- Ты несправедлив к мальчику, - осмелилась как-то сказать мельнику его жена. - Он хороший, честный мальчик и даже со зла не мог бы сделать такую пакость.
Но баас Когес был человек упрямый и, хотя в душе сознавал, что поступил дурно, ни за что не хотел в этом признаться.
Нелло переносил обиду с горделивым спокойствием. Только наедине с Патрашем он не скрывал своего огорчения. А иногда он утешал себя мыслью: «Если я получу премию, они, может быть, пожалеют, что были так жестоки».
Но мальчику шёл уже шестнадцатый год, он всю свою короткую жизнь прожил в этой маленькой деревушке, где все его любили, и теперь он страдал от того, что соседи от него отвернулись. Особенно тяжело было ему в суровую снежную зиму, когда он мог найти свет и тепло только у соседского очага и в ласковых, дружеских словах. Зимой все стремились быть ближе друг к другу, только Нелло и Патраш были предоставлены самим себе. Не раз они с больным стариком сидели в своей лачуге без огня, а порой и без хлеба. А тут появился какой-то предприимчивый человек из Антверпена и предложил фермерам возить молоко в город на телеге, запряжённой мулом. Только три-четыре семьи, считая, что он берёт слишком дорого, остались верны маленькой зелёной тележке. Теперь груз, который возил Патраш, стал совсем лёгким, а заработок Нелло совсем ничтожным.
Патраш по привычке останавливался возле каждого знакомого дома и выжидательно смотрел на ворота. Но соседи, хотя и с сожалением, закрывали свои двери и сердца - они хотели угодить баасу Когесу. И Патраш уныло тащил порожнюю тележку дальше.
Скоро и святки. Снежные сугробы выросли почти с человеческий рост, а лёд был таким крепким, что в любом месте мог выдержать и людей, и волов. В эту пору в деревне всегда было шумно и весело. Даже в самых бедных домишках пекли пироги, плясали, балагурили. Весело звенели колокольчики на сбруях лошадей, повсюду в очагах дымились полные доверху котлы с супом.
Только в одной лачуге было темно и очень холодно.
Нелло и Патраш остались совсем одни. За неделю до святок умер старый Жан Даас. Его давно уже разбил паралич, он еле шевелил руками и едва мог слабым голосом сказать несколько ласковых слов. Дедушка тихо скончался во сне, и на рассвете зимнего утра, когда они узнали о своей утрате, им казалось, что они одни в целом мире. Он был бедный, немощный старик и ничем не мог помочь им, но он их любил и всегда встречал улыбкой.
В снежный зимний день Нелло и Патраш шли за гробом старика. Никто больше не провожал его на кладбище - только юный внук и старая собака.
«Теперь он, наверно, смягчится и позволит горемыке приходить к нам», - думала мельничиха, поглядывая на мужа, который, сидя у очага, курил трубку.
Когес догадывался, о чём она думает, но он ожесточил своё сердце и не отворил дверь, когда жалкая похоронная процессия проходила мимо.
«Мальчик - нищий, - сказал он про себя, - незачем Алоизе водить с ним знакомство».
Жена не смела возражать. Однако после похорон, когда Нелло и Патраш прошли мимо их дома, она послала Алоизу положить маленький венок из бессмертников на свежий могильный холмик, ещё не занесённый снегом.
Нелло и Патраш с тяжёлым сердцем возвращались домой. Даже этого убогого, унылого жилья они должны были лишиться. Нелло целый месяц не вносил арендную плату за домишко, и, когда расплатился за похороны, у него не осталось ни одной монетки. Он пошёл просить отсрочки у хозяина лачуги, сапожника, который был приятелем Когеса. Но от хозяина нечего было ждать сострадания. Это был жестокий и жадный человек. Он вынес из мазанки всё, что там было, до последней ложки и плошки, а Нелло и Патрашу велел убираться подобру-поздорову на следующее утро. Как ни убог был их дом, они его любили. Они были счастливы здесь. А летом, увитый виноградом и цветущей фасолью, он казался таким красивым среди освещенных солнцем полей.
Настал канун рождества. Нелло поднялся на заре и крепко обнял своего единственного друга. Горючие слёзы закапали на голову верного Патраша.
- Пойдём, Патраш! Пойдём, милый! - шептал он. - Не будем ждать, пока нас выгонят отсюда. Пойдём!
Патраш послушно поднялся, и они вместе вышли из лачуги. Проходя мимо зелёной тележки, Нелло грустно опустил голову. Тележка больше не принадлежала ему - хозяин взял её в уплату за долг: на снегу валялась упряжь Патраша с медными бубенчиками.
Они пошли по знакомой дороге в Антверпен. Едва брезжил утренний свет, ставни почти везде были закрыты, но кое-кто в деревне уже встал. У одной открытой двери Нелло остановился: дедушка не раз оказывал услуги семье, которая жила в этом доме.
