— Я скорее писатель, чем детектив, — продолжал тот. — Поэтому я и выследил вас в вашей норе на 4-й улице.
— Не понимаю, — озадаченно промолвила Никки.
— Я хотел познакомиться с вами и вашим отцом.
— Зачем?
— Говоря откровенно, мои издатели требуют от меня новую книгу. Вот я и охочусь... ну, за идеей. Я предпочитаю реализм. Мои книги всегда имеют, так сказать, документальную основу. Главной идеей служат реальные события, проблемы, конфликты, на которых и строится сюжет.
Никки фыркнула.
— Именно это и говорил мне редактор, читая проповедь сегодня утром. Он обвинил меня в том, что источником моих идей является Эллери Квин! Какой тупица!
— Почему вы называете его тупицей? По-моему, он абсолютно прав. Идеи нужно черпать из собственного жизненного опыта.
— Я назвала тупицей не редактора, а этого Эллери Квина.
Эллери покосился на нее.
— Почему? — спросил он и усмехнулся, глядя на дорогу.
— Потому что он пишет чудовищный вздор!
Эллери почувствовал жар в затылке.
— Судя по количеству книг, принадлежащих его перу, которые стоят у вас на полке, я бы подумал, что они вам нравятся.
— Он — моя Немезида[6], — с горечью сказала девушка. — Я даже говорить о нем не хочу. — После паузы она спросила: — Так вы хотите воспользоваться для сюжета побегом Ба... моим побегом из дому?
— Естественно, — ответил Эллери. Приятно, когда тебя называют чьей-то Немезидой. — Иначе я не стал бы в это ввязываться. Сбежавшая наследница, неумолимый отец, обеспокоенная мать, жених в затруднительной ситуации — чем плохо для начала?
— Очевидно, вы не понимаете, что ваши слова оскорбительны, — холодно произнесла Никки.
— С такой позицией вы никогда не сможете писать. Вы должны быть объективной — отбросить все личные соображения. Не думайте, что я намерен вставить в книгу вас, вашего отца или кого-то еще. Подобное я предоставляю репортерам. В конце концов, я создаю беллетристику. Меня интересуют причины и следствия поступков людей, их реакции, характеры и поведение. Внешние черты — всего лишь маски. Они меня не волнуют.
Больше никто не вымолвил ни слова, покуда машина, переехав через мост Генри Хадсона[7] и свернув на шоссе налево, не начала подниматься к Спайтен-Дайвилу.
— Я это сделаю, — мрачно заявила Никки.
— Что именно?
— То, о чем вы говорили. Напишу книгу о Барбаре Браун.
Усмехнувшись, Эллери свернул направо в ворота «Дома здоровья Джона Брауна». Через пятьдесят ярдов дорога разветвлялась, образуя эллипс, вершина которого находилась перед террасой дома. Когда автомобиль делал поворот, Эллери заметил на террасе две двери с тремя окнами между ними. Два окна на втором этаже, как ни странно, были забраны тонкой железной решеткой.
— Где вход, мисс Браун? — спросил Эллери.
Никки, знавшая со слов Барбары каждый уголок дома, ответила не колеблясь.
— Вторая дверь, это вход в офис — он должен быть открыт. Я не взяла ключи, когда ушла из дома.
Машина затормозила на подъездной аллее. Эллери вышел, держа чемодан, и открыл дверцу Никки.
— Благодарю вас. — Она протянула руку за чемоданом.
— Вы не представите меня вашему отцу? — спросил Эллери, не отдавая чемодан.
— Сейчас едва ли подходящее время.
— Я имею в виду позже — к вечеру. Не беспокойтесь насчет полиции. Я позвоню отцу и сообщу, что вы дома и в безопасности.
— Вашему отцу?
— Да, инспектору Квину.
— Вы имеете в виду, что вы... Эллери Квин?!
— Да. — Эллери снова усмехнулся. — Но я прощаю вам все, что вы обо мне говорили. Могу я увидеться с вами позже?
На несколько секунд Никки утратила дар речи. Она смотрела на Эллери, и ее глаза метали молнии.
— Я больше никогда не хочу вас видеть, вы... самозванец!
Выхватив у него чемодан, Никки побежала по террасе и скрылась в «Доме здоровья Джона Брауна» — доме трагедии...
Когда Никки вошла через парадный вход в «Дом здоровья», весь штат служащих Джона Брауна собрался в его спальне на втором этаже. Сам Браун в пижаме и пурпурном купальном халате угрюмо сидел за письменным столом в форме почки, расположенным возле зарешеченного окна спальни. Послеполуденное солнце поблескивало на украшенной бриллиантами рукоятке ножа для разрезания бумаги, которым он энергично жестикулировал.
