Морс: Да, сэр.
Маршалл: И, по-вашему, эти визиты носили чисто – э…э – чисто социальный характер?
Морс: Это так, сэр.
Маршалл: Пожалуйста, продолжайте, инспектор.
Морс: Я думаю, что по идее Джозефс должен был оставаться там, где он был, до тех пор, пока пыль не осядет, а затем сразу исчезнуть из Оксфорда куда-нибудь. Но это опять только догадки. Не вызывает сомнений и то, что он очень скоро узнал, что преподобный Лайонел Лоусон покончил с собой.
Маршалл: Я извиняюсь, что прерываю вас снова, но, по вашему мнению, к этой смерти, по крайней мере, покойный Джозефс вообще не мог иметь никакого отношения?
Морс: Это так, сэр. Новость о смерти Лоусона, как я считаю, была большим шоком для Джозефса. Он, наверное, думал, что в мире что-то пошло не так. В частности, он, наверное, думал много раз не оставил ли Лоусон записку и, если да, то не обвинил ли в записке себя и других. Несмотря на это, однако, Джозефс был зависим от Лоусона. Именно Лоусон организовал его нынешнюю шкуру, и именно Лоусон должен был устроить его предстоящий отъезд из Оксфорда. Но теперь он был сам по себе, и он должен был чувствовать себя все более изолированным. Но опять это догадки. Очевидным является то, что он начал выходить в Оксфорд впервые в зимние месяцы. Он носил старую одежду Филиппа Лоусона – грязную шинель, застегнутую до шеи; он носил темные очки; он отрастил бороду; и он обнаружил, что может существовать совершенно анонимно в фоновом режиме Оксфорда. И примерно в это же время, я думаю, он начал понимать, что теперь только один человек точно знает, что произошло в ризнице в сентябре. Этим человеком был Пол Моррис, – человек, который украл его жену, человек, который, вероятно, будет жить с ней после окончания контракта со школой, и человек, который получил наибольшую материальную выгоду от всего этого. На мой собственный взгляд, кстати, сэр, Пол Моррис, возможно, не так уж и стремился сбежать с миссис Джозефс, как это все считали. Но сам Джозефс не мог иметь ни малейшего представления об этом, и его ненависть к Моррису росла, как и его ощущение власти. Пол Моррис лишил его жены, и он решил, что вправе лишить его ребенка. У него была способность к подобным действиям – как известно он был капитаном Королевской морской пехоты. Под тем или иным предлогом Джозефс смог организовать встречу с Полом Моррисом в Сент-Фрайдесвайд, где он убил его и спрятал его тело, хотя, вероятно, в тот момент, не на крыше башни. Помните, что ни одного ключа не нашли в одежде убитого в ризнице человека; и ясно, что Джозефс сохранил их для себя, и поэтому смог использовать церковь для убийства Пола Морриса и его сына Питера. Мало того, он был вынужден использовать церковь. Он был отстранен от вождения, и, лишенный прав, конечно, не мог даже арендовать автомобиль. Если бы у него был автомобиль, он, вероятно, избавился бы от тел в других местах; и в этом отношении, по крайней мере, он был жертвой обстоятельств. Позже в тот же день он также договорился встретиться с Питером Моррисом, и не может быть никаких сомнений в том, что мальчик был убит также в Сент-Фрайдесвайд. Я уверен, что его первой мыслью было скрыть оба тела в склепе. Все должно быть, казалось, достаточно безопасным, до склепа на кладбище всего лишь около пятнадцати ярдов или около того от южной двери. Но потом кое-что произошло. Когда он нес тело Питера вниз, ступенька лестницы подломилась и Джозефс, должно быть, не решился повторить процесс с гораздо более тяжелым телом; поэтому он изменил свои планы и перенес тело Пола Морриса на крышу башни.
Маршалл: А потом он решил убить свою жену?
Морс: Да, сэр. Вероятно, к тому моменту он точно знал, где она скрывалась; был ли он в контакте с ней изначально; нашел ли он что-нибудь у Пола Морриса, – я просто не знаю. Но как только тела – точнее одно из них – было найдено, он абсолютно уверился в правильности своего решения, потому что она не должна была заговорить, в любом случае. Кстати, его ревнивая ненависть в отношении жены к тому времени разрослась до безумных размеров. Однако вначале он должен был проделать своими руками опасную работу. Он должен был проникнуть в дом Моррисов в Кидлингтоне и попытаться там обставить все так, будто это жилье покинули обычным способом. Было не проблемой попасть в дом. Ключи не были найдены ни у одного из Моррисов, хотя каждый должен был иметь не менее одного. Потом внутри…
Маршалл: Да, да. Спасибо, инспектор. Не могли бы вы теперь показать Суду, где именно помещается ответчик в этой схеме?
Морс: Я чувствовал с достаточной уверенностью, сэр, что мисс Роулинсон была в безопасности лишь постольку, поскольку сама она ничего не знала о личностях тел, обнаруженных в Сент-Фрайдесвайд.
Маршалл: Но как только она узнала – скажите мне, если я не прав, инспектор – Джозефс решил, что необходимо убить ответчика?
Морс: Это так, сэр. Как вы знаете, я был очевидцем покушения на мисс Роулинсон, и именно в тот момент, я убедился в истинной личности убийцы – когда я узнал шейный платок, которым он пытался задушить ее: платок Королевских морских коммандос.
