– Я не уверена, что там фигурировал студент. Кажется, речь шла о пари, заключенном во время лодочных гонок.
– Это более вероятно, – заметил Томми. – Не очень-то это нам поможет.
– Ну, не скажи. Итак, существует некая миссис Хендерсон и еще кто-то, кто живет в «Эпл-Три-Лодж», а еще в одной книжке наверху я нашла грязный листок бумаги. Не помню, что это была за книга – то ли «Катриона», то ли «Тени трона».
– Это о Французской революции. Я читал, когда был мальчишкой.
– Непонятно, даст это нам что-нибудь или нет, но на всякий случай я записала.
– Что же это такое?
– Похоже, три слова, написанные карандашом. Грин, г-р-и-н, потом хен, х-е-н, и последнее – Ло, обрати внимание, с большой буквы.
– Попробуем догадаться. Грин – это про Чеширского кота, который вечно улыбался[16]; хен – из другой сказки, помнишь, была такая про курочку Хенни-Пенни. А вот Ло…
– Да, – сказала Таппенс, – с этим Ло мы прочно застряли.
– «Ло» – это все равно что «чу», «прислушайся», – сказал Томми. – Никакого смысла.
Таппенс быстро заговорила:
– Миссис Хенли, «Эпл-Три-Лодж», я еще с ней не говорила, она сейчас в «Медоусайд». Итак, что мы имеем? Миссис Гриффин, Оксфорд и Кембридж; пари на лодочных гонках, перепись, Чеширский кот, Хенни-Пенни – какая-то сказка, в которой эта курочка куда-то отправляется, вроде даже сказка Андерсена, – и, наконец, это Ло. Может, это какое-то предостережение? Да, наверное, это именно так. Имеется в виду либо Оксфорд и Кембридж, либо лодочные гонки, либо пари.
– А мне кажется, что мы просто глупы, ничего не понимаем. Однако под этой кучей ерунды может в конце концов обнаружиться жемчужина великой ценности. Точно так же, как среди кучи старых книг, которые валялись наверху, мы обнаружили одну-единственную нужную.
– Оксфорд и Кембридж, – задумчиво проговорила Таппенс. – Это мне что-то напоминает. Никак не могу припомнить.
– Матильда?
– Нет, не Матильда, но…
– «Верная любовь»? – предположил Томми. Он широко улыбнулся. – Где ты, верная любовь?
– Перестань смеяться, дурачок. Нужно еще разобраться с этой последней головоломкой. Грин-хен-Ло. Ничего не приходит в голову. И все-таки… Что-то у меня забрезжило. Вот!
– Интересно, что означает это «вот»?
– Ах, Томми, у меня появилась идея. Конечно же!
– Что именно?
– Ло, – сказала Таппенс. – Ло. Меня навела на мысль твоя улыбка, совсем как у Чеширского кота. Улыбка, усмешка, грин, хен, а потом Ло. За этим непременно что-то кроется.
– О чем ты говоришь, никак не пойму.
– Лодочные гонки между Оксфордом и Кембриджем.
– Почему, собственно, эти слова грин-хен-Ло навели тебя на мысль о лодочных гонках между Оксфордом и Кембриджем?
– Даю три попытки.
– Сдаюсь сразу, потому что никак не понимаю, какой во всем этом смысл.
– А вот и есть смысл.
– Лодочные гонки?
– Нет, к самим гонкам это не имеет никакого отношения. Только цвет. Я имею в виду цвета.
– Да что ты хочешь этим сказать, Таппенс?
– Грин-хен-Ло. Мы неправильно это прочли. Нужно читать наоборот.
– Как наоборот? Ол, потом н-е-х? Никакого смысла не получается, даже если прибавить к этому н-и-р-г.
– Нет, надо брать слова целиком и читать их в обратном порядке. Так, как делал это Александр в той первой книге, которую мы обнаружили. «Ло-хен-грин».
Томми нахмурился.
– Все еще непонятно? – спросила Таппенс. – Подумай, на что это похоже. Конечно же, на «Лоэнгрин». Лебедь. Опера Вагнера, ты же знаешь.
– Но какое отношение все это имеет к лебедям?
– А вот имеет. Лебеди из фарфора, которых мы с тобой нашли. Помнишь? Скамеечки для сада. Один был синий, а другой – голубой. Помнишь, что сказал тогда старый Айзек? «Вот этот – Оксфорд, а тот – Кембридж».
– И один из них мы разбили, кажется, это был Оксфорд.
– Верно. Но Кембридж все еще цел. Голубой. Неужели ты не понимаешь? Лоэнгрин. Что-то было спрятано в одном из этих лебедей. Томми, следующее, что нужно сделать, – это пойти и посмотреть на этот Кембридж. На голубой. Он ведь все еще стоит в КК. Пойдем сегодня?
– Что, в одиннадцать часов вечера? Нет, сегодня не пойдем.
– Значит, пойдем завтра. Тебе завтра не нужно в Лондон?
– Нет.
– Значит, отправимся завтра и посмотрим.
