— А мама? — с горечью спросила Шарлотта. — Она тоже возьмет себя в руки и переживет все это?
— Там нечего переживать! — вскрикнула бабушка. — Я удивляюсь, что ты такая глупая и такая доверчивая, если веришь Саре. Разве ты не видишь, что она расстроена?
— Конечно, она расстроена. Я тоже. Если же вы не расстроены этим, то я могу только предположить, что ваши моральные принципы отличны от моих.
Это уже слишком! Бабушка чувствовала, как возмущение растет в ней до такой степени, что она не может дышать. Дерзость Шарлотты была выше всяких границ, она не могла этого вытерпеть.
— Разумеется, мои стандарты отличны от твоих! — гневно произнесла она. — Я не влюблялась в мужа своей сестры!
— Я абсолютно уверена, что вы никогда никого не любили, — сказала Шарлотта ледяным тоном.
— Я никогда не теряла контроль над собой, — ответила бабушка со злостью, — если это то, что ты подразумеваешь под любовью. Я не считаю эмоциональный всплеск оправданием аморального поведения. И если бы ты была правильно воспитана, ты бы тоже так не считала.
Именно такого шанса ждала Шарлотта. Ее лицо залилось неистовством триумфа.
— Вы наступили на вами же поставленную мину, бабушка. Если во всем винить воспитание, то что же произошло с папой? Как это вы не объяснили ему, что человек не должен предавать свою жену и детей, имея постоянную любовницу на протяжении двадцати пяти лет?
Бабушка почувствовала, как кровь приливает к ее лицу. Голова закружилась от ярости, страха… и от того, что ее выдержка близится к концу.
— Как ты смеешь повторять такую злобную, безответственную ложь?! Иди в свою комнату! Если бы это не было столь унизительным и пагубным для Эдварда, я бы потребовала, чтобы ты извинилась перед ним.
— Я уверена, это было бы унизительным для вас обоих. — Шарлотта цинично улыбнулась. — Вы поняли бы по выражению его лица, что он виноват, и тогда вы были бы обязаны взять свои слова обратно.
— Чепуха! — воскликнула бабушка. Она не желала, чтобы ее Эдварда критиковал этот наглый ребенок. Как посмела Сара распространить везде этот гнусный поклеп? Это непростительно. — Я могу сказать, что ваш отец мог позволить себе некоторые развлечения… джентльмены так иногда поступают… но ничего бесчестного или позорного, как вы предполагаете. Разговоры о предательстве смехотворны.
Губы Шарлотты скривились от омерзения:
— Я обожала Доминика, хотя ничего от этого не получила; я даже никогда не говорила об этом — и, тем не менее, я аморальна. Папа же содержит любовницу двадцать пять лет, покупает ей дом и поддерживает ее — и он всего лишь ведет себя, как многие другие джентльмены, и в этом нет ничего позорного… Вы ханжа! Я знаю, стандарты для мужчин и женщин разнятся, но даже вы не сможете натянуть этот стандарт на такой случай, как этот. Почему это непростительный грех для женщины — предать мужчину, а для мужчины… нечего поднимать бровки… это вполне объяснимое развлечение? Я уверена, что грех есть грех, кто бы его ни совершил. Но можно ли простить некоторые проступки, совершенные из-за невежества или из-за слабости? Разве это не оправдание для мужчины — слабость? Они всегда говорили, что это мы слабые, или они имели в виду физическую слабость? Предполагается, что мы должны быть морально сильнее?
— Не говори чепухи, Шарлотта!
Но ее ответ уже не жалил. Бабушка вспомнила лицо Кэролайн за завтраком. Если только она не сильно ошибалась, на нем были заметны следы слез, тщательно запудренные. Бабушкины глаза были еще достаточно хороши, чтобы разглядеть их сквозь слой пудры.
Кэролайн поверила этому. Возможно ли, чтобы Эдвард содержал другую женщину все эти годы? Кто же это?
Она посмотрела на лицо Шарлотты. Суровое, враждебное лицо.
Шарлотта заметила ее колебания, увидела сомнения. Презрение мелькнуло в ее взгляде.
Бабушка почувствовала, как холодок разочарования сочится тонкой струйкой в голове, заставляя ее с большой неохотой признать, что хотя бы небольшая доля правды во всей этой истории имеется. Она всегда любила Эдварда, видела в нем образ его отца, и он напоминал ей в некотором роде ее юность и все, что в ней было хорошего. Она видела в Эдварде суть того, что прекрасно и обожаемо в мужчине. Он взял от своего отца все лучшее, что было в нем, не взяв при этом худшего.
Теперь бабушка стояла перед фактом — она видела его таким, потому что смотрела на него издалека, с некоторой дистанции. Посмотри она на него поближе, как должна смотреть Кэролайн, она бы обнаружила в нем множество недостатков. Тогда бы это не было таким ударом для нее. Пострадала не только вера в сына, но также вера в себя. В эту минуту старые ценности были похоронены навсегда, и не было ничего иного, что можно поставить на их место. Она чувствовала себя старой и очень одинокой. Мир, к которому она принадлежала, умер, а его остатки в лице Эдварда предали ее.
