Счастье, что Кейт говорила и говорила. И мне при этом ничего говорить не пришлось. Мозги закрутились с беспомощностью космонавта, сорвавшегося с троса в открытом космосе. Психотерапевт! Кто бы мог подумать! Я стала проигрывать в обратном порядке: ежемесячные счета, выезд с утра пораньше, симпатичный квартал, квартирка в подвальном этаже, пятьдесят минут по часам, следующий клиент в деловом костюме и неожиданно прозаичная внешность женщины, открывшей мне дверь. И, наконец — я вспомнила, как Колин рыдал, уткнувшись в руль автомобиля. С одной стороны — типичная измена, с другой — дела на грани краха.
Как бы отчаянно я ни упиралась, было ясно: это правда. Черт, неудивительно, что он так переполошился, когда меня увидал. И встревожился ужасно, и разозлился. Бедняга Колин. Задавленный бременем мужского долга. Уж лучше б врачиха оказалась проституткой. Зато теперь я знаю, что подарить ему на Рождество. Последний альбом Пита Пэнтина.
Мне явно повезло, что я была под кайфом, В таком состоянии можно просто блаженно перекатываться с одной мысли на другую и не брать в голову ни то, что слышишь, ни то, что сам говоришь. Но при этом наркотик может сослужить и плохую службу. Эйфория мгновенно переходит в паранойю. И когда она на меня навалилась, мне стало так скверно, что и признаться неловко. Ей-богу, из всех случаев, когда я садилась в лужу, этот был самый сногсшибательный.
Правда, осталось кое-что еще. Когда Кейт неделю тому назад сидела здесь, капая слезами в чашку с кофе, не только Колин составлял проблему в ее семейной жизни. Кажется, у нее самой были сложности в смысле секса и душевного состояния. Впрочем, как видно, это уже позади.
— Ну а ты, Кейт? Как насчет твоих собственных сомнений? Или уже приступаешь к их ликвидации?
Она чуть нахмурилась, как будто вопрос ее несколько смутил. Вполне возможно. Может, они уже частично с этим справились, заставив как следует поскрипеть пружины кровати в свободной материнской спальне. На этот счет они гораздо смелее меня.
— Разберемся и с этим, — тихо сказала она. И добавила, как бы расставляя все по местам: — Я такая, какая есть. Иной мне никогда не стать. Даже если бы очень захотела.
И я поняла, что больше Кейт мне не скажет ничего. И смотрела на нее, свою сестру, значившую так много для меня в моем детстве, в моей жизни. И снова я осознала то единственное, с чем все никак не хотела соглашаться. Кейт по-настоящему любит своего мужа, и, значит, при всем его самодовольстве и твердолобости есть в нем что-то очень для нее притягательное. В его постоянстве и собранности, в его старомодных представлениях о жизни и браке она черпает нечто, что делает ее жизнь легкой и спокойной. Случившееся, несомненно, внесет свои коррективы, заставит их по-иному взглянуть друг на друга, но их единства это не нарушит. Кейт нужен Колин. Пусть она трижды хороша собой, пусть умна и привлекательна настолько, что могла бы претендовать на лучшее, но нужны ей только Колин, Бен и Эми. И хватит мне убеждать себя, что не нужны. Хотят же некоторые женщины увеличивать груди и омолаживать лица, потому что таков их способ самоутверждаться в этом мире, а не мой. Я не имею ни малейшего права осуждать чужой выбор и огульно считать всех, от тебя отличных, глупыми или ущербными. Смирись, Ханна, мир нельзя переделать по собственному хотению. Просто надо принять его таким, какой он есть.
Наркотик. Ох, любишь ты погружаться вместе с ним в философские глубины! Хлебнув шампанского, я снова вынырнула на поверхность. В конце концов, разговор-то идет.
— …если тебе это будет не в тягость?
— Что? Прости. Меня заклинило на Колине.
— Ханна! — Кейт рассмеялась. — Не думаешь ли ты, что они правы?
— Кто?
— Да те, которые утверждают, что от марихуаны дуреют?
— Да ну, — сказала я. — Завидуют. Так о чем ты? Она вылила оставшееся шампанское в свой пустой стакан, отпила.
— О том, что мы хотим, чтоб ты к нам пришла в ближайшую субботу.
— Мы?
— Ну да. Колин тоже. Говорит, уж если начинать с чистого листа, без тебя обойтись никак невозможно. И хватит вам задирать друг дружку, как первоклашки.
— Но ведь он…
Но Кейт не дала договорить:
— Он знает, что я делилась с тобой. Знает, что ты знаешь. Честное слово, говорю тебе, он хочет с тобой помириться.
