Спутниками аль-Рашида были двое слуг, а третий — его школьный товарищ, не принадлежащий к знати, но, по-видимому, из очень богатой семьи. Он носил невероятное имя — Халил ибн Питерсон, что подразумевало любопытную историю, которую мне не терпелось услышать. Не исключено, что этот Питерсон в большей степени, чем аль-Рашид, обладал добродетелями своего народа и в меньшей — его пороками, что нередко встречается и в Англии при дружбе подобного свойства.
Я праздно наблюдал, покуривая трубку, как слуги устанавливают палатку Рашида.!>го было нелегким делом, так как в ней имелось по меньшей мере три «комнаты», несколько медных канделябров, а также столов и стульев из дорогого дерева с изысканной резьбой и перламутровой инкрустацией. Вторая палатка, предназначенная его другу, была меньшего размера, но в ней также нашлось место масляным медным лампам и мебели.
Абдул Азиз, юный принц, исполняющий обязанности моего оруженосца, присел на корточки позади меня, также наблюдая за этой роскошью, воздвигаемой среди сурового быта бедуинов.
— Он не уважает жителей пустыни, которые куда достойнее его, — с презрением сказал Абдул Азиз. — Ахмед аль-Рашид пытается показать, что он выше их, но показывает лишь собственную глупость. Ему кажется, что он уберет меня в пути — значит, он в самом деле глуп.
Я глубоко затянулся трубкой.
— Никогда не следует недооценивать врага, — заметил я. — А почему вы считаете глупостью всю эту мебель и прочее?
— Потому что нам придется тащить через Руб-аль-Хали столько воды, сколько мы в состоянии унести, — ответил юноша. — Мы можем полагаться только на верблюдов, а многие из них погибнут в пути. Чем тяжелее будут нагружены верблюды, тем скорее они начнут умирать от жажды. Без верблюдов мы все погибнем.
— Хм-м! — протянул я, глядя на палатку, уже готовую к приему обитателей.
Табак в моей трубке был весьма недурен, а оценка Аб-дулом Азизом Рашида соответствовала моей собственной. Парень, безусловно, был куда более смышленым, чем многие представители королевских семейств Европы. Наше министерство иностранных дел могло только мечтать, чтобы некоторые из Габсбургов были столь же толковы.
На песке зашевелились тени, и Абдул Азиз успел ускользнуть, прежде чем ко мне подошел слуга Рашида. Он поклонился, коснувшись сердца и лба, словно обращаясь к правоверному.
— Мой господин хотел бы, чтобы вы почтили его скромную палатку своим присутствием на обеде сегодня вечером. Он слышал, что вы — великий Шерлок Холмс из Англии. Так как мой господин провел много лет в этой прекрасной стране, он считает ее своей настоящей родиной, а вас — своим соотечественником.
— С удовольствием пообедаю с вашим господином, — ответил я. — Позвольте мне переодеться во что-нибудь более подобающее, и я сразу же отправлюсь к нему.
Слуга снова поклонился и быстро отошел. Я пошел к себе в палатку, зажег фонарь-«молнию» и снял длинный белый халат, который носил с местным головным убором. Я не пытался кого-то обмануть этим маскарадом, но арабская одежда гораздо удобнее и прохладнее, чем шерстяные брюки и крахмальный воротничок. Люди, живущие в суровом климате, знают, как сделать его более сносным, и было бы нелепым игнорировать их коллективный разум. Однако сейчас я облачился в один из трех костюмов, которые взял с собой, надев свежую крахмальную манишку и воротничок, дабы представлять ту Англию, которую знал Ахмед аль-Рашид. Меня проводили в его палатку, внутри походившую на городской дворец, и усадили в резное кресло с шелковыми полушками.
Аль-Рашид радостно приветствовал меня, потом взял у слуги кувшин с розовой водой и полил ее мне на руки с таким любезным видом, что я стал думать, не ошибся ли я в нем и не окажется ли он приятным спутником. Аль-Рашид подал мне полотенце, затем повторил весь ритуал для своего друга Питерсона.
— Хорошо, что здесь имеется цивилизованная компания, — сказал он. — Ваше присутствие — большая честь для нас, мистер Холмс. Наверное, не найдется человека на прекрасной земле Англии, который не читал о вашей блистательной службе делу правосудия. Вы — последний из рыцарей короля Артура, и память о вашем посещении моей скромной палатки я буду лелеять до конца дней и в загробном мире.
— Благодарю вас, сэр, хотя боюсь, что вы преувеличиваете мои заслуги. Газеты уделяли внимание моим расследованиям куда больше, чем они того стоят. Напротив, это для меня честь познакомиться с принцем царствующего дома Рашида, как и с вами, сэр, — добавил я, обернувшись к Питерсону.