Она невзлюбила Шарлотту за то, что та открыла ей правду.
— Ты сама не сильна морально, Шарлотта, — зло сказала она в ответ на вопрос. — Ты жесткая. Вот почему Доминик выбрал Сару, а не тебя. — Она искала что-то еще, что могло бы обидеть сильнее. — Ни один мужчина никогда не полюбит тебя. Ты абсолютно неженственна. Даже этот ужасный полицейский влюблен в тебя потому, что он вульгарен и не знает, какими качествами должна обладать настоящая леди. Он воображает, что может подняться на более высокий уровень через тебя. И, конечно, даже если ты примешь его — а это может быть единственное предложение, которое ты получишь, — ты не сможешь поднять его до своего социального уровня. И останешься на том уровне, которого достойна!
Лицо Шарлотты стало белым.
— Вы злая безобразная старуха, — тихо произнесла она. — Я не удивлюсь, если узнаю, что дедушка тоже держал любовницу, чтобы отвлечься от вас. Возможно, она была немного добрее. Возможно, вот откуда папа научился этому. Его нельзя всерьез упрекать за это. Вот чему я научилась от вашего вульгарного, как вы выразились, полицейского: мы такие же, какими были наши родители, и они влияют не только на наше образование, наше финансовое положение, наш социальный статус, но также и на наши убеждения. Когда я гляжу на вас, то понимаю, что папа не так уж и виноват, как я думала.
С этими словами Шарлотта повернулась и вышла из комнаты. У бабушки перехватило горло, она не могла дышать и чувствовала себя так, будто в нее вонзили нож. Она позвала на помощь, инстинктивно надеясь вызвать жалость, но Шарлотта захлопнула за собой дверь.
Обед проходил в ужасной атмосфере. Все ели молча, и каждый, пообедав, по разным причинам стремился уйти из-за стола как можно быстрее. Эмили сказала, что собирается пойти к портнихе, и мама будет сопровождать ее, чтобы та не ходила по улице одна. Бабушка злобно посмотрела на Шарлотту и сказала, что отправляется наверх, так как чувствует себя отвратительно. Сара выразила желание посетить Марту Преббл, симпатичную и добродетельную женщину. Дом викария, пожалуй, чересчур праведный, зато без плотских мыслей и грехов, что начинает привлекать ее все больше и больше.
— Сара, ты не должна ходить одна, — быстро сказала Шарлотта. — Хочешь, чтобы я пошла с тобой?
Ей совсем не хотелось идти, но с недавнего времени она чувствовала себя ближе к Саре, чем за все те годы с тех пор, как Доминик появился в их доме, когда она была почти ребенком. Она болезненно переживала за Сару, ощущая ее чувство потери, шок и разочарованность. Шарлотта сама чувствовала то же самое, потому что тоже любила Доминика. Но для нее ее привязанность была другой, и она удивлялась, что так быстро оправилась от этой любви. Она испугалась, что ее чувство не было таким сильным, как она себе воображала, — любовь, основанная не на знании человека, а на пустой фантазии. Для сестры это было иначе — потеря близости, общих воспоминаний, фактов…
Сара смотрела на нее.
— Нет, спасибо, — сказала она с самой милой улыбкой, которую смогла изобразить. — Я знаю, как ты не любишь викария, а он может оказаться дома. А если его не будет дома, я бы хотела поговорить с Мартой наедине.
— Я пойду и оставлю тебя у двери, если хочешь, — продолжала уговаривать Шарлотта.
— Не говори глупостей! Тогда ты должна будешь пойти домой одна. Я в полной безопасности. Вообще, думаю, этот сумасшедший уже покинул наши места. Ведь давно ничего не происходило. Вероятно, он пришел из трущоб и теперь ушел обратно.
— Инспектор Питт так не думает. — Шарлотта привстала.
— Ты носишься с ним так же, как он с тобой. — Эмили вздернула брови. — Он не безупречен, ты знаешь.
— Я пойду прямо к викарию, затем от двери к двери до церковного прихода, — твердо заявила Сара. — И Марта будет сопровождать меня. Это абсолютно безопасно! Не тревожьтесь. Итак, до вечера. Пока!
Остальные тоже ушли, и Шарлотта осталась одна. Особых дел у нее не было. Она искала себе занятие, чтобы освободить голову от мыслей о папе и Доминике, о той боли, какую принесло разочарование в них. Но прежде всего нужно было освободиться от страха перед этим убийцей, потому что, несмотря на слова Сары и Эмили, Шарлотта ни на секунду не сомневалась в том, что он пришел не из каких-то там трущоб — он был местным, с Кейтер-стрит или ее ближайших окрестностей. Она чувствовала это сердцем.