Может, мир, а может, он мной закусит вместо обеда: порубит меня на кусочки, припустит в широкой сияющей сковородке и подаст, полив красным вином из «Оддбинс»[27]. Впрочем, учитывая нынешние финансовые трудности Колина, возможно, теперь это уже будет «Сейфуэй»[28].
Правда, в дураках-то оказалась я. У него на руках все козыри. И поскольку вина моя безгранична, естественней будет поверить в его великодушие. Или в великодушие его психотерапевта. Надо будет узнать, как ее зовут. Может, она и меня сможет привести в порядок. В конце-то концов, сеанс в 7:30 утра уже свободен.
— Спасибо, — сказала я. — С удовольствием бы пришла, но пока можно выпросить амнистию? Последнее дело стоило мне крови и слез, необходимо поменять обстановку. Может, через пару недель, когда вернусь… — Я осеклась. Потом сказала: — Обещаю, приду.
Кейт кивнула и настаивать не стала. И вскоре ушла. Что ж, даже обновленному Колину требовалась помощь, чтобы уложить детишек спать. Но у Кейт обнаружился еще один для меня подарочек. Она рылась в сумочке в поисках ключей от машины:
— Ой, смотри-ка, чуть не забыла! Это тебе. Нашла дома в одном из ящиков. Подумала, может, прилепишь это к себе на памятную доску. Дротики покидаешь.
И протянула мне фотографию, старую, пожелтевшую, с маленькими светлыми треугольниками по углам, свидетельствовавшими, что карточка некогда была в альбоме. Снято было в саду. На жутком диване-качалке сидели рядом мать с отцом, а мы с Кейт, скрестив ножки, сидим внизу на переднем плане, отчаянно стараясь казаться старше в свои восемь и девять лет.
Отец и мать держатся за руки. У матери перманент на манер Хедди Ламарр[29], что безоговорочно ассоциирует ее облик исключительно с пятидесятыми годами. Лицо у матери такое тугое и круглое, каким я его не помню. Оливия Марчант права, моя мать когда-то была много моложе. Вспоминаю ее нынешнюю — морщинки узкими ручейками приливают в тонким губам; раздавшиеся бедра, живот. Может, именно поэтому у Оливии никогда не было детей. Как бы дети ни радовали душу, они взрослеют, и это стало бы жестоким напоминанием о том, что стареет она. А может, еще того хуже, она опасалась, что девчонки начнут ее затмевать? И я вдруг обрадовалась, что моя мать не принадлежит к поколению, стремившемуся к вечной молодости, что у нее по крайней мере хватило материнской смелости продемонстрировать мне, каково это — стареть. Между прочим, мое к ней отношение вполне могло ускорить этот процесс. Даже на старом фото я смотрюсь злюкой.
— Не нравится? — спросила Кейт. — Смотри, ты тут единственная не улыбаешься. Мама рассказывала, когда и как это было снято. Ты хотела надеть мини-юбочку, а она заставила тебя одеться в нормальное платье, и ты закатила жуткий скандал и весь день ни с кем не разговаривала.
Мы обе расхохотались, и потом Кейт крепко меня обняла, прижала к себе. Я тоже обняла ее. Сестринская любовь. Может, это единственная ценность, которую выносишь из семьи.
После того как Кейт ушла, я написала Колину письмо. Все-таки это лучше, чем с глазу на глаз. Письмо получилось не очень складное, но правдивое и исполненное покаяния, на какое я не считала себя способной. У меня не было сомнения в том, что Колин его примет. Ну а затем и я созрею, чтоб явиться к ним на ужин.
Я уже собиралась ложиться спать, как вдруг зазвонил телефон. Звонил полицейский. Не дай бог, унюхает запах наркотика! Я выдохнула дым мимо трубки на всякий случай. Но он меня не застукал.
— Я решил, тебе бы не мешало знать, что слушание условно назначено на тринадцатое. Тебе, разумеется, надо присутствовать. Сможешь прийти?
— Постараюсь, — сказала я. — Я подумываю ненадолго куда-нибудь отъехать, но к тому времени уже вернусь.
— Что, допекло тебя? — Пауза. — Как ты?
— Здорово! — солгала я.
— А плечо?
— Замечательно, — снова солгала я. Синяк от его пальцев уже стал темно-пунцовым. — Твоя-то коленка как?
— Болит, собака. Да и грудь тоже. Такое мне даже в армии не снилось.
Тут наступила тишина, во время которой мы оба, несомненно, вспоминали совместно проведенные на полу минуты. Неужто ты мне нравишься?
Неужто кто-то еще может мне понравиться? Не узнаешь, Ханна, пока не попробуешь. Интересно, трахаться с полицейским противно или не очень?
— Знаешь, может, сходим куда-нибудь, выпьем? — бросил он как бы невзначай.
— Деловое предложение?
— Вот-вот, не хватало еще Мередита Ролингса с собой прихватить. Ну, как?