- Не дадите ли вы Патрашу корочку хлеба? - робко спросил мальчик. - Он стар и со вчерашнего дня ничего не ел.
Хозяйка быстро захлопнула дверь, пробормотав, что в этом году рожь очень вздорожала. Нелло и Патраш устало поплелись дальше и больше нигде не останавливались. С трудом добрались они до Антверпена, когда часы на городской башне пробили десять.
«Если бы у меня было хоть что-нибудь, что можно продать, я купил бы кусок хлеба для Патраша», - думал Нелло. Но, кроме фуфайки и штанов на теле да деревянных башмаков на ногах, у него ничего не было. Патраш, словно поняв, чем он озабочен, ткнулся носом в ладонь мальчика.
В полдень должны были объявить, кто получил премию за лучший рисунок. Нелло направился к дому, где оставил своё сокровище. На ступеньках, у входа и в передней толпились юноши - иные его лет, другие постарше, и все со своими родителями, родственниками или друзьями. Сердце Нелло сжалось от страха, когда он вместе с Патрашем вмешался в эту толпу.
Городские часы гулко пробили двенадцать. Дверь в зал открылась, и нетерпеливая, взволнованная толпа ринулась вперёд. Все знали, что рисунок, получивший премию, будет выставлен на высоком помосте.
Глаза Нелло заволокло туманом, у него кружилась голова, подкашивались ноги. Потом взор его прояснился, и он увидел поднятый высоко мольберт, но на нём был не его рисунок. Чей-то звучный голос торжественно объявил, что премия присуждена уроженцу города Антверпена Стефану Кислингеру, сыну владельца пристани.
Когда к Нелло вернулось сознание, он увидел, что лежит на мостовой, а Патраш всеми силами старается привести его в чувство. Немного поодаль толпа антверпенских юношей окружила своего удачливого товарища, и все с весёлыми возгласами пошли провожать его домой, на набережную.
Нелло, шатаясь, встал и крепко обнял собаку.
- Всё кончено, милый Патраш, - прошептал он. - Всё кончено.
Нелло старался подбодрить себя как мог, но он ослабел от голода и насилу шёл обратно в деревню. Патраш ковылял рядом, опустив голову, едва держась на ногах.
Началась метель. С севера подул резкий ветер. Стужа пронизывала насквозь. Много времени понадобилось им, чтобы пройти хорошо знакомый путь через поле, и часы уже пробили четыре, когда показалась деревня.
Вдруг Патраш остановился и стал обнюхивать снег. Повизгивая, он принялся его рыть и вытащил зубами из сугроба коричневый кожаный бумажник. В темноте он подал его мальчику.
У придорожного креста тускло горела лампада. Нелло машинально поднёс бумажник к свету и прочёл фамилию: «Когес». В бумажнике было много денег. Находка вывела мальчика из оцепенения. Он положил кошелёк за пазуху, погладил Патраша и потащил вперёд. Патраш недоуменно посмотрел ему в лицо.
Нелло направился к дому мельника и, остановившись перед входной дверью, громко постучался. Ему открыла жена мельника. Она плакала. Испуганная Алоиза цеплялась за её юбку.
- Это ты, бедняжка? - ласково сказала женщина сквозь слёзы. - Уходи, милый, пока тебя не увидел хозяин. У нас беда случилась: он потерял по дороге домой большие деньги и теперь пошёл их искать. Да разве он найдёт по такому снегу! А для нас это разорение.
Нелло протянул ей бумажник и позвал Патраша в дом.
- Патраш только что нашёл эти деньги, - быстро сказал он. - Скажите это баасу Когесу. Наверно, он не откажется приютить и кормить старую собаку. Не пускайте Патраша за мною и будьте, пожалуйста, с ним ласковы.
Они не успели опомниться, как Нелло нагнулся, поцеловал Патраша, поспешно закрыл за собой дверь и исчез в темноте.
Мать и девочка не находили слов от изумления и радости. Патраш яростно толкал и царапал запертую на засов дубовую дверь. Они не решились отодвинуть засов, чтобы собака не убежала, и старались как могли успокоить её. Они принесли сладкий пирог и сочное мясо, угощали самым лучшим, что было в доме. Но напрасно: Патраш не притрагивался к еде и не отходил от запертой двери.
Часов в шесть через чёрный ход вошёл мельник. Лицо его было серым от усталости и огорчения.
- Больше надеяться не на что, - сказал он убитым голосом. - Мы обошли всё кругом с фонарями, искали повсюду, но так и не нашли.
Жена протянула Когесу бумажник и рассказала, как он сюда попал. Мельник опустился на стул и закрыл лицо руками.