Маршалл: Да, очень интересно, инспектор. Но была ли всегда для ответчика столь же велика угроза со стороны убийцы, какой она была для Бренды Джозефс? Как вам кажется? И, если была, то почему он относился к двум женщинам так по-разному?
Морс: Я считаю, что Джозефс дорос до ненависти к своей жене, сэр. Я указывал на этот пункт ранее в моих показаниях.
Маршалл: Но он не чувствовал ту же самую ненависть к ответчику – почему?
Морс: Я не знаю, сэр.
Маршалл: Вы по-прежнему уверены, что не было никаких специальных отношений между ответчиком и мистером Джозефсом?
Морс: Мне нечего добавить к моему предыдущему ответу, сэр.
Маршалл: Очень хорошо. Продолжайте, инспектор.
Морс: Как я уже сказал, сэр, я был убежден, что Джозефс попытается убить мисс Роулинсон почти сразу, как только дело начнет продвигаться слишком стремительно, потому что ему придется объяснять ей некоторые вещи. Впрочем, и так мисс Роулинсон была единственным человеком, кроме него самого, который знал правду, – знал слишком много, он должен был это чувствовать. Так что мой коллега, сержант Льюис, и я решили, что мы можем попытаться вывести убийцу на чистую воду. Мы позволили, чтобы в «Оксфорд Мэйл» появился немного неточный отчет по этому делу с единственной целью – заставить его подозревать, что сеть уже начала накрывать его. Я думал, что где бы он не скрывался, – если помните, у меня не было никакого понятия, что он жил в доме мисс Роулинсон, – он почти точно использует церковь еще раз. Он знал время, когда мисс Роулинсон будет делать уборку, и у него был готов свой план. На самом деле, он проник в церковь очень рано утром, и сумел нарушить предосторожности, которые мы так тщательно подготовили.
Маршалл: Но, к счастью все обошлось, инспектор.
Морс: Я полагаю, вы правы. Благодаря сержанту Льюису.
Маршалл: У меня нет больше вопросов.
Джонс: Как я понял, инспектор, вы слышали разговор между моим клиентом и мистером Джозефсом, перед тем как он сделал попытку ее задушить. Морс: Да, я слышал.
Джонс: В этом разговоре, вы ничего не слышали, что может быть рассмотрено судом, как смягчающие обстоятельства по делу против моего клиента?
Морс: Я слышал, как мисс Роулинсон сказала, что она решила пойти в полицию и сделать полное признание обо всем, что знала.
Джонс: Спасибо. Больше нет вопросов.
Судья: Вы можете сойти вниз, инспектор.
– Что меня убивает, – сказал Белл, – так это то, сколько мерзости развелось вокруг – и в церкви, тоже! Я всегда думал, что люди такого типа идут прямо посередине стези праведников.
– Возможно, большинство из них, – тихо сказал Льюис.
Они сидели в кабинете Белла вскоре после суда и вынесения приговора мисс Рут Роулинсон. Виновна. Восемнадцать месяцев лишения свободы.
– Это, тем не менее, убивает меня, – сказал Белл.
Морс сидел там же и, молча, курил сигарету. Он либо курил одну за другой, либо не курил вовсе, так как отказывался от вредной привычки навсегда бесчисленное количество раз… Как он сможет забыть?
Он невольно прислушивался к разговору коллег, и знал наверняка, что имел в виду Белл, но… Его любимая цитата из книги историка Эдуарда Гиббона мелькнула в его мыслях, цитата о жившем в пятнадцатом веке Папе Иоанне XXIII, которая настолько впечатлила его еще ребенком, что он помнил ее наизусть спустя многие годы: «Обвинения по большинству самых ужасных преступлений были сняты; викария Христа обвинили только в пиратстве, убийстве, изнасиловании, содомии и инцесте». В этом не было ничего нового; понятно, что христианская церковь могла бы ответить за многое – и за большое количество крови на руках своих временных администраторов, и за всю ненависть и горечь в сердцах своих духовных владык. Но за всем этим, как Морс знал – возвышаясь над этим – просто исторически стояла неосязаемая фигура основателя: загадка, над которой ум Морса бился также искренне, как и в молодости, и которая даже сейчас смущала его всеобъемлющий скептицизм. Он вспомнил свой первый визит на богослужение в Сент-Фрайдесвайд, и женщину певшую рядом с ним: «Омойте меня, и буду я белее снега». Прекрасная возможность! Всевышний, как нам говорят, стирает наши грехи, чтобы все мы могли начать с чистого листа, не только прощая, но и забывая, тоже. А вот забыть – это было действительно трудным делом. Морс мог найти даже в собственной циничной душе силу простить – но не забыть. Как он мог забыть? В течение нескольких блаженных моментов в тот день в Сент-Фрайдесвайд, он чувствовал такое драгоценное сродство с женщиной, какое испытал только однажды раньше. Но их орбиты, его и ее, пересеклись слишком поздно, и она, как и все другие заблудшие души, как Лоусон, и Джозефс, и Моррис, уже допустила ошибку и отклонилась от приемлемого для человека поведения. Но как могли его не преследовать признания, которые она сделала? Должен ли он пойти, чтобы увидеться с ней сейчас, когда она попросила? Если он хочет увидеться с ней, то нужно поспешить, так как ее должны очень скоро увезти.
