Николас Барклай и Джин Уайтлегг вместе выехали из Лондона после невеселого, прошедшего в молчании ленча в кафе «Викторз». Оба они питали интерес к Дональду Феллоузу. Николас считал его блестящим музыкантом, который гробит себя из-за девушки, а Джин сама была в него влюблена, так что у них обоих имелись все причины недолюбливать Изольду. Правды ради, уж никак не Николасу было критиковать тех, кто позволял себе поддаться саморазрушительным порывам. Когда он был студентом, его специальностью являлся английский язык, профессора прочили ему блистательную научную карьеру, и Николас покупал и прочитывал от корки до корки все те многочисленные научные издания классиков, в которых большую часть страницы занимают комментарии (со скромной данью вежливости автору в виде крошечной полоски его текста на самом верху страницы, прямо под ее номером), внимательное чтение коих считается важнейшей частью подготовки дерзнувших замахнуться на членство в одном из колледжей. Увы, за несколько дней до выпускного экзамена Николасу вдруг пришло на ум усомниться в существовании у академической науки конечной цели. Книга сменяет книгу, исследование вытесняет исследование – придет ли время, когда будет сказано последнее слово по какой-либо теме? А если нет, тогда к чему все это? Да, рассуждал он, прекрасно, если кому-то удается получать от этого удовольствие; но ему это, увы, никак не удавалось. А тогда – зачем продолжать? Сочтя эти вопросы неразрешимыми, Николас закономерным образом полностью забросил свою работу и приобрел достаточно безобидную, однако постоянную приверженность к выпивке. После того как Николас не явился на экзамен и остался глух ко всем имевшим место вслед за тем выговорам, его исключили, но так как у него хватало личных сбережений, это событие ни в коей мере его не взволновало. Он продолжал курсировать между оксфордскими и лондонскими барами, оттачивая свое несколько сардоническое чувство юмора, заводя все новых и новых друзей и ограничивая чтение исключительно Шекспиром, из которого знал наизусть массу длиннейших отрывков, так что в конце концов даже и книга стала ему не нужна, и он мог просто сидеть и «думать Шекспиром», к вящему раздражению друзей, почитавших это такой степенью безделья, что дальше и ехать некуда. Поезд продолжал свое движение по направлению к пункту назначения, который Николас некогда окрестил «городом блеющих шпилей»[21] за изобилие хоровой музыки, а сам он, жизнерадостно прихлебывая из бутылочки виски, проигрывал в уме целые сцены из «Макбета»: «Настоящий страх не так страшит, как бред воображенья. Моя мечта, где встал убийства призрак…»[22]
О Джин многого не скажешь. В жизни этой высокой, темненькой, очкастой девушки ничем не примечательной наружности было всего два главных увлечения: Дональд Феллоуз и Клуб любителей театра в Оксфордском университете – студенческий кружок, который ставил занудные экспериментальные пьесы (как это обыкновенно бывает в подобных кружках) и где она была секретарем. Первый из этих двух интересов превратился у Джин просто в какое-то наваждение. «Дональд, Дональд, Дональд, – думала она, впиваясь в ручку сиденья, – Дональд Феллоуз. Черт! Пора с этим завязывать. Все равно он влюблен в Изольду, а не в тебя… Стерва. Самодовольная, эгоистичная стерва. Если бы только ее не… если бы кто-нибудь…»
* * *
Найджел Блейк был всем доволен и думал о множестве вещей, пока поезд полз по своему пути: о том, как было бы приятно снова увидеть Фена; о с трудом давшейся ему высшей оценке на экзаменах по специальности «английский язык» три года назад, и о своей последующей многотрудной, но интересной жизни журналиста; думал о долгожданном двухнедельном отпуске, по крайней мере половину которого он проведет в Оксфорде; предвкушал просмотр новой пьесы Роберта Уорнера, обещавшей, тут уж сомневаться не приходилось, оказаться прекрасной. Но в первую очередь он думал о Хелен Хаскелл. «Не волнуйся так, – сказал он самому себе, – вы еще незнакомы. Успокойся. Опасно влюбляться, лишь раз увидев кого-то на сцене. Она наверняка заносчива и вообще ужасна… Может быть, она обручена с кем-то, а то и вовсе замужем. И уж как пить дать, вокруг нее роятся молодые люди, и нелепо даже предполагать, будто тебе удастся заставить ее обратить на себя внимание в течение одной недели, притом что ты ее вообще пока не знаешь… Но никуда не денешься, – сурово подытожил он, – придется тебе как следует постараться».
