Но тогда почему же сэр Юстас дважды пытался меня убрать? Гарри говорит, что он отъявленный негодяй, и считает это исчерпывающим объяснением. Сюзанна оказалась более проницательной. Она считает, что у сэра Юстаса проявился «комплекс страха». Сюзанна увлекается психоанализом. Она заявила, что вся жизнь сэра Юстаса подчинена стремлению жить спокойно и уютно. У него был очень развит инстинкт самосохранения. А после смерти Надины у сэра Юстаса в некотором смысле отказали тормоза. Его поступки не отражали реальных чувств по отношению ко мне. Просто он панически боялся за свою жизнь и безопасность. Думаю, Сюзанна права. Что же касается Надины, то она заслужила смерти. Мужчины способны на все, лишь бы разбогатеть, однако женщина не должна прикидываться влюбленной ради выгоды.
Я довольно легко могу простить сэра Юстаса, но никогда не прощу Надину! Никогда, никогда, никогда!
Недавно я распаковывала какие-то банки, завернутые в старые номера «Дейли Баджет», и натолкнулась на заголовок: «Человек в коричневом костюме». Каким это кажется теперь далеким! Я, конечно, давно расторгла контракт с «Дейли Баджет», раньше, чем они порвали со мной. Моя романтическая свадьба получила большую огласку.
А мой сынишка лежит на солнце и кусает себя за ногу. Вот уж кто воистину «человек в коричневом костюме»! Одежды на нем – минимум, что считается самым лучшим костюмом в Африке, а кожа словно шоколадка. Он все время копается в земле. Наверно, это у него от его отца. Он также обожает глину плейстоценового периода.
Когда малыш родился, Сюзанна прислала мне телеграмму:
«Поздравляю и люблю новоявленного жителя острова Лунатиков. Он долицефал или брахицефал?»
Этой выходки я Сюзанне спустить не могла и тоже послала ей телеграмму. Всего из одного слова. Мой ответ был четок и экономен:
«Брахицефал!»
Я знаю людей, которым путешествие на пароме через Ла-Манш доставляет истинное удовольствие; они могут спокойно сидеть на палубе, ожидая, пока судно пришвартуется, а потом без излишней суеты собрать свои вещи и спокойно сойти на пристань. Лично мне это никогда не удается. Как только я поднимаюсь на борт, у меня появляется такое чувство, будто я ничего не успею сделать. Я переставляю чемоданы с места на место, а если спускаюсь в салон поесть, то проглатываю обед не разжевывая, преследуемый мыслью, что сейчас уже прибудем, а я еще — внизу.
Возможно, это чувство — проклятое наследие войны, когда, получив краткосрочный отпуск, я старался занять место как можно ближе к трапу. Одним из первых сойти на берег, чтобы сэкономить несколько драгоценных минут своего трех- или пятидневного отпуска, казалось делом чрезвычайной важности.
В это июльское утро я стоял у поручней, наблюдая за белыми барашками волн, за приближающимся все ближе и ближе портом Дувр, и дивился спокойствию пассажиров, которые невозмутимо сидели в креслах на палубе и даже не подняли глаз, когда вдали показались знакомые берега. Да, вполне возможно, что это их совершенно не волновало. Вне всякого сомнения, многие из них просто возвращались после выходных, проведенных в Париже, я же последние полтора года безвылазно торчал на своем ранчо в Аргентине. И хотя дела мои шли успешно и мы с женой наслаждались свободной и почти курортной жизнью Южноамериканского континента, тем не менее у меня комок подступил к горлу при виде родной земли.
Два дня назад я прибыл на пароходе во Францию, заключил несколько важных контрактов и теперь направлялся в Лондон. Я намеревался пробыть там пару месяцев — время, достаточное, чтобы навестить друзей, и в первую очередь некоего человечка с яйцеобразной головой и зелеными глазами — Эркюля Пуаро! Я собирался захватить своего старого друга врасплох. В моем последнем письме из Аргентины не было и тени намека на предстоящее путешествие. Собрался я неожиданно, к тому же и дела вынуждали ехать. Не один раз представлял я себе восторг и недоумение на лице моего друга при виде моей персоны.
Он, я был почти уверен, находился неподалеку от своей «штаб-квартиры». То время, когда служебные обязанности бросали его из одного конца Англии в другой, кануло в Лету. Он стал знаменитостью и уже не тратил все свое время только на порученное ему дело. Он постепенно становился кем-то вроде «детектива-консультанта». Он всегда смеялся над теми, кто искренне считал, что сыщик — это человек, который без конца переодевается и с лупой разглядывает каждый отпечаток ноги, чтобы выследить преступника.