— Это Халид ибн Питерсон, мой друг со школьных дней, — представил его аль-Рашид.
— Питерсон? — переспросил я. — Это не арабская фамилия.
— Разумеется, сэр, — кивнул Питерсон.
Глядя на него при ярком освещении, я видел несомненные признаки смешанного происхождения. У него были темные глаза и профиль араба, но кожа была слишком светлой для палящего солнца пустыни, а выбивавшиеся из-под куфьи волосы имели темно-рыжий оттенок, очевидно, промежуточный между черными волосами арабской матери и светлыми — отца-европейца. В отличие от аль-Рашида, Питерсон носил свой халат, как королевское одеяние, а по его лицу и движениям я чувствовал, что это крепкий и худощавый молодой человек, который не пал жертвой обжорства, пьянства и лености.
— Мой отец был учеником сэра Ричарда Бертона и прибыл в Аравию с его группой. Отца звали Джордж Питерсон, а его отцом — моим покойным дедом — был Ричард Питерсон, лорд Филлипсборн, — продолжал Питерсон, говоря по-английски без всякого акцента. — Мой отец изучал в Оксфорде арабский язык и ислам, но для него это являлось всего лишь упражнением интеллекта, покуда он не отправился в Аравию для расширения своих знаний. Насколько мне известно, мой дед гордился способностями отца к языкам и его осведомленностью в области восточных культур, надеясь, что Джордж когда-нибудь станет послом в Египте или Турции.
Но мой дед отнюдь не обрадовался, когда его единственный сын отбыл в Аравию с великим искателем приключений, сэром Ричардом Бертоном. Мой отец обладал страстью к познанию истины. Покинув группу Бертона, он стал учиться у одного из крупнейших знатоков ислама в Джидце и на втором году пребывания здесь принял веру Пророка. Ему пришлось отказаться от большого состояния в Англии, так как семья осудила его и лишила наследства.
Учитель высоко ценил моего отца, привез его в Мекку и представил как знатока законов верховным имамам. Одному из них, великому поэту Исе ибн-Халилу, так приглянулся молодой англичанин, что он устроил его брак со своей дочерью. Моя мать была лучшей невестой в Мекке, славившейся не только красотой, но также ученостью и благочестием. Таким образом, я рос в арабском доме со всеми преимуществами богатства и образования. Но больше всего я ценю то, что мои родители и мой дед были людьми великого ума и веры. После того как три моих дяди пали в бою, мой дед усыновил отца, и так как он уже очень стар, отцу предстоит унаследовать все его состояние.
— Но Джордж Питерсон унаследовал и состояние Питерсонов, — заметил я, вспомнив прочитанное в газетах. — Он был единственным прямым наследником мужского пола, а согласно какому-то очень старому пункту в завещании предков, состояние переходит только к прямому потомку. Суд поддержал это решение, хотя многие члены семьи были в ужасе. Халид улыбнулся.
— Да. Я второй сын моего отца. Мой брат унаследует все, чем наша семья владеет здесь, и займет место среди величайших знатоков шариата А меня отправят в изгнание содержать наш дом и поместье в Англии. По этой причине меня посылали туда изучать английские законы, как мой брат изучает исламские. Я люблю брата и почитаю его как старшего, но мне бы очень хотелось с ним поменяться.
— А мне бы хотелось навсегда остаться в Англии, — вздохнул аль-Рашид. — Впрочем, здесь имеются свои преимущества. Однако время обедать. Хотите что-нибудь выпить, мистер Холмс? У меня есть сносное бренди и приличный скоч.
Питерсон и я предпочли воду, а аль-Рашид налил себе солидную порцию виски.
— Насколько я понимаю, мой друг Халид не пьет, потому что он мусульманин и опасается греха. Хотя в Англии он не возражал против пива. Но вы ведь не мусульманин, мистер Холмс. Почему же вы предпочитаете воду хорошему скочу?
— Мое тело не привыкло к этому климату, ваше высочество, а алкоголь быстро обезвоживает организм. Возможно, для привыкшего к пустынным условиям это не препятствие, но так как Руб-аль-Хали известна как самое засушливое место на Земле, я думаю, мне лучше воздержаться.
Аль-Рашид кивнул и отодвинул свой стакан. Появились слуги, поставившие на большой медный стол тарелки, наполненные бараниной с рисом и овощами. Потом они принесли фарфоровую и серебряную посуду, а также большие ложки, свидетельствующие о западных пристрастиях. Бедуины едят руками с большого блюда, поэтому церемониал омовения рук является не только жестом гостеприимства, но и санитарной процедурой. Пиша была превосходной, и я сожалел о том, что Уотсон — большой любитель баранины — не может ее попробовать.