Его жена молча сидела в самом дальнем углу спальни. Джим Роджерс мрачно уставился в окно, разглядывая Палисейдс на другом берегу Гудзона.
Адвокат Брауна, Зэкари — худой лысый мужчина с хронически обеспокоенным видом — без всякой цели перебирал пачку бумаг. Пенсне подпрыгивало на его костлявой переносице.
Роки Тейлор, специалист по рекламе, в костюме в черно-белую клетку, крикливом желтом галстуке, с кольцом, в котором блистал большой фальшивый бриллиант, всем своим видом демонстрировал презрение к присутствующим, за исключением мисс Корнелии Маллинс — величавой блондинки, заведующей спортивной секцией «Дома здоровья». Временами он бросал на нее восторженные взгляды.
Только один человек в комнате выглядел абсолютно спокойным и, казалось, не замечал напряжения, которое испытывали остальные. Это был Эймос — старик со впалыми щеками, бледным лицом, испещренным глубокими морщинами, облаченный скорее в тряпье, чем в одежду. Бесстрашный взгляд его блестящих глаз был устремлен в потолок. Грязным пальцем с почерневшим от земли ногтем он рассеянно поглаживал клюв сидящего у него на плече черного ворона с растрепанными перьями.
Джон Браун сделал паузу, изучая лица слушателей и стараясь определить, как подействовали на них его слова.
— Короче говоря, — продолжал он более сдержанным тоном, — я всегда верил в свою работу, верил в кодекс здоровья. Руководствуясь своей верой, я основал это учреждение для блага множества людей. Но теперь я узнал, что тело мое больно — поражено раком. Я был обманут — обманывал себя и других. Больше так продолжаться не может. Мои предприятия не окажутся в руках ханжей, которые будут пользоваться ими только для своего божества — всемогущего доллара. Нет! — Он стукнул кулаком по столу. — Мы закрываемся!
Джим Роджерс повернулся от окна и посмотрел на своего босса.
— Но, мистер Браун, я не могу поверить, что вы говорите это серьезно. Закрыть ваши пищевые фабрики и магазины! Закрыть «Дом здоровья»! Неужели вы не понимаете, что они должны продолжать функционировать ради вашей семьи?
— Моей семьи! — Браун скривил губы. — Вы такой же лицемер, как и все остальные. Почему вы не признаетесь, что хотите жениться на Барбаре из-за моих денег?
Джим с трудом сдерживался.
— Доказательством, что это выдумка, служит то, что я не женился на ней. Поэтому ни вы, ни кто другой не может говорить такую грязную ложь.
Адвокат Зэкари кашлянул.
— Я всегда полагал, что в случае вашей смерти мы должны продолжать бизнес ради миссис Браун, — сказал он, нервно шелестя бумагами.
— Ради ваших прибылей, а не ради моей жены, — сердито поправил Браун.
Роки Тейлор перевел на него взгляд.
— Не забывайте о ваших радийных и рекламных контрактах. Они заключены на год, и нам придется платить независимо от того, закроемся мы или нет.
Браун медленно склонился вперед над письменным столом.
— Мертвецы не нуждаются в рекламе, — усмехнулся он.
Миссис Браун заплакала.
Корнелия Маллинс подошла к Джону Брауну и погладила его по руке.
— Дайте природе шанс, — мягко заговорила она. — Выйдите на солнце. Поверьте в собственные силы.
Лицо Брауна смягчилось. Он покачал головой.
— Ни вера, ни природа не могут изменить рентгеновский снимок, Корнелия.
Внезапно Эймос, старый оборванец, все еще глядя в потолок, запел унылую монотонную мелодию:
С жизнью кончается лишь борьба.
Природа — и жизнь, и смерть.
Благословенна могила твоя...
Рыдания миссис Браун усилились.
— Бедный старый Эймос, — ласково промолвил Джон Браун. — Я уже договорился, что ты будешь жить в новом доме отдыха.
Руки старика задрожали.
— Я не хочу уходить отсюда. Я буду работать в саду, — захныкал он.
— Там тебе вообще не придется работать, — успокоил его Браун.
— Я не уйду! — взвизгнул Эймос. — Я должен копать могилу! Могилу! Могилу! — Он побежал к двери — ворон покачивался, вцепившись ему в плечо. — Копать могилу... — Крики старика постепенно замерли.
Гулко хлопнула дверь.
Корнелия вновь положила ладонь на руку Брауна.
— Джон, почему мы не можем продолжать так, как все было при вас?
— Она права, — согласился Зэкари, отрываясь от бумаг.
— Конечно права, — вмешался Роки Тейлор. — Вы всегда говорили, что мы должны работать так, будто этот бизнес принадлежит нам, потому что когда-нибудь так и будет — если вы умрете первым, то завещаете его нам.
