Стелла смотрела на него во все глаза.
— Это ваша манера шутить, мистер Шерингэм? Я прекрасно вспомнила оба скетча, как только вы их назвали. Я…
— Да, но это не важно. Это ведь просто выдумка, вы разве забыли? Это в романе племянница оставляет пальто и вещи в кресле, а сама исчезает примерно на полчаса. Монашеская ряса была либо у нее с собой, либо где-нибудь спрятана; ее легко накинуть в чем бы ты ни был, длинные полы скрывают даже туфли на высоких каблуках. Переодеться можно было под лестницей метрополитена, в общественной уборной, где угодно.
Затем она отправилась в «Монмут-мэншинс». Это заняло не больше четверти часа, потому что она очень энергичная девушка и заранее очень хорошо подготовилась. К двадцати минутам седьмого она уже сидела в своем кресле в «Колизеуме», приблизительно с шестью сотнями фунтов в сумке. И на этом ее роль завершилась. Разумеется, она сохранила корешки билетов на спектакль, вместо того чтобы выбросить их, как обычно. И разумеется, впоследствии очень охотно отвечала на вопросы о том, где она находилась в это время.
Кроме тех ошибок, о которых уже говорилось, она совершила еще одну, положив на линолеум кухни кусочек глины, но это, пожалуй, вина не ее, поскольку ей было велено его положить, и она выполнила приказ. Ошибка состояла в том, что это особенный род глины. Как выяснила полиция, такая глина имеется в окрестностях Брейсингема. Но Танбридж-веллс — я хочу сказать, Севенокс — находится всего в шести милях от Брейсингема, не так ли?
Итак, с ее ролью мы кончили. Займемся теперь женихом. В одиннадцать вечера этого дня он лег спать. Об этом есть показания свидетелей. Чего в показаниях свидетелей нет, так это того, что в одиннадцать тридцать он вышел из Дому, сел в машину и вернулся в Лондон, чтобы сыграть там роль, описанную в тех записках, которые я продиктовал вам день назад. Единственный промах, который он допустил, тем отличается, что он этот промах не мог не допустить. У него физиономия лягушачья. Шофер, показания которого вы, наверное, помните, сказал, что человек, который, как он видел, перелезал через стену, будто брал препятствие, казалось, широко ухмылялся. Это точный образ гримасы, с которой берет препятствие человек, похожий лицом на лягушку, — не так ли?
Я, кажется, сказал вам, что племянница, помимо упомянутых, ошибок не совершала? Право, не знаю, можно ли назвать ошибкой то, что она использовала четки, которые монахини носят у пояса, в качестве орудия удушения, поскольку, если как следует подумать, четки все-таки наводят на мысль о монахинях. Но думать пришлось действительно хорошо.
Так уж странно сошлось, что чуть позже племянница пошла в секретарши к писателю, который не только любил распутывать преступления, но сейчас занят был — уйдя в это с головой — распутыванием как раз того убийства, которое совершила его же секретарша. Не знаю, было бы лучше, если б она не столь скептически относилась к тем невероятно тонким подробностям дела, которые он обнаруживал, или проявляла бы к ним чуть более живой интерес, который наверняка испытывала, поскольку ее безразличие просто поразило его как чрезмерное, неестественное — ведь в конце концов речь шла об убийстве ее родственницы. Правда, жест негодующего отказа от наследства был отменно придуман, и позже, но настоянию жениха, она вполне могла этот отказ пересмотреть. (Между прочим, мисс Барнстэпл конечно оставила завещание, а племянница нашла его и уничтожила.) Еще она слишком поторопилась с уборкой в квартире покойницы и действительно успела уничтожить все улики, которые могла проглядеть полиция. Но в целом она сыграла свою роль столь же убедительно, сколь мастерски немного позже лицедействовала в магазине на Шафтсбери-авеню.
Вот и вся история, Стелла.
Та даже уже не притворялась, что записывает. Вся ее собранность исчезла, и она сидела в кресле мешком, не отрывая от Роджера глаз. Лицо ее было залито краской и будто скомкано, а нижняя губка закушена добела.
Она долго молчала, пока наконец не выдавила из себя:
— Мистер Шерингэм, я… я… я… — И тут же фантастическое самообладание рухнуло. Она закрыла лицо руками, и ее затрясло.
Роджер смотрел на нее в смущении. Мудро ли он поступил, выложив ей все это в лоб? Он собирался проделать это мягче. Он влип в эту историю глубже, чем думал. Вот идиот, надо было чуть-чуть намекнуть, надо было держаться так, будто все это беллетристика, а не вываливать, как есть, с прямотой, достойной лучшего применения. Как теперь все это разгребать?
Зазвонил телефон, и он автоматически снял трубку.
— Мистер Шерингэм? — услышал он голос Морсби, звучавший, как показалось Роджеру, добродушней обычного. — Я подумал, вам будет небезынтересно, сэр, узнать, что все кончено и канарейка в клетке.
— А? — произнес Роджер.
— После ваших вчерашних намеков, сэр, я прошлой ночью занялся Лил — помните, девчонка Малыша. Я и раньше пытался, да она все отмалчивалась. Прошлой ночью я ее расколол. Как? Ну, знаете, Малыш на полном серьезе подлаживался к той, другой девчонке, в Льюисе, а Лил об этом не знала. Он внушил ей, что та у него просто для алиби. Мы и намекнули Лил, что ей морочат голову, и, когда это наконец дошло до нее, она, как положено, открыла рот и разговорилась. Ревность — лучшее средство разговорить женщину.
В общем, я поздравляю вас, мистер Шерингэм. Так все и было в точности, как вы сказали. Ваш первый тезис, что общедоступные увеселительные заведения — не слишком надежное алиби, мы знали, конечно, да ведь время не совпадало. Конечно, я и сам заподозрил сразу, тут что-то не так. Уж слишком гладко Малыш все это расписывал. В общем, как бы там ни было, в кино у них была ложа, и он прямо там и надел свою рясу. Он сказал Лил, что управится за полчаса, но вернулся больше чем через час, и, возбужденный ужасно, рассказал ей все и показал деньги. Конечно он не собирался укокошить старуху, но так уж получилось, и он голову не потерял, а сел, подумал и организовал все в точности, как вы сказали, и высыпал в чулан окурки из пепельницы, когда спускался вниз. Он хотел, чтобы Лил пошла ночью во двор и подергала за веревку, но она сдрейфила. Зато мысль о беглеце, который привлечет внимание, похоже, это ее.
Малыш тогда отправился к своему приятелю, Чарли Дэвису, и рассказал ему, в какой переплет попал. Чарли за половину добычи согласился подергать за веревку и изобразить кросс. Мы хорошо знаем Чарли, час назад его сюда Доставили, и он сознался. Оба они с Лил конечно соучастники. Против него мы выдвигаем обвинение, а Лил позволим выступить на стороне прокурора: оно того стоит, я только что говорил по телефону с Льюисом. Малыш на месте, мы его из виду не выпускали ни на минуту, и сейчас его будут брать.
И скажу вам, мистер Шерингэм, со всей откровенностью, что только благодаря вам нам удалось заполучить его так быстро.
— Да, — как автомат проговорил Роджер.
— Мы бы в конце концов и сами его достали, мы всегда их в конце концов достаем, но вы все время шли на несколько ярдов впереди нас.
— Да, — произнес Роджер.
— Шеф очень доволен, уж будьте спокойны. Через несколько минут он позвонит вам и сам об этом скажет. Я подумал, вам лучше сначала все узнать от меня.
— Я очень благодарен вам, Морсби, — сказал Роджер и как во сне положил трубку на рычажок.
Он перевел взгляд на Стеллу. Ее всю трясло в кресле, и она прижимала к губам платок. Он никогда не видал, чтобы девушка так заходилась от смеха.
Только в минуты великих потрясений настоящий мужчина показывает, на что он способен. А Роджер переживал сейчас одно из величайших потрясений своей жизни. Если он сейчас не возьмет ситуацию в руки, до конца своих дней эта девица будет впадать в истерику и хохотать до упаду при одном звуке его имени, и даже в гробу будет крутиться, чтобы не расхохотаться, когда где-нибудь в небесном эфире пронесется — Роджер Шерингэм.
Он выдавил из себя улыбку:
— Я хотел, Стелла, вас напугать. Разве не лихо я вас это выстроил? Может, конечно, не следовало так уж за нос водить…
— Совсем нет, совсем нет! — просто давилась от смеха Стелла. — Вы все это совершенно серьезно… А-а-а-ха-ха-ха!
— Дорогая моя! — Роджер почувствовал себя оскорбленным. Все это до крайности было ему неприятно. И черт побери, она и правда не верит ему ни на йоту. Почему же, однако? Конечно, мог он подумать, как хорошо, что мисс Барнетт все-таки живой человек, но он этого не подумал.
А она хохотала и хохотала. Слезы текли из ее прекрасных глаз по ее прекрасным щекам прямо к ее прелестным губам, но Роджер был не в силах любоваться этой дивной картинкой.
Опять зазвонил телефон.
Это был сэр Артур Макфарлейн, помощник комиссара, намеревавшийся сообщить Роджеру нечто очень и очень лестное. Роджер, однако, слушал его комплименты вполуха, поскольку они звучали на фоне хоть и стихающих, но все еще судорожных всхлипов Стеллы.