«Нет уж, мой дорогой Гастингс, — обычно говаривал он. — Оставим это для Жиро[4] и его друзей из французской полиции. У Эркюля Пуаро свои методы работы. Порядок, и методичность, и серые клеточки. Спокойно сидя в кресле, я увижу гораздо больше, чем наш достопочтенный Джепп,[5] бегая по разным сомнительным местам».
Прибыв в Лондон, я оставил свой багаж в гостинице и тут же отправился по знакомому адресу, обуреваемый ностальгическими воспоминаниями. Поприветствовав свою прежнюю домохозяйку, я, перепрыгивая сразу через две ступеньки, ринулся к двери Пуаро и скоро уже нетерпеливо в нее стучал.
— Прошу! — раздался знакомый голос. Я вошел. Пуаро, державший в руках небольшой саквояж, со стуком его выронил.
— Mon ami,[6] Гастингс! — вскричал он, раскрывая объятья. — Mon ami, Гастингс!
Мы обнялись, а потом наперебой стали засыпать друг друга вопросами, спрашивая сразу обо всем: не получал ли он телеграмм для меня от моей жены, как мне путешествовалось, какая погода и прочее и прочее.
— Я полагаю, мои комнаты все еще свободны? — спросил я, когда эмоции немного поутихли. — Я хотел бы снова здесь поселиться.
Лицо Пуаро помрачнело.
— Mon Dieu,[7] какая досада! Оглянитесь, мой друг.
Я оглянулся. Около стены стоял огромный допотопного вида чемодан. Рядом с ним по ранжиру еще несколько чемоданов. Ошибиться было невозможно.
— Вы уезжаете?
— Да.
— Куда же?
— В Южную Америку.
— Что-о-о?
— Забавно, не правда ли? Я отправляюсь в Рио и решил ничего не писать вам о своей поездке — решил устроить вам сюрприз, и вот — на тебе! Мой старый добрый друг опередил меня!
— Но когда вы уезжаете?
Пуаро посмотрел на часы.
— Через час.
— Но вы всегда твердили, что вас ничто и никогда не заставит отправиться в такое длительное морское путешествие!
Пуаро закрыл глаза и пожал плечами.
— Ваша правда, мой друг. Доктор говорит, что, хотя от морских прогулок еще никто не умирал, это будет моим последним путешествием.
Он предложил мне стул.
— Я расскажу вам, как это случилось. Вы знаете, кто самый богатый человек в мире? Даже богаче, чем Рокфеллер? Эйб Райленд!
— Американский мыльный король?
— Вот именно. Со мной связался один из его секретарей. Что-то происходит в его большой фирме в Рио. Какие-то махинации. Фокусы — так он это называет. Он хочет, чтобы я все это расследовал на месте. Я поначалу отказался, сказав, что, если он предоставит мне факты, я сразу определю, в чем там дело, — ведь у меня богатый опыт! Но он ответил, что этого сделать не может, и добавил, что все факты будут мне предоставлены сразу же, как только я приеду. Как правило, после подобных заявлений я вообще прекращаю разговор. Диктовать условия Эркюлю Пуаро — неслыханное нахальство. Но сумма, предложенная мне, была так велика, что впервые в жизни я поддался соблазну. Настолько это большая сумма — целое состояние! А кроме того, есть еще одна причина — вы, мой дорогой Гастингс. Целых полтора года я чувствовал себя таким одиноким… Ну и подумал: а почему бы не попробовать? Мне так надоело решать эти нескончаемые головоломки. Славы я уже вкусил достаточно. Получу эти деньги и заживу где-нибудь рядом с моим старым другом…
Я был тронут до глубины души.
— Итак, я принял решение, — продолжал он, — и через час должен ехать на вокзал. Ирония судьбы, не так ли? Но должен признаться, Гастингс, что, если бы не столь солидный гонорар, я бы отказался от этого дела, потому что совсем недавно я начал небольшое расследование. Скажите, вам ничего не говорит название «Большая Четверка»?
— Ну, во-первых, это название могло появиться по итогам Версальской конференции,[8] во-вторых, есть киностудия «Большая Четверка», ну и существуют всякие там мелкие коммерсанты, которые часто себя величают: «большая пятерка», «четверка», и так далее.
— Может быть, — задумчиво протянул Пуаро. — Но дело в том, что это название встретилось мне в таком контексте, для которого ни одно из этих объяснений не годится. Оно больше подходит для шайки гангстеров, причем международного масштаба, вот только…
