голоса стихли, как только начали звонить колокола и из церкви вынесли гроб. Вдову вел под руку старший сын. Джуниор шел со своей сестрой, приехавшей из Монтаны. Все присутствующие перекрестились, мужчины сняли головные уборы. Скорбная процессия двинулась к машинам. По сигналу мужчины в униформе оркестр заиграл траурный марш и длинная вереница автомобилей тронулась с места.
Квиллер опустил уши своей зимней шапки, поднял воротник пальто и пошёл через сквер к зданию, которое теперь называл своим домом.
Резиденция Клингеншоенов, унаследованная Квиллером, была одним из пяти наиболее заметных зданий на Пикакской площади, где Мейн-стрит делилась надвое, превращаясь в маленький скверик с каменными скамейками и каменным фонтаном. На одной стороне площади располагались Старая Каменная церковь, Малая Каменная церковь и старинное здание суда. Напротив находились городская библиотека и большой особняк «К», как его называли жители Пикакса. Особняк из булыжника высотой в три этажа окружали обширные земли. Человеку, вечно путешествующему, привыкшему жить в гостиничных номерах, такое величественное сооружение было совсем ни к чему. Возможно, при известных обстоятельствах Квиллер и передал бы дом городу в качестве музея, но завещание вынуждало его в течение пяти лет жить в этих огромных апартаментах с вычурными четырнадцатифутовыми потолками, отделанными деревом и украшенными массивными хрустальными люстрами весом в тонну; с восточными коврами размером в акр на полу; с бесценным французским и английским антиквариатом и с произведениями искусства стоимостью в миллионы.
Но Квиллер разрешил эту проблему, переехав в старое помещение для слуг над гаражом и предоставив роскошные апартаменты главного корпуса своей экономке. Айрис Кобб, прежде занимавшаяся оценкой антиквариата в Центре, сейчас была и его домоправительницей, и архивариусом, и хранительницей шедевров особняка, который, безусловно, в скором времени станет музеем. Ещё она была поваром-подвижником – этакая коренастая женщина в причудливой розовой хламиде. Овдовевшая миссис Кобб пекла бесконечные кексы и торты, с помощью которых хотела понравиться особам противоположного пола, и смотрела на мужчин с обожанием сквозь толстые линзы своих очков.
К возвращению Квиллера с похорон миссис Кобб приготовила тушёных устриц.
– Я стояла у окна и видела все машины, – сказала она. – Процессия растянулась, наверное, на полмили.
– Самая длинная за всю историю Пикакса, – уточнил Квиллер. – Это похороны не только человека, они могут превратиться в похороны столетней газеты.
– Вы видели вдову? Должно быть, она ужасно переживает.
Миссис Кобб, имея горький опыт, с большим сочувствием относилась к каждой женщине, потерявшей мужа.
– С ней были трое взрослых детей мистера Гудвинтера и какая-то старушка, возможно бабушка Джуниора, Гейдж. Такая маленькая, но важная, как бригадный генерал… Кто-нибудь звонил, миссис Кобб?
– Нет, только помощник официанта из «Старой мельницы» привёз немного колбасок из свиного ливера. Это новый рецепт, и шеф-повар хотел бы узнать ваше мнение. Я положила их в холодильник.
Квиллер презрительно заметил:
