Поднявшись из-за стола, супруги перешли в комнату в задней части дома, окна которой выходили в сад. Эдна, пятнадцатилетняя служанка, принесла кофе, возбужденно дыша открытым ртом (она страдала аденоидами).
Франсис налила себе немного кофе. Он оказался крепким и горячим.
– Отлично, Эдна, – похвалила она.
Эдна покраснела от удовольствия и вышла, удивляясь вкусам хозяйки. По ее мнению, кофе должен был иметь светло-кремовый оттенок, содержать как можно больше молока и сахара.
Однако Клоуды, сидя в комнате с окнами в сад, пили черный кофе без сахара. За обедом они обменивались отрывочными замечаниями о знакомых, о возвращении Линн, о перспективах фермерства на ближайшее будущее, но теперь, оставшись наедине, оба молчали.
Франсис откинулась на спинку стула, наблюдая за мужем. Джереми чувствовал на себе ее взгляд, поглаживая правой рукой верхнюю губу. И хотя он сам этого не знал, но такой жест был характерен для него и свидетельствовал о внутреннем беспокойстве. Франсис редко видела этот жест: когда их сын Энтони в детстве серьезно болел, перед тем, как присяжные выносили вердикт, в ожидании решающего сообщения по радио перед началом войны и, наконец, накануне возвращения Энтони в армию после отпуска.
Прежде чем заговорить, Франсис немного подумала. Их брак был счастливым, но они редко беседовали по душам, уважая сдержанность друг друга. Даже когда пришла телеграмма о гибели Энтони на фронте, никто из них не потерял самообладания.
Он вскрыл телеграмму, потом посмотрел на жену. «Это…» – начала Франсис. Он опустил голову, затем подошел и вложил телеграмму ей в руку. Некоторое время они стояли молча. Потом Джереми сказал: «Как бы я хотел помочь тебе, дорогая». – «Тебе сейчас не легче, чем мне», – ответила Франсис. Она не плакала, хотя чувствовала ужасную пустоту и боль. «Да… – кивнул Джереми, погладил ее по плечу и двинулся к двери спотыкающейся походкой. – Что тут говорить…»
Франсис была благодарна мужу за чуткость и понимание и разрывалась от жалости к нему, видя, как он внезапно превратился в старика. С потерей сына в ней что-то застыло – природная женская доброта куда-то испарилась. Она стала еще более энергичной и деловитой, и люди начали побаиваться ее беспощадного здравомыслия…
Палец Джереми Клоуда вновь нерешительно скользнул по верхней губе.
– Что-нибудь случилось, Джереми? – внезапно спросила Франсис.
Он вздрогнул, едва не уронив чашку с кофе. Потом поставил ее на поднос и посмотрел на жену:
– Что ты имеешь в виду, Франсис?
– Я спрашиваю, не случилось ли что-нибудь?
– А что могло случиться?
– Было бы глупо тратить время на догадки. Предпочитаю, чтобы ты сам мне рассказал. – Ее голос звучал сухо и деловито.
– Ничего особенного… – неуверенно произнес Джереми.
Франсис молчала, вопросительно глядя на него. Отрицание явно ее не убедило.
На какой-то момент маска непроницаемости соскользнула с лица Джереми, и Франсис едва удержалась от возгласа.
– Думаю, тебе лучше все рассказать, – спокойно заметила она.
Джереми тяжело вздохнул:
– Да, рано или поздно ты все равно узнаешь. – И, помолчав, произнес абсолютно неожиданную фразу: – Боюсь, Франсис, ты заключила неудачную сделку.
Она оставила без внимания непонятный намек – ее интересовали факты.
– Значит, дело в деньгах?
Франсис сама не знала, почему предположила это в первую очередь. Не было никаких признаков финансовых затруднений, помимо вполне естественных для нынешних времен. В конторе Джереми не хватало сотрудников, и они с трудом справлялись с делами, но такое происходило повсюду, а в прошлом месяце многие их служащие демобилизовались из армии. Конечно, Джереми мог скрывать какую-то болезнь – в последнее время он неважно выглядел и сильно уставал. Но инстинкт подсказывал Франсис, что причина в деньгах, и он ее не подвел.
Джереми молча кивнул.
– Ясно. – Франсис задумалась.
Для нее деньги не имели особого значения, но она знала, что Джереми был не способен это понять. Для него они означали стабильность, возможность выполнять обязательства, определенное место в жизни и положение в обществе.
Франсис же относилась к деньгам как к игрушке. Она родилась и росла в атмосфере финансовой неустойчивости. Бывали чудесные времена, когда лошади оправдывали ожидания, но бывали и периоды потруднее, когда торговцы отказывали в кредите и лорду Эдуарду приходилось унизительно экономить, дабы избежать визита судебных приставов. Однажды они целую неделю жили на хлебе и воде, рассчитали всех слуг. Как-то, когда Франсис была маленькой, пристав проторчал у них целых три недели. Ей он понравился – с ним было интересно играть и слушать рассказы о его маленькой дочурке…
Если нет денег, их можно попросить или взять в долг либо уехать за границу и пожить за счет друзей и родственников…
Но, глядя на мужа, Франсис понимала, что в мире Клоудов это не пройдет. У них не принято клянчить, одалживать или жить за чужой счет. (Соответственно, не ожидается, что деньги будут просить и у вас.)
Франсис чувствовала жалость к Джереми и стыд за свою невозмутимость. Как всегда, она подошла к делу практически:
– Нам придется все продать? Конторе грозит крах?
Джереми болезненно поморщился, и Франсис поняла, что переборщила.
– Расскажи мне все, дорогой, – попросила она. – Больше я не могу отгадывать.
– Два года назад мы перенесли тяжелый кризис, – с трудом вымолвил Джереми. – Ты ведь помнишь, что молодой Уильямс сбежал, прихватив деньги. Потом возникли затруднения в связи с положением на Дальнем Востоке после Сингапура…
– Причины не имеют значения, – прервала его Франсис. – Короче говоря, ты попал в передрягу. И не смог выбраться?
– Я рассчитывал на Гордона, – признался Джереми. – Он сумел бы все уладить.
– Конечно, – вздохнула Франсис. – Я не хочу порицать беднягу – в конце концов, мужчинам свойственно терять голову из-за хорошенькой женщины. Да и почему он не мог жениться снова, если захотел? Но беда в том, что он погиб от бомбы, не успев составить новое завещание и устроить свои дела. Никто никогда не верит, что убьют именно его, – каждый считает, что бомба угодит в кого-нибудь другого!
– Смерть Гордона была для меня тяжелой утратой – я очень любил его и гордился им, – говорил Джереми. – Но, помимо этого, она обернулась для меня катастрофой. Это случилось как раз в тот момент… – Он не окончил фразу.
– Значит, мы банкроты? – тихо спросила Франсис.
Во взгляде Джереми Клоуда мелькнуло отчаяние. Хотя его жена этого не понимала, ему было бы куда легче вынести ее страх и слезы. Холодный, практичный интерес обескуражил его полностью.
– Все обстоит куда хуже, – хрипло произнес он.
Джереми наблюдал, как Франсис размышляет над его словами. «Мне придется все ей рассказать, – думал он, – и она узнает, что я… Возможно, она этому не поверит».
Франсис вздохнула и выпрямилась в кресле.
– Понятно, – сказала она. – Растрата. Или что-нибудь вроде этого. Как в случае с молодым Уильямсом.
– Да, но на сей раз виноват я, потому что пользовался трастовыми фондами, оставленными под мою опеку. До сих пор мне удавалось заметать следы…
– Но теперь все выйдет наружу?
– Если только я не смогу быстро раздобыть деньги.
Никогда в жизни он не испытывал такого стыда. Как это воспримет Франсис? В данный момент она отнеслась ко всему абсолютно спокойно. Но ведь Франсис никогда не ругается и не устраивает сцен.
Она нахмурилась, подперев щеку ладонью.
– Как глупо, что у меня совсем нет своих денег.
– Тебе полагаются деньги по брачному контракту, но…
– Полагаю, и эти деньги также ушли, – рассеянно промолвила Франсис.
Несколько секунд Джереми молчал.
– Мне очень жаль, Франсис, – сказал он наконец. – Не могу выразить, как мне жаль. Ты заключила неудачную сделку.
Она бросила на него резкий взгляд:
– Я это уже слышала. Что ты имеешь в виду?
– Согласившись стать моей женой, ты имела право ожидать… ну, порядочного отношения и жизни, свободной от мелочных забот, – пояснил Джереми.
Франсис посмотрела на него с искренним удивлением:
– Как по-твоему, Джереми, почему я вышла за тебя замуж?
Он криво улыбнулся:
– Ты всегда была верной и преданной женой, моя дорогая. Но я не могу льстить самому себе, полагая, что ты вышла бы за меня при… э-э… других обстоятельствах.
Она уставилась на него и неожиданно рассмеялась:
– Какой ты забавный! Оказывается, под внешностью сухого законника скрывается сентиментальная душа! Ты в самом деле думаешь, будто я стала твоей женой в качестве платы за спасение моего отца от стаи волков в лице распорядителей жокей-клуба?
– Ты ведь очень любила отца, Франсис.
– Конечно, я любила папу! Он был очень симпатичным человеком, и с ним было интересно. Но я всегда знала, что он жуликоват. И если ты думаешь, будто я продала себя семейному адвокату, чтобы спасти его от того, что постоянно над ним висело, то ты никогда меня не понимал!