– Просто не знаю, что делать с огородом, – сказал Альберт. – Я там немножко покопался, но ведь я ничего не понимаю в овощах. Кстати, вас ожидает какой-то мальчик, мадам.
– Ах, мальчик, – сказала Таппенс. – Этот рыжий?
– Нет, другой, беленький, тот, у которого грива до самых плеч. Имя у него еще такое глупое. Похожее на отель. Знаете, есть такой – «Роял Кларенс». Вот так его и кличут – Кларенс.
– Но он ведь просто Кларенс, а не Роял Кларенс.
– Верно, – согласился Альберт. – Он ожидает у парадной двери. Говорит, что может вам помочь, мадам.
– Понятно. Насколько я понимаю, он иногда помогал старику Айзеку.
Таппенс нашла Кларенса сидящим в плетеном кресле на веранде – или на лоджии, если угодно так ее называть. Он, по всей видимости, завтракал картофельными чипсами, а в левой руке у него была плитка шоколада.
– Доброе утро, миссис, – сказал Кларенс. – Пришел спросить, не нужно ли помочь.
– Ну конечно, нам всегда нужна помощь в саду и огороде. Ты, как мне кажется, работал одно время помощником старого Айзека.
– Не то чтобы работал постоянно, а так, иногда помогал ему. Я не слишком много понимаю в этих делах. Да и он, похоже, не слишком много знал. А разговаривали мы много, он все рассказывал про старые времена, как тогда было все прекрасно. Говорил, например, что был старшим садовником у мистера Болинго. Знаете, у того самого, что жил дальше по реке. Огромный дом у него был. Теперь там школа. Так вот, уверял, что служил там старшим садовником. Только бабка моя, бывало, говорила, что ни одному его слову верить нельзя.
– Ладно, неважно, – сказала Таппенс. – Мне просто хотелось достать кое-что из этой так называемой оранжерейки.
– Вы говорите про тот сарай, что со стеклянными стенами? Этот КК?
– Совершенно верно, – подтвердила Таппенс. – Так ты, оказывается, даже знаешь ее название?
– Да его завсегда так называли. Все это знали. Говорили, что это на японском языке. Не знаю только, верно это или нет.
– Ну пошли, – сказала Таппенс. – Пойдем туда.
Отправились целой процессией: Томми, Таппенс и пес Ганнибал, а в арьергарде следовал Альберт, который оставил не мытую после завтрака посуду ради более интересного занятия. Ганнибал был совершенно счастлив. Досконально исследовав по дороге все заманчивые запахи, он присоединился к ним у дверей КК, продолжая заинтересованно принюхиваться.
– Привет, Ганнибал, – сказала Таппенс. – Ты хочешь нам помочь? Расскажи нам что-нибудь.
– Что это за собака? – спросил Кларенс. – Кто-то говорил, что таких собак держат потому, что они охотятся на крыс. Это верно?
– Да, совершенно верно, – подтвердил Томми. – Это манчестерский терьер, черно-коричневый, старинная английская порода.
Ганнибал, понимая, что говорят о нем, вилял всем своим телом и с необычайной энергией постукивал хвостиком. Потом уселся на землю и огляделся по сторонам.
– Он, наверное, кусается? – спросил Кларенс. – Все так говорят.
– Это настоящая сторожевая собака, – сказала Таппенс. – Он меня охраняет.
– Совершенно верно, когда меня нет дома, он тебя опекает, – подтвердил Томми.
– Почтальон говорит, что он его чуть было не укусил дня четыре назад.
– Все собаки ненавидят почтальонов, – сказала Таппенс. – Ты не знаешь, где ключ от КК?
– Знаю, – ответил Кларенс. – Он висит там, в сарае. В том месте, где свалены цветочные горшки.
Он побежал к сараю и вскоре вернулся с заржавелым ключом, который теперь был хорошо смазан.
– Это Айзек, верно, его смазал, – сказал он.
– Ну да, раньше замок трудно бывало открыть.
Дверь открыли.
Кембридж, фарфоровая скамеечка, вокруг ножки которой обвился лебедь, выглядел весьма импозантно. Очевидно, Айзек отмыл его и отполировал, собираясь перенести на веранду, где можно посидеть в хорошую погоду.
– А еще должен быть синий, – сказал Кларенс. – Айзек, бывало, говорил: Оксфорд и Кембридж.
– Правда?
– Ну да. Синий – это Оксфорд, а голубой – Кембридж. Ну конечно, ведь это Оксфорд разбили, верно?
– Да, ведь именно Оксфорд проиграл в гонках!
– Кстати сказать, что-то приключилось с этой лошадкой, да? Там, в КК, кто-то хозяйничал.
– Да.
– Смешное какое имя – Матильда, верно?
– Согласна, – сказала Таппенс. – Ей пришлось сделать операцию.
Кларенсу это показалось очень забавным. Он от души рассмеялся.
– Тетке Эдит, это моя двоюродная бабка, тоже пришлось делать операцию, – сказал он. – Вырезали ей кусок нутра, но потом она поправилась.