В Оксфорде все они разъехались в разных направлениях: Фен и Дональд Феллоуз вернулись в колледж Сент-Кристоферс, Шейла Макгоу – в свои апартаменты на Уолтон-стрит, сэр Ричард Фримен – в свой дом на Боарс-Хилл, Джин Уайтлегг – к себе в колледж, Хелен и Изольда Хаскелл – сначала в театр, а потом в квартиру на Бомонт-стрит. Роберт, Рэйчел, Найджел и Николас отправились в «Булаву и Скипетр» в центре города. К среде, одиннадцатому октября, все они были в Оксфорде.
И в течение недели трое из этих одиннадцати умерли не своей смертью.
Ahi! Yseut, fille de roi,
Franche, cortoise, en bone foi…
Beroul[23]
Найджел Блейк прибыл в Оксфорд в пять часов двадцать минут после полудня и сразу поехал в «Булаву и Скипетр», где у него был заказан номер. Здание гостиницы никак нельзя было назвать одной из архитектурных жемчужин Оксфорда, о чем печально подумал Найджел, когда такси остановилось. Оно представляло собой причудливую смесь разных архитектурных направлений и больше всего напоминало огромный и чудовищно унылый ночной клуб-ресторан рядом с Бранденбургскими воротами в Берлине, в который однажды попал Найджел, где каждая комната должна была воплощать архитектурный стиль какого-нибудь народа – изображая его нарочито, романтически и неправдоподобно. Комната самого Найджела показалась ему гротескным подобием Пизанского баптистерия[24]. Он распаковал вещи, смыл грязь и усталость, без которых не обходится ни одно путешествие на поезде, и спустился на первый этаж в надежде найти что-нибудь выпить.
Было уже половина седьмого вечера. В баре и холле шел тот самый сдержанный, но гадкий спектакль театра марионеток, который представляет собой в цивилизованном обществе вступительные ритуалы секса. В целом это место осталось точно таким, каким Найджел его помнил, только студентов порядком поубавилось, а военных – заметно прибавилось. Несколько припозднившихся студентов-теологов богемного типа, видимо оставшихся на время каникул работать в городе или просто вернувшихся за несколько дней до начала занятий, со слащавыми вздохами несли чушь, обсуждая поэтичность концепции непорочного зачатия. Шумная компания офицеров ВВС с энтузиазмом пила пиво за барной стойкой. Было тут несколько древних стариков, а также разнородная смесь из студентов факультета искусств, школьных учителей и заезжих знаменитостей, которые часами просиживают в баре в надежде быть замеченными и без которых Оксфорд никогда не обходится. Пестрая группка женщин в компании юнцов моложе себя, без конца прибегавших к различным ухищрениям, дабы удержать внимание своих спутников, завершала эту картину. Парочка студентов-индийцев слонялась туда-сюда, довольно нарочито изображая праздность и демонстративно таская под мышкой томики популярных современных поэтов.
Найджел добыл себе выпивку и свободный стул и наконец устроился с легким вздохом облегчения. Здесь все осталось как прежде. «В Оксфорде, – думал он, – меняются лица, но типажи сохраняются, и из поколения в поколение и дела, и слова их одинаковы». Он зажег сигарету, огляделся и задумался, не навестить ли ему сегодня вечером Фена.
Без двадцати семь вошли Роберт Уорнер и Рэйчел. Найджел немного знал Роберта – поверхностное знакомство, результат череды встреч на литературных утренниках с ленчами, театральных вечеринках и премьерах – и радостно приветствовал его легким взмахом руки.
– Можно к вам присоединиться? – спросил Роберт. – Или вы погружены в размышления?
– Никак нет! – двусмысленно ответил Найджел. – Позвольте, я возьму вам выпить.
К счастью, Роберт оказался не из тех людей, которые немедленно заявляют «нет, позвольте мне вас угостить», так что Найджел, выяснив, что им взять, отправился к бару.
Вернувшись, он обнаружил их за беседой с Николасом Барклаем. Последовал ритуал представления новых знакомцев друг другу, и Найджел снова отправился к бару. Наконец все устроились и некоторое время сидели молча, попивая из своих стаканов.
– Я с огромным нетерпением жду просмотра вашей новой пьесы на следующей неделе, – сказал Найджел Роберту. – Хотя меня, признаюсь, немного удивило, что вы ставите ее здесь.
– На самом деле, – сделал неопределенный жест Роберт, – это необходимость. Моя последняя постановка в Уэст-Энде была таким жалким провалом, что пришлось податься в провинцию. Единственное утешение – я могу заниматься постановкой совершенно самостоятельно, чего мне не позволяли уже много лет.
